Младшая сестра - Лев Маркович Вайсенберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ваше новое положение даст вам возможность теснее сблизиться с нами… — мягко добавила Ляля-ханум, давая понять, что согласие Хабибуллы повлечет за собой прием в тот замкнутый круг самых близких и верных ее друзей — круг, о существовании которого Хабибулла догадывался, но который, увы, до сих пор был для него закрыт.
— Учтите, что мы дружески советуем вам не отказываться, — завершил бек Шамхорский, и в словах его Хабибулле послышалось нечто вроде предупреждения, угрозы.
Много лестных, ласкающих слух, убеждающих слов услышал в этот вечер от Ляли-ханум и от бека Шамхорского верный сын многострадального мусавата Хабибулла-бек Ганджинский. Мог ли он устоять?
И была еще одна, едва ли не самая веская причина дать согласие — купчая на промысел «Апшерон». Именно она побудила ее обладателя к решительному ответу. И хотя лежала она теперь не в боковом кармане его толстовки, а в ржавом железном ларце под половицей в чулане, давно забытое чувство силы и власти вновь охватило Хабибуллу, как в те далекие времена в отцовском запущенном саду, когда его мальчишеская рука сжимала рукоятку игрушечного деревянного меча.
В малом кругу
Не слишком ли рискованно поступала Ляля-ханум, столь широко и открыто приглашая людей в свой дом?
За показным радушием и гостеприимством хозяйки скрывались настороженность и холодный расчет: чем шире раскрыты двери дома, тем трудней заподозрить тайну в его стенах.
Гости, которых Ляля-ханум приглашала с внешне равной приветливостью, незаметно, но деловито делились ею на группы, причем располагались они как бы по концентрическим кругам.
В большой, внешний, самый дальний от хозяйки круг легко входили люди без особой рекомендации — такие, как Сейфулла, Телли, Чингиз, Юсуф Агаевич. В средний круг доступ был ограничен, и туда попадали люди, заслуживавшие большего доверия — такие, как Хабибулла.
И был, наконец, третий, самый близкий к хозяйке, малый круг, который насчитывал всего лишь несколько человек и доступ в который для всех прочих был исключен. Здесь были люди, поддерживавшие связь с мусаватистами-эмигрантами и выполнявшие их поручения не за страх, а за совесть. Время от времени они собирались в квартире Ляли-ханум без лишних глаз — ознакомиться с сообщениями из-за границы, наметить план действий, распределить роли в ожидании лучших времен.
Уже давно догадывался Хабибулла о существовании такого круга, мечтал туда попасть, по только теперь, после данного Ляле-ханум и беку Шамхорскому согласия занять место директора театра, он, к радости своей, увидел, что дверь сезама распахнулась наконец и перед ним.
Вскоре, однако, тщеславию его был нанесен чувствительный укол: на одно из собраний малого круга был приглашен также инженер Кулль, и невольно напрашивался нелестный вывод, что он, Хабибулла-бек, верный сын партии мусават, заслуживает не большего доверия, чем этот пьяница инженер.
Не успел Кулль сесть за стол и оглядеться, как перед ним оказалась бутылка, оплетенная соломкой, вместительная хрустальная рюмка и блюдечко с тонко нарезанными ломтиками лимона и сахарной пудрой. А вслед за тем посыпались на Кулля расспросы о положении дел на промыслах — кому, как не промысловому инженеру, знать об этом лучше других?
Ответы инженера не порадовали присутствующих.
— К сожалению, мы больше разговариваем и поглощаем чай за гостеприимным столом нашей славной хозяйки Ляли-ханум, нежели боремся с нашими врагами! — угрюмо промолвил бек Шамхорский, выслушав Кулля.
В ответ прозвучал унылый голос Мухтар-аги:
— А что же нам делать?
— Что делать?.. — Огромное одутловатое лицо бека раздулось, казалось, до предела, широкая ладонь сжалась в мощный кулак, готовый обрушиться на хрупкий столик с фарфоровым чайным сервизом, вдребезги разбить его. — Что делать, спрашиваете вы? Поджигать! Взрывать! Топить! Разве в свое время не пылали наши усадьбы, подожженные мужиками, которых подбили к бунту большевики? Пусть же теперь, в отместку большевикам, пылают их нефтепромыслы, лежат в развалинах их дома, идут ко дну их пароходы! С советской властью, с большевиками нужно бороться только огнем и мечом!
Казалось, бек обращал свои слова не столько к Мухтар-аге и всем присутствующим, сколько к самому Куллю.
Не преминул высказать свои соображения и Хабибулла — попав наконец в малый круг, он теперь не упускал случая поораторствовать, считая, что этим укрепляет здесь свое положение. Однако сейчас им руководило нечто большее, и начал он издалека.
— Поскольку инженер Кулль рассказывал нам главным образом о том районе, где я некогда действовал в качестве агитатора-мусаватиста и который мне хорошо знаком, я считаю своим долгом напомнить, что народец в этом районе подозрительнейший, хитрейший и вреднейший, и с ним необходимо соблюдать сугубую осторожность.
И Хабибулла принялся рассказывать о трудностях, с какими он в свое время сталкивался на «Апшероне», и о неудачах, которые он там претерпевал. Он рисовал те трудности и неудачи в самых мрачных красках и при этом чуть ли не восхищаясь бдительностью и политической прозорливостью апшеронцев, умевших вовремя разгадать и сорвать планы мусаватистов. И присутствующие, неоднократно слышавшие хвастливые разглагольствования Хабибуллы о его деятельности на промыслах, только диву давались: он ли это — самовлюбленный, самодовольный Хабибулла-бек, всегда представлявший все свои действия в наивыгоднейшем для себя свете?
— Пусть меня извинит уважаемый бек Шамхорский, — учтиво, но настойчиво продолжал Хабибулла, — если скажу, что методы, которые он предлагает, — малодейственные и, ко всему, весьма рискованные. Ну, подожжет наш человек промысел, — а что из этого получится? Потушат пожар — теперь это делается умело, быстро, — разыщут виновного — это теперь тоже, к сожалению, умеют делать — и уничтожат нашего человека, а с ним заодно, быть может, и многих других полезных, верных нам людей. Только всего!
— Вы, что же, предлагаете отказаться от нанесения материального ущерба советской власти, большевикам, на том лишь основании, что в таких делах имеется риск? — тяжело задышав, спросил бек Шамхорский. Он был возмущен: не успел этот горе-журналист попасть в избранный круг, как принялся учить именно тех, у кого есть все основания учить именно его самого! — Вам следовало бы, дорогой друг, брать пример смелости у наших беков-провинциалов, когда они защищали свои законные права против бунтующих мужиков!
— Я сам из тех краев — вы это знаете, — но нужно быть справедливым и к тем, кто проливал свою кровь за торжество мусавата здесь, в Баку, в марте восемнадцатого года, — с обидой в голосе сказал Хабибулла.
— Без толку ее проливали! — буркнул бек.
— Не с меньшим толком, чем те, кто не смог справиться с мужиками! — огрызнулся Хабибулла.
Его щуплая фигурка рядом с грузной тушей бека Шамхорского казалась ничтожной, но
