Обман Инкорпорэйтед (сборник) - Филип Дик

– Куда вы хотите пойти? – спросил Хедли. Уже наступил полдень, и люди повалили толпами. – Как насчет этого места? – он показал на «Здоровое питание». – Идет?

Марша вошла в «Здоровое питание» первой – вальяжная женщина медленно направилась к столикам в глубине. Она мельком взглянула на стеллаж с сушеными кореньями и ямсом, после чего отодвинула стул и села. Пока Марша доставала пачку сигарет, Хедли неуклюже уселся напротив.

С сопением подошла Бетти, скорчив в натянутой улыбке землистое, расплывшееся лицо.

– Доброе утро, Стюарт, – она кивнула Марше. – Добрый день, мисс. Приятная теплая погодка, правда?

Хедли согласился.

– Очень приятная.

Марша промолчала.

– Есть гренки с бефстрогановом под белым соусом, – старательно перечислила Бетти, – салат с макаронами, зеленый горошек и бананово-сливочный пудинг.

– Просто кофе, – твердо сказала Марша.

Хедли сделал заказ, и Бетти ушла на кухню, чтобы передать его цветной поварихе. В магазин прибывали элегантные плотные женщины средних лет. Слышались их кудахтанье и возня.

– Что вы думаете об этом месте? – спросил Хедли Маршу.

– Интересно, – ее лицо показывало, что ей совершенно не интересно. – Вы успели изучить журнал?

– Да, – ответил Хедли, не вдаваясь в детали: он не знал, что сказать, так как и сам не понимал, что чувствует. К тому моменту Хедли вообще перестал понимать собственное состояние.

– Что вы о нем думаете? – Вопрос прозвучал спокойно, бесстрастно, но требовал ответа.

Хедли потеребил ремешок своих наручных часов. Затем посмотрел на стеллаж с фруктовыми консервами без содержания сахара, которые высились штабелями за спиной у Марши до самого потолка: бесконечные полки безвкусных персиков, груш и слив для диабетиков.

– Я удивился, – наконец сказал он. – Это совсем не то, что я ожидал увидеть.

– А что вы ожидали увидеть?

– Не знаю… возможно, литературный журнал. Типа нашего институтского.

Марша улыбнулась своими тонкими, бескровными губами. Ее костлявое лицо напоминало голый череп. Глубоко посаженные глаза, темные тени под холодными серыми зрачками.

– Да, – согласилась она, – мы не печатаем стихов о Венеции и рассказов по аборты в Северной Каролине. Но он симпатичный, вы не находите? Хорошая бумага, хорошая печать. Пятикрасочная обложка.

– Я заметил, что обложка выглядит необычно.

Принесли еду, и Хедли принялся ее поглощать. Напротив него Марша попивала кофе и с каменным лицом наблюдала.

– Вы успели прочитать какую-нибудь из статей? – спросила она.

– Нет, я не брал его домой. Оставил в магазине.

– Почему?

Хедли замялся: не мог сказать ей правду.

– Забыл, – солгал он. – Заберу домой сегодня, – и он не мог не спросить: – А что, разве есть какая-то особая… причина? В смысле, какая-то спешка?

Это прозвучало фальшиво. Просто неловко было осознавать, что его подвергают допросу: Хедли это не нравилось. Он чувствовал, что его в каком-то смысле надули: «Суккуб» оказался не тем, что он ожидал увидеть, а журналы никогда не должны преподносить сюрпризов. С этой простой, элементарной точки зрения, Хедли имел право на недовольство, что полностью перевешивало его вину. Он попытался представить, что дело касается процесса купли-продажи, убеждал себя, что столкнулся с продавцом, который представил собственный продукт в ложном свете. Хедли испытывал чисто американское негодование. Но в то время он понимал, что ситуация гораздо сложнее: никакая это не бизнес-операция. Марша вовсе не пыталась продать ему экземпляр «Суккуба» или даже подписку… Она не пыталась выудить у него средства. Она охотилась за чем-то гораздо большим.

– Кофе просто кошмарный, – сказала Марша.

– Он не настоящий. Это мука из отрубей – здоровая еда. Без кофеина.

– Почему без?

Хедли отмахнулся.

– Ну, знаете – ничего возбуждающего. Ничего неестественного.

Марша встала и направилась через весь зал к прилавку. Минуту спустя она вернулась со стаканом апельсинового сока. Хедли с интересом наблюдал, как она садилась. Марша несла стакан так торжественно, словно совершала какой-то обряд.

– Вы похлеще меня, – пошутил Хедли. – Слишком серьезно ко всему относитесь.

– Вам такое говорят?

– Мне говорят, что я должен играть в мяч. Веселиться. Перестать волноваться и думать.

– Вы играете в мяч?

– Нет.

Марша кивнула.

– Вы не легкомысленный человек.

Он не думал об этом.

– Что вы имеете в виду?

– Они стремятся к наслаждению… Вот и все, что их интересует. Подавляющая масса людей мыслит категориями удовольствия. Им нужны развлечения, искусственное возбуждение. Парки с аттракционами, быстрые автогонки, бейсбол, спиртное… дешевые сенсации. Они пресыщены, непоседливы – они скучают.

– Да, – согласился Хедли.

– Но это только симптомы – лишь следствия, а не причина. Субботним вечером кучки ребят бродят по улицам и ищут, чем бы заполнить свою пустую жизнь. Слоняются возле аптек-закусочных и ждут. Чего они ждут? Пять, шесть часов кряду. Чего? Мимо проходят девушки… а они просто смотрят.

– Они затевают драки, – предположил Хедли. – Я читал в «Кроникл» статью о росте подростковой преступности.

– Драки – тоже симптом. Стихийный возврат к естественным первобытным битвам. Они собираются в шайки, точно древние племена. Объединяются и клянутся друг другу в верности на крови. Сражения, средневековое понятие доблести… то есть добродетели в древнеримском смысле – «мужественность». Испытание, очищение, лязг металла. Вы слушали Вагнера? В своих дымных кузнях карлик Мим кует из обломков новый меч Нотунг, – она улыбнулась над стаканом апельсинового сока. – Там, в глубоких и темных подземельях, где вырос Зигфрид… не зная сам, кто он такой и кто его родители[76].

Словно завороженный, Хедли спросил:

– А кто его родители?

– Его отец – Зигмунд, последний герой из древней расы воинов… Вёльсунгов[77]. А мать – Зиглинда… сестра Зигмунда.

– Брат и сестра? – сипло переспросил Хедли, внезапно застыв и перестав жевать. – Они… поженились?

Марша не сводила с него холодных серых глаз.

– Это древний миф. «Песнь о Нибелунгах». Золото Рейна… – прóклятый символ всякой земной власти.

– Земная власть, – медленно, точно под гипнозом, повторил Хедли. – Прóклятый? Но почему?

– Потому что его похитили. Похотливый карлик Альберих украл его у рейнских русалок…[78] Она подглядывал, как они купались. А затем похитил золото… Они наложили на него проклятие. Всякий, кто владел золотом, должен был погибнуть.

– И чем все закончилось? – Хедли напоминал маленького мальчика, который сидит на коленях у матери и ловит каждое слово.