Дом Цепей (litres) - Стивен Эриксон

Одиннадцать убийц разом поклонились и молча вышли из шатра.

Корболо, ухватив женщину за волосы, снял её голову со своего бедра — отметив, что такое грубое обращение оставило её безучастной, — и встал с подушек. Он задержался, чтобы глотнуть вина, затем сошёл со скромного возвышения и направился к боковому помещению, отделённому шёлковыми занавесями.

В комнатке расхаживал Камист Релой. Руки заломлены, плечи расправлены, шея напряжена.

Корболо прислонился к стойке шатра, губы скривились в лёгкой усмешке при виде терзаний Высшего мага.

— Камист, какой из страхов досаждает тебе? О, не отвечай. Признаюсь, меня они уже не заботят.

— Это — дурацкое самодовольство с твоей стороны, — отрезал Высший маг. — Или ты считаешь нас единственными умными людьми?

— В мире? Нет. Здесь, в Рараку, — о, это совсем другое дело. Кого мы должны бояться, Камист Релой? Ша’ик? Богиня пожирает её проницательность — изо дня в день девочка всё меньше и меньше осознаёт, что происходит вокруг неё. И эта богиня едва замечает нас — о, возможно, что-то подозревает, но не более того. Далее — кто ещё? Л’орик? Я знаю много людей вроде него — творящих вокруг себя покров тайны, — и нахожу, что обычно под ним прячется пустой сосуд. Он — сплошное притворство, и ничего более.

— Боюсь, в этом ты ошибаешься, но нет, я не беспокоюсь о Л’орике.

— Кто ещё? Призрачные Руки? Этот человек провалился в болото хен’бары. Леоман? Он не здесь, и я позаботился о том, чтобы принять некоторые меры, когда он вернётся. Тоблакай? Я думаю, мы видели его в последний раз. Кто же остался? О, только Бидитал. Но Фебрил клянётся, что он уже практически с нами, остался простой вопрос — выяснить истинные желания этого ублюдка. Наверняка что-нибудь убогое и мерзкое. Он раб своих пороков, этот Бидитал. Предложи ему десять тысяч девочек-сирот, и улыбка никогда не покинет его рожи.

Камист Релой, продолжая расхаживать, обхватил себя руками:

— Источник моих тревог, Корболо Дом, не те из нас, о ком мы знаем, а те, о ком не знаем.

Напанец нахмурился:

— А как насчёт сотен лазутчиков, которые есть у нас в лагере? А сама богиня Вихря — можешь ли ты представить, что она допустит в лагерь чужаков?

— Твой недостаток, Корболо Дом, в склонности к прямолинейным мыслям. Задай этот вопрос ещё раз, но учти подозрения, которые питает к нам богиня.

Высший маг был слишком увлечён, чтобы заметить, как напанец шагнул вперёд и замахнулся. Однако рука Корболо Дома замерла, едва до него дошёл смысл слов Камиста Релоя. Глаза военачальника медленно расширились. Потом он покачал головой:

— Нет, это было бы слишком рискованно. Впустить Когтей в лагерь, значит поставить под угрозу всех. Их цели предсказать невозможно…

— А нужно ли?

— О чём ты?

— Корболо Дом, мы — «Живодёры». Убийцы Колтейна, Седьмой и легионов у Арэна. Более того, у нас — кадровые маги для Воинства Апокалипсиса. И наконец, кто будет командовать этой армией в день сражения? Сколько причин у Когтей ударить по нам — причём именно по нам? Каковы шансы Ша’ик, если все мы будем мертвы? Зачем убивать саму Ша’ик? Мы можем сражаться в этой войне без неё и её проклятой богини — мы уже это делали. И мы собираемся…

— Хватит, Камист Релой. Я понял твою точку зрения. Ты опасаешься, что богиня позволит Когтям пройти… чтобы разобраться с нами. С тобой, Фебрилом и со мной. Возможность интересная, но я всё равно считаю её сомнительной. Богиня слишком властна, слишком увлечена своими эмоциями, чтобы строить такие изощрённо коварные планы.

— Ей не требуется начинать эту интригу, Корболо Дом. Ей достаточно осмыслить предложение, а затем решить: соглашаться или нет. Дело в коварстве не Богини, а Когтей Ласиин. А разве ты сомневаешься в одарённости Шика?

Корболо Дом, что-то прорычав себе под нос, на мгновение отвёл взгляд.

— Нет, — наконец признал он. — Но я определённо исхожу из того, что богиня не в том расположении духа, чтобы принимать сообщения от Императрицы, Шика или любого, кто отказывается преклонить колени перед её волей. Ты надумал себе кошмар, Камист Релой, и теперь приглашаешь меня погрузиться в него. Я отказываюсь от этого приглашения, Высший маг. Мы хорошо защищены и слишком далеко зашли в своих усилиях, чтобы об этом тревожиться.

— Корболо Дом, я жив до сих пор благодаря своему таланту предсказывать, что собираются предпринять мои враги. Солдаты говорят, будто ни один план битвы не выдерживает столкновения с врагом. Но игра интриг — нечто совершенно противоположное. Планы вытекают из постоянного соприкосновения с противником. И поэтому продолжай на своих условиях, а я продолжу на своих.

— Как пожелаешь. А теперь оставь меня. Уже поздно, и я бы хотел поспать.

Высший маг на мгновение упёрся в напанца странным взглядом, затем повернулся и вышел из помещения.

Корболо ждал, пока внешний полог шатра не хлопнул, открываясь, после закрылся. Он продолжал прислушиваться и успокоился, только когда услышал, как стоявший у выхода телохранитель затягивает завязки полога.

Допив остатки вина — безумно дорогое, а на вкус не отличить от портового пойла, которым я давился на Острове, — он отшвырнул кубок и подошёл к куче подушек в дальнем конце комнатки. Кровати в каждой комнате. Интересно, что это обо мне говорит? Правда, все остальные не для сна, да. Только эта…

В передней комнате, по другую сторону шёлковых перегородок, на куче подушек, где её оставил Корболо, неподвижно лежала женщина.

Непрерывное употребление огромных доз дурханга — как и любого другого дурмана — приводит к ослаблению его действия. До тех пор, пока слой бесчувственного онемения держится, — полезный барьер на случай, когда тебя поднимают за волосы, а потом бросают, — за ним остаётся холодная бдительность.

Это полезно, как и обряды, проведённые над ней её господином, ритуалы, разрушающие слабость удовольствия. Теперь невозможно потерять себя, уже нет: разум больше не воюет с чувствами, поскольку у неё больше нет чувств. Невелика потеря, к своей радости обнаружила она, в её жизни до инициации было мало событий, способных посеять тёплые воспоминания детства.

Вот почему она хорошо подходила для этой задачи. Издавала правильные звуки удовольствия, скрывая своё безразличие к своеобразным предпочтениям Корболо Дома. И лежала неподвижно, даже не обращая внимания на то, как горло забивается мокротой почти жидкого дыма дурханга, — столько времени, сколько потребуется, прежде чем незаметные, безвкусные капли, которые она добавила в его вино, подействовали.