Черный разрушитель - Альфред Ван Вогт

Однако он вздохнул с облегчением, когда капитан Лич проговорил:

— Мистер Гроувнор, вспоминая обрушившееся на нас бедствие, мы с мистером Мортоном поражаемся вашей попытке заставить нас понять, что мы стали жертвами атаки извне. Мистер Корита только что рассказал нам, как вы действовали. Я бы очень хотел, чтобы вы поделились со всеми руководителями отделов своими впечатлениями обо всем случившемся.

На подобное сообщение потребовалось больше часа. Когда Гроувнор закончил, один из слушателей сказал:

— Уж не хотите ли вы убедить нас в том, что это была попытка наладить с нами дружеские отношения?

Гроувнор согласно кивнул:

— Боюсь, что именно так оно и было.

— То есть вы считаете, что мы не смогли бы расправиться с ними, разбомбить их ко всем чертям?

— Ни к чему хорошему это не привело бы, — твердо заявил Гроувнор, — Вот навестить их и наладить с ними более тесный контакт мы могли бы.

— Это заняло бы слишком много времени, — поспешил возразить капитан Лич. — Потребовалось бы преодолеть огромное расстояние, — и он кисло добавил: — Да и цивилизация эта скорее всего серенькая.

Гроувнор заколебался, но не успел он сказать и слова, как вмешался Мортон:

— Что вы на это скажете?

— Полагаю, что командир имеет в виду отсутствие механических средств. Однако живые организмы могут испытывать удовлетворение и от того, что не имеет отношения к машинам: вкусная еда и питье, дружеские и любовные связи. Я склонен предположить, что этот птичий народ находит эмоциональную разрядку в общих мыслях и в способе размножения. Было время, когда у человека было немногим больше этого, и тем не менее он называл это цивилизацией; и в те времена, как и сейчас, были великие люди.

— И все же вы говорите, — сказал физик фон Гроссен вкрадчиво, — что не колеблясь нарушили их образ жизни.

Гроувнор сохранял хладнокровие.

— Глупо жить обособленным миром и им, и нам, людям. Я всего лишь разрушил их сопротивление новым идеям, чего мне, к великому сожалению, никак не удается добиться здесь, на борту корабля.

Несколько человек неловко рассмеялись, и совещание подошло к концу. Когда все стали расходиться, Гроувнор заметил, что Мортон беседует с Йеменсом, единственным сотрудником химического отдела, который присутствовал на совещании. Химик — теперь уже заместитель Кента — хмурился, несколько раз отрицательно качал головой. Потом что-то долго говорил, а затем они с Мортоном пожали друг другу руки.

Директор подошел к Гроувнору и тихо сообщил:

— Химики вынесут свое оборудование из вашего помещения в течение двадцати четырех часов при условии, что об этом инциденте будет забыто. Мистер Йеменс…

— Что думает об этом сам Кент? — перебил его Гроувнор.

Мортон немного помолчал.

— Он надышался газом, — произнес он наконец, — и несколько месяцев проведет в постели.

— Но, — сказал Гроувнор, — это значит, что выборы пройдут без него.

Снова Мортон ответил не сразу.

— Да, без него. Это значит, что победа на выборах будет за мной, так как не будет никакой оппозиции — претендентов, кроме Кента, нет.

Гроувнор молчал, думая о последствиях. Приятно было сознавать, что Мортон останется во главе администрации. Но что делать с теми, кто поддерживал Кента, а теперь будут разочарованы?

Он хотел поделиться своими сомнениями, но Мортон опять опередил его.

— Хочу просить вас об одной услуге, мистер Гроувнор. Я убедил мистера Йеменса, что неразумно поддерживать Кента в его нападках на вас. Во имя сохранения мира прошу вас хранить молчание. Не предпринимайте попыток закрепить свою уже одержанную победу. Если вас будут спрашивать, говорите, что происшедшее просто несчастный случай, но сами разговоров на эту тему не заводите. Вы обещаете мне это?

Гроувнор согласно кивнул.

— Позвольте мне кое-что предложить вам? — сказал он не очень уверенно.

— Прошу вас.

— Почему бы не оставить имя Кента в бюллетенях для голосования?

Мортон, прищурившись, изучал его. Казалось, он был в некотором замешательстве. Наконец он произнес:

— Я никак не ожидал услышать от вас подобное предложение. Да и мне самому, по совести говоря, вовсе не хочется способствовать популярности Кента.

— Не Кента, — возразил Гроувнор.

На этот раз Мортон замолчал надолго. В конце концов он медленно проговорил:

— Пожалуй, это ослабит напряженность, — видно было, что Мортон насилует себя.

— Ваше мнение о Кенте, похоже, совпадает с моим, — предположил Гроувнор.

Мортон грустно усмехнулся.

— На корабле есть немало людей, которых я предпочел бы видеть в роли директора, но ради сохранения мира я последую вашему совету.

Они расстались. Гроувнор ушел с чувством куда более сложным, чем раньше. То, чем на сей раз завершилась атака Кента, его не устраивало. В освобождении отдела от химиков он не видел победы, тем более что это была не битва, а просто склока. И все же он понимал, что это лучше мелкой потасовки, которой все могло закончиться.

Этюд в алых тонах

Икстл неподвижно распростерся в беспредельном ночном пространстве. Время медленно ползло в вечность, и космос застыл в своем непроницаемом мраке. Через эту необъятность холодно взирали на него мутные пятнышки далекого света. Каждое — он это знал — было галактикой, полной ярких звезд, которые бесконечное расстояние превратило в водоворот светящейся туманности. Там была жизнь, распространившаяся на мириады планет, вечно обращающихся вокруг своих родных солнц. Так давным-давно и на его древней планете Глор жизнь выбралась из первобытных болот и текла, пока космический взрыв не разнес его могущественную расу и не вышвырнул его тело в межгалактические глубины.

Он жил; в этом заключалась его личная катастрофа. Пережив катаклизм, его почти неподвластное смерти тело поддерживало свое жалкое существование благодаря энергии света, пронизывающей весь космос и само время. Мысль его постоянно возвращалась к одному — к надежде: надежде на один-единственный шанс из дециллиона, что он снова окажется в какой-нибудь галактике. И уж совсем бесконечно малой величиной выражалась надежда попасть на какую-нибудь планету и найти там подходящего гуула.

Повторяясь миллиард раз, теперь эти мысли стали частью его самого. Словно перед ним прокручивали одну и ту же картину. Вместе с далекими, тоненькими лучиками света она составила тот мир, в котором он существовал. Он стал забывать, что его тело обладало широчайшим диапазоном чувствительности. Века назад она простиралась практически безгранично, но теперь, когда таяли его силы, ни один сигнал, возникший на расстоянии более нескольких световых лет, не доходил до него.