История города Москвы. От Юрия Долгорукого до Петра I - Иван Егорович Забелин

Правит. Синод приказали: «Продаваемые в Москве на Спасском Мосту и в других местах листы разных изображений (лубочные) и службы и каноны и молитвы, которые снабжены и сочиняются разных чинов людьми самовольно посменные и печатаются кроме типографии неопределенными к тому указом но своевольно дерзающими без свидетельства и позволения, в чем от противных церкви Святей есть и не без порицания, описав все обрать в Приказ Церковных Дел и, запечатав, держать до указу – и тех людей, которые продают, взяв и от кого оные к продаже получают и кем сочинены и писаны и печатаны, сыскав, о такой их дерзости и по какому указу то они чинят, допросить…. и изследовать о том достоверно… с доставлением в Синод по одному экземпляру вышеобъявленных листов, канонов и прочего». Людям сказан был Государев указ «дабы впредь в такие непозволенные им действа самовольством весьма не вступали под страхом жестокого ответа и беспощадного штрафования». Несмотря на строгие запреты, листы печатались даже и во второй половине XVIII ст. по-прежнему без всякой цензуры самовольно, по собственному замыслу и, конечно, в иных случаях не только в грубом, но и в нелепом виде, как могли воспроизводить простонародные невежественные понятия о святыне и святости. На большой картине Страшного Суда Богородица, напр., изображена в обычном костюме Русской Царицы.

В 1760 г, своеволие этой печати дошло до того, что на Спасском мосту появились в продаже листы с изображением новоявленного в это время Чудотворца Митрополита Ростовского Димитрия с его чудесами, которые Св. Прав. Синодом не были еще апробованы. Между тем указами еще в 1744 г. и потом в 1745 г. было уже запрещено печатать листы с неискусно сделанными изображениями Святых и печатать не иначе, как по рассмотрению епархиальным архиереем самых гравированных досок.

Все эти указы и запрещения касались однако только священных изображений, о которых заботилось главным образом только духовное ведомство. Листы светского содержания предоставлены были полнейшему произволу их сочинителей и свободно распространяли в народе свои остроумные шутовские, а иногда и очень цинические рисунки и тексты. Это была в полном смысле литература простонародная[129].

То же самое должно сказать и относительно священных изображений и писаний, которые потому и являлись неискусными, грубыми, неистовыми, что производил их и в рисунках и в писаниях главным образом простой народ, стремившийся с выгодою для себя удовлетворять потребностям невежественного крестьянства, находившего в этих произведениях более или менее яркие живые ответы на запросы его духовных требований.

Само собою разумеется, что в числе листов священного и светского содержания появились и печатные портреты Императорских лиц, обработанные также очень по-простонародному.

В 1742 г. академик Штелин надписал на купленном им таком портрете следующую отметку:

«Эту омерзительно великолепную гравюру купил я в одной картинной лавке в Москве, под Кремлевскими (Спасскими) воротами, и представил ее через одного придворного Ее Императорскому Величеству осенью 1742 г. Вслед затем 6 апреля 1744 г. вышло из Сената Высочайшее повеление: все экземпляры этого портрета у продавцом отобрать и дальнейшую продажу их под большим наказанием воспретить, с тем чтобы никто на будущее время не осмеливался портретов Ее Импер. Величества без апробации Спб. Академии гравировать или продавать».

Таких листов в то время было собрано в Спасских воротах, Печатного двора у батырщика 22, Архангельского собора у дьячка 22; за Спасскими воротами у ворот Новгородского подворья (на Ильинке) у вдовы купца 29, всего 73, в том числе Ее Величества 50, Его Высочества Наследника 23.

Гравюра, по словам академика, была омерзительно великолепна, то есть омерзительно неистова, но ведь народ требовал Императорского портрета, а Немецкая Академия, понапрасну называвшаяся Российскою, вовсе и не думала об этом. Народ по-своему добывал надобные для его жизни различные предметы умственной и нравственной пищи и возделывал их попросту, как Бог вразумил, не видя и не ожидая помощи и пособий от богатого верхнего общества и даже от духовной власти, которая вместе с светскою властью только запрещала и запрещала.

Художественность изображения в простонародных понятиях и представлениях заключалась не в правильности рисунка, а в цветности раскраски, и так как красивый одного корня с красным, то и верхом красоты для простого народа и до сих пор, по крайней мере в Московской стороне вообще у Великоруссов, почитается или красный цвет, или яркие другие цвета неотменно яркие. Поэтому и в лубочных листах красный цвет горел на всех изображениях, чем засвидетельствовал один писатель того времени (1769 г.), рассказавший шутовской сон, как его лицо было измарано красноватым соком. «И начал я походить тогда на Евдона или на Берфу, которых видал в Москве на Спасском мосту в продаже» (Сатирический журнал «И то и се», 1769 г. январь). Евдон и Берфа была ходячая в то время повесть, герои которой изображались в качестве портретов на особом листе.

Цветность раскраски в старой жизни была господствующим выражением народного вкуса, поэтому вся домашняя утварь, деревянная, распестрялась цветными узорами и травами. В зодчестве церковном и домовом господствовала та же пестрота раскраски, не говорим об одежде, которая всегда была цветною. Теперешний господствующий в мужском наряде черный цвет привел бы в уныние тогдашних людей.

Итак, Спасский пресловутый Мост в старой Москве был основателем и распространителем той литературы, которую, как мы упомянули, не без оснований возможно называть простонародною и в церковничьих и в светских ее произведениях. Толпа безместных попов, собиравшаяся у Спасских ворот, поспособствовала своею грамотностью завести здесь книжный торг письменами и листами. По всему вероятию, сначала этот торг был походячий, т. е. в разноску, а затем несомненно появились и скамьи, лавочки, столы, где с другим мелочным товаром продавались писаные тетради, листы, столбцы.

С постройкою через широкий ров каменного моста на нем по сторонам устроились и лавки, как доходные статьи того ведомства, которое охраняло этот мост.

На Спасском мосту, кроме лавок, существовало особое довольно высокое здание для книжной торговли под названием Библиотека. Так это здание обозначено в полицейских делах 1729 г. и на старинном глазомерном плане 1738 г., которое, по всему вероятию, было построено при Петре, если еще не при царе Федоре Алексеевиче.

Здание этой Библиотеки находилось, идя от Спасских ворот по Спасскому мосту, в конце моста на правой стороне в 15 саж. от ворот. Оно занимало пространство в 5 саж. в квадрате и было двухэтажное с хорами или верхними галереями.

Воскресенские ворота между Библиотекой и Монетным двором.

Из издания «Виды Москвы, изданные Академией наук (в 1755–1761 гг.) по снимкам ее ландкартного мастера М. Махаева»

Наименование Библиотека, по всему вероятию, обозначало книжную торговлю или вообще