Пусть будет гроза - Мари Шартр

я подумал, что это мой костыль упал на бутылки, но, обернувшись, увидел, как Ратсо медленно и методично подхватывает с земли бутылки – одну за другой – и швыряет их об стену. И каждый раз, запуская очередную бутылку, издает воинственный клич. Все это происходило на безумной скорости, как будто это были уже не бутылки, а боевые снаряды. Казалось, в них прячется вся злоба мира и избавиться от нее можно лишь расколотив вдребезги.

– Ты тоже давай! – крикнул он мне. – Оттянись!

Ратсо продолжал методично пуляться бутылками, и они разбивались вдребезги.

Звон стекла вперемешку с воплями Ратсо соединялись в удивительную симфонию. Из сотен ударов осколков о бетон складывалась мозаика – яростная, сильная и печальная. Все сразу. В этом было что-то потрясающе притягательное.

– Ну, давай тоже! – повторил Ратсо.

Я подхватил с земли одну из бутылок, пивную, и изо всех сил швырнул ею в стену.

– Когда бросаешь, надо одновременно орать, – подсказал Ратсо.

Я снова нагнулся и сделал то же самое. Ощущение и вправду было классное. Как будто всю свою ярость отправляешь в бетон. И все вокруг превращаешь в разноцветные осколки.

Ратсо двигался гораздо быстрее меня. Он швырял бутылки одну за другой, без передышек, и крики у него каждый раз звучали по-разному, как будто перемещались по нотному стану. Одни звучали высоко, другие – пониже. Иногда он, явно с трудом сдерживаясь, делал перерыв.

Я мельком взглянул на его лицо: глаза блестели, как будто он плакал. Я не знал, что еще такое вышвыривает он вместе с этими бутылками, но, похоже, это было нечто очень злое и печальное.

– Здорово, скажи? – крикнул Ратсо, хватая последнюю бутылку.

Мне показалось, что, прежде чем бросить ее в стену, он сложил руки как для молитвы. Он закрыл глаза. И вот последняя бутылка из-под пива тоже разбита, и последние осколки ярости Ратсо валяются на земле. Маленький ангар был слабо освещен, и картина стала казаться совсем уж нереальной: шумное дыхание, осколки стекла, рассыпанные по бетону. Я на минуту прислонился к «вольво», чтобы перевести дух, и спросил:

– Как ты это придумал?

И тут же почувствовал, что Ратсо от моего вопроса стало не по себе: он сгорбил плечи, опустил глаза.

– Не хочу об этом говорить, – ответил он. – Но мы еще не закончили, это только начало!

Он снова был полон энтузиазма.

– Чего?! – испугался я. – У тебя в багажнике еще бутылки?

– Нет. Подожди секунду.

Он порылся в багажнике и вытащил оттуда пару садовых перчаток, что подтверждало мою догадку: Ратсо если и не реальный псих, то, несомненно, слегка двинутый тип из тех, кто считает, что живет один на своей собственной планете. А поскольку и у меня тоже была такая планета, это усиливало наше с ним странное родство.

– На-ка, возьми левую, – предложил он, протягивая мне одну из перчаток.

Мы надели каждый по перчатке и принялись подбирать с земли осколки стекла, которыми тут все было усеяно, и ссыпать их в большое пластиковое ведро.

– Постарайся не пропускать самые мелкие, я такие больше всего люблю, – попросил Ратсо.

Я по привычке послушался, хотя понятия не имел, для чего мы это делаем. Я как будто сидел себе в лодочке, и она плыла по воле ветра. Все в моей жизни зависело от случая, от дуновения, от безбрежности океанского масштаба. Я дрейфовал среди Тихого или среди Атлантического, плевать, какого из них, – просто плыл вперед, качался на волне, и мне это нравилось.

Ратсо с головой погрузился в работу, это видно было по глазам, по наморщенному лбу. Он рассматривал осколки так пристально, как ювелир вглядывается в бриллианты. Прикидывал вес на ладони или подносил к лампочке, чтобы полюбоваться расцветкой. Перебирал, сортировал, выискивал, отбрасывал, отбирал и время от времени говорил мне:

– Ага, вот этот годится.

– Нет, этот не нужен.

– Эй, этот не выбрасывай, он хороший.

Я безропотно повиновался. Видно было, что это для него так же важно, как карточки для Колина. У меня было ощущение, будто я снова оказался ведром и совочком на берегу моря и собираю ракушки: желтые, голубоватые, янтарные, в крапинку, много-много, целую коллекцию, – чтобы хранить и любоваться. Заглянуть бы сейчас в будущее и узнать, происходит ли со мной в данную минуту нечто такое, что станет потом приятным и незабываемым воспоминанием. Хотелось бы, чтобы так…

– Ладно, надо двигать, – вдруг скомандовал Ратсо.

– А куда мы? – спросил я, машинально шагнув к машине.

– Нет, Сломанный Стебель. Не на корыте. Пойдем пешком на озеро.

– Мы уже и так на озере, – напомнил я.

– Пока нет, мы просто рядом, – объяснил он. – А я нашел тут одно потрясающее место, где озеро превращает осколки в гладкие стеклышки. На севере образуется особое течение, не знаю, как такое возможно, но оно реально работает. Ну, это типа как море стачивает камни в песок. Вода постоянно движется и полирует стекло в драгоценные камни, понимаешь? Некоторые там лежат уже год! Вот посмотришь, какие они красивые! А ведь это всего лишь озеро, чувак!

– Чего? Ну да, может, – неуверенно произнес я.

Ратсо явно огорчило, что я не выразил восторга. Но просто он то и дело заставал меня врасплох, и я не успевал сразу подобрать подходящую реакцию. Ратсо от нетерпения чуть ли не подпрыгивал, он весь так и сиял, и я понял, что просто не могу отказаться с ним туда пойти. Хотя ужасно боялся, что поскользнусь в траве и сломаю себе еще и шею.

Несколько минут спустя мы стояли у самой воды. Я не упал, даже ни разу не оступился. Спускаться оказалось легко.

Мне доставило удовольствие это слово: «легко». Никто не отдает себе отчета в том, насколько это прекрасное слово, потому что большинство забывает, что оно на самом деле означает. Чтобы по-настоящему понимать слова, их нужно испытать на себе.

Ратсо притащил с собой ведро осколков и назначил меня ответственным за пестик и ступку. (Кстати, это совсем не тот пестик у цветов, про который говорят на ботанике.) Мы шли по линии света, начерченной огромным фонариком – его нес Ратсо. Я слушал, как спит природа. И я это по-настоящему слышал: и птиц, и рыб, и как растет трава, и как дует ветер; как все замерло, застыло, отдыхает. Я наблюдал тишину и крошечные камешки в воде – они так и сияли, довольные своей гладкостью и блеском. Ратсо указал пальцем куда-то, где было еще темнее.

– Вон, видишь? Это там. Проходит немного времени, и течение возвращает осколки, которые я в него высыпал. Получается такое