Из плейбоя в романтики - Синтия Обин

Не в первый раз Марлоу отметила ритмичную интонацию речи Реми. И все же в каждом звуке его голоса она слышала Лоу. Нарисованная им картина пронзила ее насквозь. Два одиноких темноволосых мальчика придумывают лучшую жизнь.

— Мечты — это хорошо, воплотить их в жизнь — еще лучше, — сказала она.

— Если это применяется в правильном направлении. В противном случае, — он пожал плечами, — ты просто лезешь не в свое дело.

Он повернулся к ней лицом. Хотя Реми был ниже своего брата, широкие плечи и мощный мускулистый торс делали его таким же грозным.

— Я собираюсь задать вопрос, и я хочу получить честный ответ. В какую игру вы играете, леди?

— И что ты имеешь в виду? — спросила Марлоу, предчувствие почему-то было нехорошим.

— Ну же, дорогая, — сказал он, — перестань притворяться. Ты приезжаешь сюда, ешь за моим столом, играешь в принцессу с моей маленькой девочкой, а потом соблазняешь моего брата. Я прекрасно понимаю, все не так просто, как кажется на первый взгляд.

Прямое попадание. Гложущее чувство вины, которое она пыталась отогнать этим утром, начало затуманивать ее разум.

— То, что случилось с Лоу, не твое дело.

Он приблизился и стал разговаривать обманчиво-вкрадчивым голосом:

— Это мое дело. Я вложил все, что у меня есть, в «Четыре вора». Не потому, что я хотел яхту или реактивный самолет. А потому, что я мечтал, чтобы моя дочь была первой Рено, которая сможет поступить в любой колледж, какой захочет. Чтобы у нее было будущее и выбор, которого у меня не было.

Марлоу казалось, что земля непременно уйдет у нее из-под ног. Она чувствовала, что теряет почву под ногами, стоя здесь перед отцом Эмили и пытаясь выглядеть кем угодно, только не безответственной, незаслуженно богатой соглашательницей, которой она была на самом деле.

— В прошлом году, — продолжил Реми, — я наблюдал, как Лоу потерял женщину, которую любил, из-за Огюстена и чуть не потерял из-за этого бизнес, над созданием которого он так упорно работал.

Он с отвращением покачал головой:

— Я никогда в своей жизни не видел, чтобы человек так усердно работал, чтобы оправиться после краха.

Между ними повисла тишина раннего утра.

— Я не пытаюсь вмешиваться в это, Реми, — сказала она. Эта часть, по крайней мере, была правдой. — Чего я не понимаю, — сказала Марлоу более уверенным тоном, — так это того, почему бы не поговорить с Лоу напрямую?

— Потому что он слишком упрям, чтобы слушать меня, — Реми в отчаянии всплеснул руками, — а когда дело доходит до женщин, ему никто не указ.

— Я не совсем уверена, чего ты от меня хочешь. — Глядя на пустой загон, Марлоу ощутила страстное желание погладить теплую, бархатистую мордочку Розмари. Чувствовать комфорт от нежного обращения с таким большим и сильным животным.

Реми оперся рукой о забор, чтобы рассмотреть ее в профиль.

— Правду. Уже несколько месяцев Паркер Кейн водит нас за нос, а потом посылает тебя, после того как мы уже прошли все проверки. Я хочу знать, что аудит — это все, для чего он направил тебя.

В любой другой обстановке Марлоу бы точно нахамила. Но что-то в серьезном тоне этого человека подтолкнуло ее к откровениям.

— Мой отец в ходе этой сделки не почувствовал, что вы в достаточной степени оценили возможность, которую предлагала его фирма. Он решил, что я, как он сказал, «смогу проанализировать ваши финансовые данные так, чтобы они лучше отражали ваш уровень компетентности». Он ясно дал понять, что от меня ждут этого.

Какими бы горькими ни были слова на ее языке, какая-то часть ее расслабилась, как только они были произнесены.

— Я делаю то, что от меня ожидают, Реми.

Уголки его рта опустились. Только тогда Марлоу заметила, насколько гладкие сейчас его щеки. Он побрился ради этого разговора. Это каким-то образом сделало все это еще хуже.

— Дорогая, если я что-то и понимаю, так это влияние, которое может иметь твой отец. К добру или к худу.

Марлоу почему-то чуть не расплакалась. Ей не понравилось, каким тоном с ней разговаривали.

— Я не могу говорить тебе, что делать с Паркером Кейном. Но я могу рассказать, что я знаю о своем брате. Ты расскажешь ему то, что только что сказала мне, и он не будет смотреть на тебя так, как вчера за ужином.

Облупившаяся краска из загона потрескивала под ее пальцами, когда они крепче сжимали доску. Марлоу не могла говорить. Не могла придумать ни одной темы, которую можно было бы обсудить.

— У тебя есть все, что тебе нужно, чтобы закончить начатое. Думаю, тебе надо решить, чего ты действительно хочешь.

Реми бросил на нее суровый взгляд и повернулся, чтобы идти к главному зданию винокурни, оставив ее страдать. Марлоу не торопилась возвращаться в дом, размышляя на ходу. Сняв ботинки на крыльце, она тихо открыла входную дверь. Поднявшись наверх, она нашла Лоу именно там, где оставила его.

Он спал в постели, прикрыв простыней ноги. Одной мощной рукой Лоу зарылся под подушку, другую вытянул, длинные пальцы растопырились, дотягиваясь до ее подушки. Ее сердце замерло, казалось, она не могла напитаться запахом Лоу, в нем было столько всего намешано: мускус, сандал, виски.

Здесь была его комната, и шкаф, все еще стоявший пустым, и импровизированная галерея ярких рисунков Эмили, занимающая большую часть стены, выходящей на южную сторону. Аккуратно развешанная одежда и почти пустая корзина. Стопка книг по популярной психологии на его приставном столике. Мужчина, который смог позаботиться о себе. Человек, который заботился о других. Мужчина, который заботился о ней. Человек, который не захотел бы этого, если бы знал правду.

Лоу проснулся с последними обрывками приятного сна. Он зевнул и потянулся, его натруженные мышцы ныли. Осознание пустоты рядом заставило его затуманенные сном глаза расшириться. Никакой Марлоу. Две ночи, и он, казалось, уже совсем не мог без нее. Ему было плохо без нее, он ощущал это физически. Он сказал себе, что это любопытство, а не беспокойство заставило его сесть и быстро надеть джинсы, прежде чем подняться по лестнице. Он увидел ее стоящей на коленях перед Лейлой точно так же, как накануне утром. Только на этот раз она что-то тихо бормотала и медленно гладила собачьи уши.

— Кажется, у меня дежавю, — сказал Лоу тихо, чтобы не напугать ее, — давно ты встала?

Когда она начала подниматься, желудок Лоу сжался. Напряжение вернулось, ком подступил к горлу, колени не гнулись. Как будто последние сорок восемь часов