Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями) - Джеймс Бернс

Именно Бруенн сначала удивился, потом встревожился и, наконец, испытал потрясение, когда после обследования принялся спешно знакомиться с историей болезни президента. Рузвельт не просто выглядел усталым, лицо его приобрело землистый оттенок, он пребывал в болезненном возбуждении, с трудом двигался, тяжело дышал и часто кашлял (явно из-за больных бронхов), — мало всего этого, его общее состояние оказалось крайне серьезным. Бруенн обнаружил: сердце, сохраняя нормальный ритм, увеличилось в объеме; в верхней его части прослушиваются шумы; вторичный шум в аорте отличается нарастающей громкостью. Давление (186 на 108) отличается от показателей середины 30-х годов, а также двух— и трехлетней давности, когда оно было соответственно 136 на 78, 162 на 98 и 188 на 105 (начало 1941 года). С 1941 года размер сердца на рентгеновском снимке значительно увеличился. Увеличение сердца, главным образом за счет левого желудочка, вызвано, очевидно, расширенной и искривленной аортой. Легочные сосуды налились кровью.

Выводы Бруенна неутешительны: повышенное давление, аритмия, сердечная недостаточность.

Состоялись срочные консилиумы с участием Макинтайра, Бруенна и других флотских врачей, а также врачей Джеймса А. Поллина и Фрэнка Лейхи в качестве консультантов. Очевидно, что пациенту следует назначить специальный режим; но сколько времени президент — особенно президент в таком состоянии — может соблюдать режим обычного больного с проблемами работы сердца? Предлагались одна-две недели постельного режима; предложение отвергнуто по требованию президента. Бруенн предложил, чтобы Рузвельт хотя бы прошел курс лечения сердечными стимуляторами. Это встретило сопротивление; Бруенн заявил, что, если этого не будет сделано, он снимает с себя ответственность за поддержание здоровья президента. Наконец врачи выработали совместную программу лечения: сердечные стимуляторы, уменьшение ежедневной активности, ограничение курения, час отдыха после еды, спокойный обед в помещении Белого дома, минимум десять часов сна, отказ от плавания в бассейне, диета, ограниченная 2600 калориями, с пониженным содержанием жиров, использование легких слабительных средств.

В течение трех дней сердечные стимуляторы дали неплохой результат. Когда 3 апреля 1944 года Бруенн пришел осмотреть своего пациента, Рузвельт спал освежающим десятичасовым сном, цвет лица улучшился, легкие очистились, исчезла одышка в лежачем положении. Однако сердечные шумы сохранялись, давление все еще вызывало беспокойство. Здоровье президента продолжало улучшаться в последующие дни, но Бруенн с коллегами решили, что он нуждается в настоящем отдыхе. Президент охотно согласился провести продолжительный отдых на солнце среди плантаций Бернарда Баруха Хобко в Южной Калифорнии.

Главная проблема этих тревожных дней: кто сообщит президенту о состоянии его здоровья и в какой форме? Врачи считали, что ему следует знать все факты, — только бы обеспечить его готовность подчиниться медицине. Но кто будет говорить с президентом? Вскоре стало ясно, что сам Рузвельт этого вопроса затрагивать не станет. Он ни разу не поинтересовался, почему его обследуют, пичкают лекарствами или предлагают побольше отдыхать, — просто следовал рекомендациям врачей в пределах возможностей и на том ставил точку. Бруенн не считал себя обязанным информировать президента. Он всего лишь капитан-лейтенант и новичок в Белом доме. Очевидно, каждый полагал — это должен сделать Макинтайр, но признаков его готовности не наблюдалось. Возможно, ему недоставало уверенности, что он способен передать президенту столь неприятную весть и отвечать на трудные вопросы. Или он предчувствовал — президент не примет всерьез врачебные данные, не согласится руководствоваться ими. Не исключено и то, что он понимал, насколько президент был фаталистом, — сколь ни обоснованны медицинские показания, в данной ситуации играют большую роль факторы психологический и политический: с президентом, особенно наделенным решительностью Рузвельта, нельзя обращаться так запросто и настойчиво, как с обычным пациентом. Ну и после оптимальных прогнозов в прошлом Макинтайр, вероятно, чувствовал робость — как открыть президенту глаза, изложить реальные факты.

Между тем Рузвельт отправился в имение Хобко, не подозревая, что болен чем-то более серьезным, чем бронхит и простуда. Так и не поинтересовался, что за маленькие зеленые таблетки (дигиталис) ему приходится принимать. Президент писал Гопкинсу, что проводит время великолепно: «...спал 12 часов из 24, загорал на солнце, ни о чем не тревожился и решил послать весь мир к черту. Интересно, что мир никуда не уходил». Принимал желанных посетителей — членов семьи, Люси Рутерферд. Утверждал, что сократил потребление напитков до полутора коктейлей за вечер — и ничего больше, ни одной соблазнительной порции виски с содовой или спиртного на ночь; что курит теперь вместо двадцати — тридцати сигарет в день пять-шесть. «К счастью, они довольно скверны на вкус, но в любом случае от курения нужно отказываться». В Хобко президент перенес воспаление желчного пузыря, но победил боль с помощью медикаментов. Симптомов болезни сердца не наблюдалось.

Причиной ухудшения здоровья была в действительности не работа. Он устал, вспоминала позже мисс Перкинс, но не мог переносить усталого состояния. Грейс Талли тревожилась еще по поводу заметной дрожи рук, когда он закуривал сигарету; черные круги под глазами уже не покидали президента, плечи еще больше ссутулились. Наблюдая Рузвельта на пресс-конференции в марте, Аллен Драри определял его состояние одним словом — «подавленность». Хорошо знакомые черты: скорый смех, вскидывание головы, широкая улыбка, сосредоточенность, открытый, ничего не выражающий взгляд во время слушания собеседника — все это осталось при нем в том как будто виде, как тиражировалось в бесчисленных кинороликах и фотографиях. Но внутри его Драри заметил какое-то равнодушие к жизни, внутреннюю поглощенность собой, усталую нетерпеливость. Драри не мог сказать, проистекало это от работы, политической оппозиции, возраста или слабого здоровья.

Во время остановок в Вашингтоне Джеймс Рузвельт обратил внимание, что его отец занимается мелочами: надписывает книги, достает из старых сундуков и коробок сувениры для детей и внуков — как будто предчувствует скорый конец. Тем не менее прежняя живость все еще не покидала его, хотя проявлялась реже. В Вашингтоне шептались — президент умирает или умер, — но он возвращался с юга и из Гайд-Парка посвежевший и хотя немного осунувшийся, но сияющий и энергичный. Посетители отмечали обострившиеся черты лица; однако главной причиной изменившегося облика считали его желание похудеть — он успешно сбросил вес со 188 до почти 165 фунтов.