Гордая любовь - Робин Хэтчер

Собаки первыми заметили приближение девушки. Как только один пес тревожно залаял, Мак-Грегор вскочил на ноги и огляделся. Узнав Либби, он поднял руку и приветливо помахал. Она махнула в ответ и пустила Лайтнинга рысью.

– Что это ты тут делаешь, девочка? – спросил пастух, когда она подъехала ближе. – Что-нибудь случилось? Паренек в порядке?

– У Сойера все прекрасно, – Она натянула вожжи, останавливая коня. – Но у нас действительно неприятности.

Либби соскочила с мерина и повернулась к хмурому шотландцу.

– Вся шерсть уничтожена огнем. В начале прошлой недели дотла сгорел навес, где она хранилась.

– Как начался пожар?

Она покачала головой.

– Мы не знаем.

– Чертов ублюдок!

Либби не нужно было спрашивать, кого имеет в виду Мак-Грегор. Не стала она и разубеждать его.

– Я подумала, мне следует предупредить вас. Не знаю, что он придумает в следующий раз. Пару недель назад он приезжал ко мне домой и устроил обычное безобразие, но мистер Уокер заставил его убраться.

– Минуточку, детка, – прервал ее Мак-Грегор, обеспокоенно нахмурившись. – Кто такой мистер Уокер?

– Это длинная история.

Он взял у нее из рук вожжи.

– Тогда тебе лучше присесть у костра и, собравшись с мыслями, рассказать ее мне. Ты, должно быть, голодная? Там, в горшке, ужин. Я позабочусь о твоем коне.

– Спасибо. Я действительно ужасно хочу есть.

Некоторое время спустя, после того как Либби поела, а мерин пристроился к пощипывающим поблизости травку мулам, которых использовали для перевозки фургона, она без утайки рассказала все Мак-Грегору, начав с того, как Бэвенс нарочно испугал коня, на котором ехал Сойер. Ей не нужно было объяснять, что означала для всех них потеря шерсти, старый пастух прекрасно это знал.

Но Мак-Грегор, казалось, не так уж расстроился.

– Ты можешь заплатить нам, когда появится возможность, девочка. И не забивай себе голову беспокойством об овцах. У нас прекрасные собаки, которые лаем предупреждают, если приближается какая-то беда. Так что, если он надумает здесь появиться, мы будем готовы встретить его. Но ты уверена, что можешь доверять этому… Уокеру, так ты его назвала?

– Ремингтон Уокер. – Она почувствовала приятное тепло на губах, произнося это имя.

Могла ли она доверять ему? Она надеялась, что да. И для этой надежды было больше причин, чем мог предположить Мак-Грегор.

– Да, думаю, мы можем ему доверять, – наконец ответила она.

– Не следует ли нам спустить овец в долину, по крайней мере пока не придумаем, что делать дальше?

– Мы не можем этого сделать, Мак-Грегор. Летом в долине им нечего есть.

– Мне было бы спокойнее, если бы я мог присматривать за тобой и пареньком.

– Нам ничего не угрожает. У нас все будет прекрасно. – Она не сказала ему, что Ремингтон пообещал остаться, пока не убедится, что они с Сойером в полной безопасности. Либби догадывалась, что старый пастух не обрадуется, если услышит такое.

– Я беспокоюсь об овцах. Если мы потеряем еще несколько голов… – Она не договорила, зная, что Мак-Грегор ее понял.

– Оставь это на меня и Рональда, девочка. Мы последим, чтобы с ними ничего не стряслось.

Либби слабо улыбнулась. Мак-Грегор сделает все, что в его силах. Она только не была уверена, что его сил окажется достаточно.

Но, если ей не удастся выстоять, если она потеряет ранчо, куда она сможет направиться? Шесть лет ранчо «Блю Спрингс» служило ей надежным укрытием. Здесь был ее дом, и она уже научилась чувствовать себя счастливой. Удастся ли ей отыскать настолько же надежное место, если она будет вынуждена покинуть ранчо?

И она подумала о Ремингтоне. Сердце девушки учащенно забилось, внутри что-то сжалось в комок, и Либби снова задумалась, не большую ли опасность, чем Бэвенс, представляют для нее чувства к Ремингтону Уокеру?

Она не стала делиться этими мыслями с Мак-Грегором, подумав, что лучше сохранить их в тайне. Может быть, пока, а может быть, навсегда.

Сойер играл во дворе с Мисти и ее щенками, когда начали спускаться сумерки. Смех мальчика, лай собаки и поскуливание щенков долетали через открытое окно до спальни Либби. Эти звуки приятно ласкали слух, но у Ремингтона не было времени наслаждаться ими.

Он окинул внимательным взглядом комнату, понимая, что сейчас ему предоставляется наилучшая и, может быть, единственная возможность понять, какую жизнь ведет Либби. Сделав несколько шагов по направлению к массивному комоду из дуба, Уокер почувствовал лишь легкий укол совести.

В верхнем ящике лежали несколько фланелевых рубашек, точно таких же, в каких он видел Либби с первого дня на ранчо. Во втором находились две пары брюк. Третий ящик оказался наполнен разнообразным дамским бельем, украшенным ленточками и кружевами. Он улыбнулся, приятно обрадованный тем, что Либби не стала носить мужское белье под мужскими рубашками и брюками.

Самое большое удивление Ремингтона вызвало содержимое нижнего ящика: два платья – черное и зеленое, точно такого же цвета, как глаза Либби. Платья были довольно поношенные и вышедшие из моды. Ремингтон подозревал, что Либби взяла их с собой, когда покидала Манхэттен.

В этом же ящике Уокер нашел золотой медальон, завернутый в тонкую бумагу. Он развернул сверток и между пальцами у него скользнула тонкая цепочка. Ремингтон узнал медальон, он уже видел его на портрете Либби. Интересно, сохранила ли она и жемчужины, украшавшие ее волосы?

Уокер открыл крышку и увидел внутри маленькие портреты Анны и Нортропа Вандерхофов. Часто ли открывала Либби медальон, вспоминая то, что оставила позади? Жалела ли она о том, что покинула Манхэттен? Окажет ли он услугу девушке, если сообщит Нортропу о ее местопребывании? Может быть, в глубине души она и сама уже сожалеет о своем побеге?

Он нахмурился, снова завернул медальон в бумажку и вернул его на место.

«Нет, – решил он наконец. – Даже в душе она не хочет вернуться в дом отца». Никогда Ремингтон не испытывал такой уверенности в своей правоте. Либби его возненавидит, когда узнает, что он ее предал. В этом он тоже не сомневался.

Но выхода не было. Он сделает то, для чего его наняли. Исполнит то, что должен исполнить. Его долг перед памятью отца – довести дело до конца. Для Ремингтона это была единственная возможность мести, о которой он мечтал пятнадцать лет. Такого шанса никогда больше может и не представиться.

Уокер закрыл ящик и выпрямился. Хмурые морщинки на лице стали еще глубже, когда он попытался представить себе «Солнечную долину» и жизнь, которую когда-то там вели. И еще он попытался представить себе отца. Но перед глазами по-прежнему стояла Либби, ее полное печали лицо.