Дом Цепей (litres) - Стивен Эриксон

— И сейчас, Л’орик, — произнесла она спустя мгновение, — все мы раскрыты, рассекречены. Все мы здесь. Все мы — сироты. Подумай об этом. Бидитал, который лишился своего храма и всего своего культа. Геборик. Корболо Дом, который некогда стоял вровень с величайшими солдатами — со Скворцом и Колтейном. Фебрил — ты знал, что он убил собственных родителей? Тоблакай, который потерял свой народ. И все остальные, Л’орик, — мы были когда-то детьми Малазанской империи. И что мы сделали? Мы отвергли Императрицу ради безумной богини, которая мечтает лишь о разрушении, которая жаждет наполнить кровью море…

— А я, — тихо спросил он, — тоже сирота?

Ей не требовалось отвечать, они оба слышали правду в этих выстраданных словах.

Осрик…

— Остаётся только… Леоман Кистень.

Фелисин забрала из его рук вино.

— Ах, Леоман. Наш алмаз с изъяном. Интересно, сможет ли он спасти нас? Будет ли у него шанс? Из всех нас только он остался… нескованным. Несомненно, богиня претендует на него, но впустую — и ты это знаешь, верно?

Л’орик кивнул и вытер глаза.

— Я надеюсь, что смог подвести к этой мысли Ша’ик.

— Значит, теперь она знает, что Леоман — наша последняя надежда?

Он прерывисто вздохнул:

— Думаю, да.

Оба умолкли. Пришла ночь, от костра остались лишь угли, и на поляну лился только звёздный свет.

Казалось, глаза камня медленно оживают и весь полукруг пристально смотрит на двоих людей. С алчным вниманием, голодным блеском. Л’орик вскинул голову. Он посмотрел на призрачные лица, затем на две фигуры тоблакаев и, дрожа, заново устроился на земле.

Фелисин тихо рассмеялась:

— Да, жутковато, верно?

Л’орик хмыкнул:

— Есть тайна в творениях Тоблакая. Эти лица — они т’лан имассы. Однако…

— Он думал, что они — его боги, да. Так сказал мне однажды Леоман, из облака дыма дурханга. Потом приказал ничего не говорить Тоблакаю.

Она снова рассмеялась, теперь громче:

— Как будто я бы сказала. Редкая глупость — встать между Тоблакаем и его богами.

— В этом простом воине нет ничего простого, — пробормотал Л’орик.

— Как и ты не просто Высший маг, — сказала она. — Знаешь, скоро тебе придётся действовать. Придётся выбирать. Промедли, и выбор будет сделан за тебя, к твоему сожалению.

— Я могу сказать то же и о тебе.

— Раз так, похоже, нам ещё многое предстоит обсудить этой ночью. Но сначала давай поедим — пока мы не опьянели от вина.

Ша’ик вздрогнула, отпрянула на шаг. Выдохнула сквозь зубы, встревоженно и болезненно. Вокруг жилища Геборика кружила туча защитных заклятий, взволнованно мерцавших от столкновения с ней.

Она чуть умерила свою ярость и низким голосом произнесла:

— Ты знаешь, кто пришёл к тебе, Геборик. Дай мне войти. Пренебреги мной, и я высвобожу гнев богини — здесь и сейчас.

Краткое молчание, затем:

— Входи.

Она шагнула вперёд. На мгновение почувствовала сопротивление, споткнулась и резко остановилась у полуразрушенного фундамента стены. Внезапное… отсутствие. Ужасное, разрывающее, будто ярчайший свет там, где мгновением раньше был непроницаемый мрак. Обездоленная… но свободная. Боги, свободная — свет…

— Призрачные Руки! — выдохнула она. — Что ты сделал?

— Богиня в тебе, Ша’ик, — донеслись слова Геборика, — нежеланна в моём храме.

Храме? Внутри неё рос ревущий хаос, обширные части её души, занятые прежде богиней Вихря, внезапно опустели и заполнялись чем-то тёмным, поспешным… тем, чем я была. Воспоминания осаждали её с демоническим бешенством, и горькая ярость росла, как лесной пожар. Бенет. Мерзавец. Ты обхватил руками ребёнка, но вылепил женщину. Игрушку. Рабыню, твою и твоего искорёженного жестокого мира.

Я привыкла следить за ножом в твоих руках, за мерцающей игрой клинка, которая была твоей праздной привычкой. Этому ты и научил меня, верно? Резать ради удовольствия и крови. И да, как я резала… Бодэн. Кальп. Геборик…

Присутствие за спиной, ощущение твёрдых рук — нефритово-зелёных, в чёрную полоску, — фигура, приземистая и широкоплечая, которая, кажется, затенена листвой — нет, татуировками. Геборик…

— Входи, девочка. Я сделал тебя… обездоленной. Непредвиденное последствие того, что я заставил богиню уйти из твоей души. Входи.

И он провёл её в шатёр. Сырой и холодный воздух, одинокая масляная лампа сражается с темнотой — пламя, которое внезапно сместилось, когда он поднял лампу и поднёс к жаровне, чтобы горящее масло запалило навозные лепёшки. И занимаясь этим, он говорил:

— Не нужно много света… течение времени… пока не занялся этим самодельным храмом… да и что я знаю о Триче?

Она сидела на подушках, держа озябшие руки у растущего пламени жаровни и завернувшись в меха. Когда прозвучало имя Трич, она подняла взгляд.

И увидела, как Геборик присаживается перед ней на корточки. Как он сидел в тот день, давний день, в Круге Правосудия. Когда к нему пришли посланцы Худа… предвещая низвержение Фэнера. Мухи не касались его татуировок. Я это помню. Во всех остальных местах они роились как безумные. А сейчас эти татуировки преобразились.

— Трич.

Геборик прищурился — теперь у него кошачьи глаза — он видит!

— Взошёл к божественности, Ша’ик…

— Не называй меня так. Я Фелисин Паран из Дома Паранов.

Она вдруг обхватила себя руками:

— Ша’ик ждёт меня… снаружи, за пределами твоего шатра — за твоими заклятьями.

— И ты вернёшься в её объятия, девочка?

Глядя в пламя жаровни, она прошептала:

— Выбора нет, Геборик.

— Да, полагаю, что так.

Её молнией поразило потрясение:

— Фелисин!

— Что?

— Фелисин Младшая! Я не… не видела её! Сколько — дни? Недели? Что… где она?

Геборик двигался как кот, когда выпрямился — гибко, текуче.

— Девочка, богиня должна знать…

— Если и знает, она мне не сказала!

— Но с чего бы…

Она внезапно разглядела знание в его глазах и почувствовала укол страха.

— Геборик, что ты…

Но он уже вёл её к пологу палатки, подталкивал шаг за шагом, и всё это время говорил:

— Мы поговорили, ты и я, и теперь всё хорошо. Тебе не о чем беспокоиться. Адъюнкт и её легионы приближаются, и ещё многое нужно сделать. Кроме того, нужно присматривать за тайными планами Фебрила, и тут тебе необходимо положиться на Бидитала…

— Геборик!

Она сопротивлялась, но он был твёрд. Они добрались до полога, и он вытолкнул её наружу.