Дочь Волдеморта - Ночная Всадница

Он действительно любил ее. И он был нужен ей даже больше, чем она когда‑то считала. Не только как вторая половинка, но и как защита, барьер между ней и тем миром, частью которого она стала теперь.

Но барьер был разрушен. Мир нахлынул всей полнотой своей неприкрытости, и Гермиона ухнула в пропасть.

Она уже почти готова была не выбраться из нее, погрязнуть в пучине новых мыслей и осознания очевидности.

Но Темный Лорд не выпускает из вида свою дочь. Он неизменно рядом, и он всё знает. Она уже привыкла к тому, что он знает всё. И что всё равно будет так, как он для нее устроит — а она может никогда и не понять, что всё устроено нарочно, или понять слишком поздно. Или сразу — но всё равно ничего не изменит. Она поймет тогда, когда посчитает нужным Темный Лорд.

Сейчас она опять на краю — и вот появляется Люциус. И увлекает ее в другую пропасть, еще глубже. Так же, как когда‑то — чтобы потом уже нельзя было вернуться назад.

И Гермиона стоит на обрыве этой пропасти, ясно видит ее перед собой и чувствует подступающую горечь — потому что она всё равно шагнет в эту пустоту.

Потому что так угодно Темному Лорду.

Потому что он сделал так, чтобы туда захотела и она.

Но только нельзя, нельзя, нельзя, нельзя ни в коем случае! Слишком жестоко, слишком подло, слишком чудовищно! Это уже садизм. Этого делать нельзя.

О какой человечности потом она сможет говорить себе?

Слишком уж часто Гермиона стала задумываться о своей человечности. Потому‑то Люциус и появился опять в ее жизни.

И она всё равно пойдет к нему.

Глава XV: Хобби

Гермиона трансгрессировала на широкие каменные ступени парадного входа поместья Малфоев и остановилась в нерешительности. В ночном воздухе витал неясный аромат приближающегося лета, где‑то стрекотал кузнечик. Она долго смотрела на большую дубовую дверь с затейливым резным узором, лунный свет отливал на литых уголках.

«Я веду себя, как идиотка. Послушная и предсказуемая, пошлая и недалекая, или бесконечно расчетливая и жестокая», — подумала она.

И несколько раз ударила дверным молотком.

Ей отворила молоденькая горничная, и женщина растерялась.

— Что вам угодно, мадам? — вежливо уточнила девушка. На вид ей было не больше двадцати лет, и тут Гермиона почувствовала что‑то, подозрительно похожее на укол ревности.

— Мистер Малфой дома? — строго спросила она, впериваясь в голубые глаза горничной. Но та определенно владела окклюменцией. Что ж, было бы странно держать прислугу, у которой на лбу написано всё, что происходит в твоем доме.

— Да, проходите, пожалуйста, — учтиво улыбнулась девушка. — Как о вас доложить?

Гермиона приподняла бровь и горничная покраснела.

— Леди Саузвильт, — после короткой паузы сообщила она.

— Ой, простите, — совершенно смешалась молодая волшебница. — Давайте, я проведу вас в гостиную.

— Не беспокойтесь, я знаю, где гостиная, — бросила Гермиона и зашагала в нужном направлении.

Здесь совсем ничего не изменилось за пять лет. Войдя, Гермиона взмахом палочки разожгла камин и теперь стояла, глядя в подрагивающее пламя. Воспоминания кружились в ее голове, но женщина не могла понять, какие чувства они вызывают.

— Что ты сделала с бедняжкой Сюзанной? — раздался за ее спиной насмешливый голос Люциуса Малфоя, и Гермиона вздрогнула.

— Она спросила, как обо мне доложить, — сообщила наследница Темного Лорда, оборачиваясь. Люциус стоял в дверях, одетый в длинный домашний халат, и с интересом смотрел на нее.

— Для человека, который пять лет провел за границей, а вернувшись, поселился у магглов, ты чересчур требовательна.

— Хочешь, чтобы я извинилась перед твоей служанкой?

— Что ты, — хмыкнул старший Малфой.

— И вообще, куда подевалась Джуня? — с плохо скрываемой досадой, за которую тут же возненавидела себя, продолжала Гермиона.

— Ушла вслед за своей хозяйкой, — невозмутимо ответил Люциус и, сделав несколько шагов вперед, указал женщине на диван. — Присаживайся, Кадмина.

Гермиона не двигалась, молча стоя у камина и глядя на мужчину через покатую спинку дивана.

— Что‑то не так?

— Я не совсем понимаю, зачем пришла сюда, — тихо сказала она.

Люциус усмехнулся, но не ответил.

— Напои меня чем‑нибудь, — попросила гостья смущенно.

Мужчина усмехнулся вновь и, опустив руку в карман халата, вынул волшебную палочку. Легонько качнул ею — и над спинкой дивана возникли два бокала с высокими ножками, полные розоватого эльфийского вина. Люциус спрятал палочку и, опершись одним коленом о диван, взял парящий бокал.

— Твое здоровье.

Гермиона сделала несколько шагов вперед и тоже взялась за хрустальную ножку.

— Я долго думала над твоими словами. И над всем остальным.

— Тебе нужно расслабиться, Кадмина, — тихо сказал Люциус, отпуская бокал. Не успев долететь до пола, тот растворился в воздухе. — За тем ты и пришла.

Женщина залпом выпила вино.

— Прости меня. Я сейчас уйду, и ты больше никогда не увидишь меня.

Люциус поднял брови.

— Это угроза?

— А ты можешь расценивать это как угрозу? — Гермиона неуверенно отпустила пустой бокал, и он тоже растаял на лету.

— Иди сюда, — Люциус подался вперед, опираясь на спинку дивана, и притянул ее ближе. Теперь он на коленях стоял на сиденье, а она — во весь рост по другую сторону. — Ты очень изменилась, Кадмина, но это только иллюзия. Оставь свою щепетильность. Я же знаю, зачем ты пришла.

— Это выглядит гадко.

— Правда всегда выглядит гадко. — Он всё еще держал ее одной рукой за талию и не давал отойти. — И перестань переживать за мое самолюбие. Даже тебе такое не снилось.

— Я убила твоего сына, — тихо сказала Гермиона.

— Мы, помнится, договорились забыть об этом.

— Я не верю, что ты можешь забыть. Если mon Pére считает, что я могу просто так закрыть на всё глаза, поверить в невозможное и воспользоваться…

— Кадмина, ты неподражаема! — расхохотался старший Малфой, подаваясь назад и заставляя ее упереться в диван. — Мой сын убил твоего мужа, — он сделал короткую паузу и добавил: — Из‑за меня. Ты сохранила мне жизнь, а теперь приходишь сюда, виноватая, и беспокоишься о моих чувствах!

— Но mon Pére считает, что ему все подвластны. И порой перегибает палку.

— Твой отец мудрейший из всех людей, которых мне доводилось знать.

— Для него не существует табу. А есть вещи…

— Твой отец мне ничего не приказывал.

— Любой его намек…

— Он не делал беспочвенных намеков.

Гермиона умолкла и смотрела в стальные серые глаза своего собеседника. Люциус отпустил ее талию, но женщина не двигалась.

— Ты должен меня ненавидеть, — наконец выдавила она.

— У тебя мания величия.