Гордая любовь - Робин Хэтчер

Ремингтон склонился над столом с суровым и решительным выражением на лице.

– Тогда, как мне кажется, ты должна подождать, пока я смогу ездить верхом. Уверен, ты знаешь, что Бэвенс представляет для тебя определенную опасность, иначе ты никогда не стала бы в меня стрелять.

Он был прав. Она действительно была напугана.

И по-прежнему иногда испытывала страх. Ей очень хотелось согласиться с Ремингтоном. Либби давно не испытывала такого искушения. Ей очень хотелось позволить ему взять на себя заботу о ней, пусть даже ненадолго. Как хорошо для разнообразия позволить себе зависеть от кого-то!

Однако не в ее правилах допускать такое. Ремингтон сказал, что хочет ей помочь, хочет остаться до тех пор, пока они с Сойером не смогут снова твердо встать на ноги. Но ничего другого он не говорил.

Ну а если он подразумевал нечто большее?

Либби снова покачала головой.

– Я не могу ждать. Мне нужно поехать сейчас.

Она давно сделала свой выбор и не могла отдать собственную судьбу в руки другого человека. Она сама отвечает за свою жизнь. Ей не следует привыкать зависеть от кого-то.

– Либби… – начал Ремингтон.

– Извините, Мак-Грегор и Рональд должны знать, что произошло. Если Бэвенсу удастся украсть еще несколько овец…

Хмурый Ремингтон напомнил ей ее настойчивого отца.

– Я настаиваю, с тобой должен кто-нибудь поехать, чтобы обеспечить защиту.

Она закрыла глаза, стараясь отделаться от воспоминаний о Нортропе Вандерхофе, о его решительном взгляде и несгибаемой воле. Ей казалось, она явственно слышит, как отец снисходительным тоном объясняет: ему виднее, что лучше для нее. Что она всего-навсего маленькая девочка и не может позаботиться о себе, не может принимать собственные решения.

Однако она вполне могла о себе позаботиться! Могла принимать решения. Она не беспомощное создание. У нее есть собственная голова на плечах. Она не собиралась позволить этому симпатичному чужаку заморочить ей голову и заставить забыть обо всем, чему она научилась за последние семь лет.

Либби открыла глаза и в укор посмотрела на Ремингтона.

– Я не могу вас ждать. Это мое ранчо, и я отвечаю за то, что здесь творится. – Она поднялась и начала собирать тарелки, оставшиеся от ужина. – Я уже все решила, так что бессмысленно продолжать этот спор. Сойер, помоги мне убрать со стола. А потом, молодой человек, будь добр заняться чтением. Я уже месяц не вяжу, чтобы ты открывал свой букварь.

Когда в тот вечер дом наконец погрузился в тишину, Либби уселась в своей комнате с томиком стихов в руках. Слабый свет лился на страницы книги. Девушка смотрела на строки и не видела ни слова, вспоминая прекрасно-ужасный момент, когда она едва не позволила Ремингтону полностью взять ситуацию под контроль. Когда ей захотелось, чтобы он стал заботиться о ней. Когда она готова была доверить ему не только то, чем владела, но и себя саму.

Однако именно от этого она бежала, когда скрылась из Нью-Йорка. Она хотела сама принимать решения, быть хозяйкой собственной жизни. Либби слишком хорошо знала, что значит никогда не испытывать радости свободного существования.

Девушка с трудом сосредоточилась на бегущих перед глазами строках:

Я чувствую себя человеком,В одиночестве бродящимПо опустевшему банкетному залу.Где притушены огни,Где увяли гирляндыИ все, кроме меня, ушли.

Она закрыла книгу, стараясь не обращать внимания на щемящее чувство одиночества, которое вызвали в ее сердце слова поэта, но стихи продолжали безжалостно звучать в ее сознании. Либби положила книгу на столик и погасила лампу. Она не допустит мыслей об одиночестве. Она не позволит себе потерять все, чего добилась! Слишком высока цена! Вопреки ее воле перед мысленным взором девушки предстал ее отец – сильный, властный, чуждый всему человеческому. Мысли Либби унеслись в давние времена.

– Вы заставили нас ждать себя, – заявил Нортроп, когда Оливия вошла в его кабинет.

Мать уже находилась в комнате, сидя на своем обычном месте – слева от массивного стола Нортропа. Оливия присела на стул справа, как она всегда делала во время встреч с отцом.

– Извините, – только и произнесла она, не стремясь вдаваться в объяснения. Отца все равно не интересовали причины, которые она назвала бы в ответ на его упреки.

– У меня есть для вас важная новость, Оливия. Этим летом вы выйдете замуж.

– Замуж? – тихим эхом повторила она.

Девушка быстро взглянула на мать. Глаза Анны встретились с глазами дочери всего на мгновение, но этого было достаточно, чтобы Оливия заметила в них сострадание. Она вновь посмотрела на отца.

– За кого?

– За Грегори Джеймса.

– Мистера Джеймса? Но он… – Она собиралась было сказать, что Грегори Джеймс настоящий старик, но понимала – для отца мнение дочери не имеет никакого значения. Если уж он решил выдать ее замуж именно за этого человека, ему совершенно безразлично, что мистер Джеймс на тридцать пять лет старше Оливии.

– Нортроп, – с сомнением в голосе заговорила Анна, – Оливии только семнадцать. Неужели нет никого…

– В следующем месяце ей исполнится восемнадцать, и пришло время выдать нашу дочь замуж. Джеймс согласился полностью передать мне под контроль свою железную дорогу, если Оливия станет его женой. Это сделает для «Пароходной компании Вандерхофа» возможным доступ в любую точку на Юге. Многие годы нам необходима была именно такая железная дорога. Такой возможностью я не могу пренебречь.

Оливия никогда не поймет, откуда у нее появилась вдруг смелость, чтобы заговорить. Может, это случилось потому, что не так давно она случайно узнала из тихих пересудов слуг, что ее отец содержит любовницу и у него есть два незаконнорожденных сына. Может быть, потому, что она несколько раз слышала осторожные немногословные вопросы людей, с которыми ее отец вел дела, и пришла к выводу, что именно эти незаконнорожденные сыновья унаследуют «Пароходную компанию Вандерхофа». А может быть, это произошло из-за того, что всю свою жизнь она хранила молчание и вдруг осознала, что ей предстоит провести в полном молчании еще двадцать лет, как это произошло с ее матушкой, без слов и без вопросов исполняющей все, что требует отец.

– Я не могу выйти за него замуж, отец.

Расширившиеся от удивления глаза Нортропа уставились на дочь.

– Что?

– Я говорю, что не могу выйти за него замуж, – прошептала она, чувствуя внутреннюю дрожь, как это случалось всегда, когда отец смотрел на нее так, как сейчас. – Я… Я не люблю его. Он… Он слишком стар для меня, и я… я… Я не хочу выходить за него замуж.

Отец вскочил со стула.