Под куполом - Стивен Кинг

Он выключил диктофон.

— Другими словами, я не вижу ничего, что могло бы абсолютно реабилитировать Барби, и ничего такого, чего бы мы не знали раньше.

— А если его ладони не отвечают травмам на лице у Бренды?

— Лин, следы весьма расплывчатые, чтобы на них полагаться. Я чувствую себя самым тупым человеком на земле.

Обеих девушек, которые еще так недавно ругали бутики в Оберне, тамошние цены на сережки, покупали себе одежду в магазинах «Деб»[337] и обменивались впечатлениями от ребят, он закатил назад во тьму. А потом вновь вернулся к Бренде.

— Дай-ка мне полотняную салфетку, я их видел там, возле раковины. На вид даже чистые, что уже можно считать чудом в этом свинюшнике.

— Что ты собираешься…

— Просто дай мне тряпку. А еще лучше, две. Увлажни их.

— У нас мало времени…

— Должны использовать наше время.

Линда молча смотрела, как ее муж аккуратно обмывает Бренде Перкинс ягодицы и нижние части бедер. Закончив, он закинул грязные тряпки в угол, подумав, что, если бы здесь сейчас появились братья Бови, он запихнул бы одну в рот Стюарту, а другую — Ферну.

Поцеловал Бренду в холодный лоб и закатил ее тело назад в охлажденный бокс. Уже было взялся, чтобы закатить и Коггинса, как вдруг остановился. Лицо преподобного было вытерто кое-как; засохшая кровь еще оставалась у него в ушах, в ноздрях и даже на лбу.

— Линда, намочи еще салфетку.

— Милый, мы здесь уже почти десять минут. Я люблю тебя, уважаю за твое почтение к мертвым, но мы о живых должны…

— Возможно, мы найдем кое-что здесь. У него другие следы избиения. Я это уже вижу даже без… намочи салфетку.

Она больше не спорила, а пошла, намочила, выкрутила и подала ему салфетку. И тогда смотрела, как он смывает остатки крови с лица мертвого мужчины, деликатно, но без того почтения, которое выказывал к Бренде.

Он не принадлежал к фанатам Лестера Коггинса (который как-то в своей еженедельной радиопрограмме объявил, что дети, которые поехали смотреть на Майлу Сайрес[338], рискуют попасть в ад), но то, что сейчас открылось глазам Расти, резало ему сердце. «О Боже, он похож на огородное пугало после того как стая пареньков попрактиковалась на нем в бросании в цель камней».

— Я тебе говорил. Совсем не такие побои. Это было сделано не кулаками и даже не ногами.

— А что это на виске? — показала Линда.

Расти не ответил. Его глаза поверх маски выпятились от удивления. И еще от кое-чего: понимания, которое только начало зарождаться.

— Что это, Эрик? Это похоже на… ну, не знаю… на следы шва.

— Да уж, — маска не его рту напряглась от улыбки. Самой безрадостной из улыбок. — И на лбу, видишь? И на челюсти. Ему ее и сломали этой штукой.

— Какое же это оружие оставляет такие следы?

— Бейсбольный мячик, — произнес Расти, закатывая платформу в бокс. — Но не обычный, а покрытый золотом. Да. Думаю, брошенный с достаточной силой, он мог бы это натворить. Я уверен, что именно им это и сделано.

Расти наклонил голову к Линде. Их маски столкнулись. Он заглянул ей в глаза.

— Такой мячик есть у Джима Ренни. Я видел такой у него на столе, когда заходил к нему поболтать об исчезнувшем пропане. О других я ничего не скажу, но, думаю, нам теперь известно, где умер Лестер Коггинс. И кто его убил.

12

После падения крыши Джулия уже не имела силы дальше на это смотреть.

— Идем ко мне домой, — предложила Рози. — Гостевая комната в твоем распоряжении на сколько захочешь.

— Благодарю, но нет. Мне надо побыть в одиночестве, Рози. Ну… то есть с Горесом, понимаешь. Мне надо подумать.

— А где ты будешь ночевать? С тобой все будет хорошо?

— Да, — сама не зная, как оно на самом деле будет. С разумом, вроде бы все обстоит благополучно, процесс мышления в порядке, но чувствовала она себя так, словно кто-то ей вколол в душу хорошую дозу новокаина. — Я, может, приду позже.

Когда Рози ее оставила, перейдя на другую сторону улицы (там она осмотрелась и невесело махнула ей на прощание), Джулия вернулась к «Приусу» и сначала впустила Гореса на переднее сидение, а тогда уже сама села за руль. Она искала глазами Пита Фримэна и Тони Гая, но не увидела их нигде. Возможно, Тони повел Пита в больницу, чтобы там ему чем-то помазали руку. Это просто чудо, что никто из них не получил более серьезных повреждений. А если бы, выезжая на встречу с Коксом, она не взяла с собой Гореса, ее пес погиб бы вместе со всем другим, что там сгорело.

Вслед за этой мыслью к ней пришло осознание, что эмоции в ней совсем не занемели, лишь где-то спрятались. Звук — близкий к причитанию — начал рождаться изнутри. Горес насторожил уши и тревожно смотрел на нее. Она хотела принудить себя перестать тосковать, но не смогла.

Газета ее отца.

Дедова газета.

Газета ее прадеда.

Пепелище.

Она отправилась по Вест-стрит и, доехав до заброшенного паркинга за «Глобусом», встала там. Выключила двигатель, прижала к себе Гореса и целых пять минут рыдала в его меховое, сильное плечо. Надо отдать псу должное, он это терпеливо выдержал.

Проплакавшись, она почувствовала себя лучше. Спокойнее. Возможно, этот покой был результатом шока, но она, по крайней мере, вновь была способна мыслить. И первое, о чем она подумала, была уцелевшая пачка газет в багажнике. Она наклонилась мимо Гореса, который по-братски лизнул ей шею, и открыла бардачок для перчаток. Он был забит всяким хламом, но Джулия думала, что где-то там… может лежать…

И, словно подарок от Бога, она нашлась. Маленькая пластиковая коробочка с канцелярскими кнопками, булавками и скрепками и резиновыми кольцами. Резиновые кольца и скрепки не годятся для того, что она задумала, зато кнопки с булавками — как раз то…

— Горес, — спросила она. — На прогулку хо?

Горес гавкнул, подтверждая желание выгуляться.

— Хорошо, — сказала она. — Я тоже.

Достав газеты, она пешком вернулась на Мэйн-стрит. Здание «Демократа» теперь уже превратилось в груду горящих руин, которую копы поливали водой («С этих, ну очень уж удобных, заплечных помп, — подумала она, — и все они были заряжены и готовы к работе»). Это зрелище пронзило Джулии сердце (а как иначе?), но не так, чтобы уж очень теперь, когда она знала, что делать.

Джулия шла по улице, рядом удовлетворенно трусил Горес, и к каждому телефонному столбу она пришпиливала последний номер «Демократа». Заголовок — «ПЕРЕДРЯГА И УБИЙСТВА С УГЛУБЛЕНИЕМ КРИЗИСА» — казалось, полыхает в отблесках пожара. Теперь она думала, что лучше бы там было лишь одно слово: «БЕРЕГИТЕСЬ».