Судьба разведчика: Книга воспоминаний - Виктор Грушко

Иными словами, это было время, когда советские люди смотрели в будущее с оптимизмом и уверенностью. Не все, разумеется, было прекрасно и радовало, но сравнение с прошлым обнадеживало. Борьба с политическим инакомыслием, которая якобы имела в конце 50 — начале 60-х годов гигантские масштабы, на деле вылилась в несколько судебных процессов над диссидентами. Может быть, эта проблема была бы меньшей, если бы размежевание со сталинизмом в 1956 году не повлекло за собой непредвиденные последствия. У многих горькая правда о том, во что они безоговорочно верили, развенчание обожествленного Сталина, с именем которого шли в бой в годы войны, вызвали шок и разочарование. Если все, что было до 1956 года, оказалось не таким безоговорочно правильным и законным, то где гарантия, что новые руководители страны будут действовать безошибочно? Такая утрата веры в руководство страны и скептицизм стали для некоторых наших соотечественников жизненным кредо и основанием для отвержения абсолютно всего в советском обществе, вплоть до эмиграции, и борьбы против него. Теперь, после разрушения Советского Союза, некоторые диссиденты, не ладившие с властями, выражают сожаление по поводу своих прежних действий. Если бы мы знали, к чему придем, от наших выступлений и деятельности нужно было бы отказаться, считают они. Другая часть общества и членов партии не поддерживала осуждение Сталина, по-прежнему видя в нем лидера, создавшего и защитившего великое социалистическое государство.

Для лучшего понимания того, насколько сложно найти историческую правду, стоит сослаться на Уинстона Черчилля, который уже после разоблачения культа личности заявил в палате лордов в 1959 году (в день 80-летия Сталина), что тот «был гениальным полководцем, обладавшим необыкновенной энергией, знаниями и несгибаемой волей. Он был жестким и беспощадным в словах и делах. Даже мне при всем опыте работы с английским парламентом трудно было возражать ему. Он был уникальным государственным деятелем… в силу своего глубокого, логичного и продуманного понимания истории, хозяином положения в критические моменты жизни своей страны, который никогда не предавался иллюзиям. Даже нас, которых он открыто называл империалистами, Сталин побудил к совместной борьбе с империалистами. Он принял Россию в разрухе, а оставил после себя страну, обладающую атомным оружием». Речь Черчилля широко освещалась средствами массовой информации на Западе. В Советском Союзе тогда она не была опубликована.

Думаю, что для цельного понимания настроений в обществе после XX съезда КПСС нужно учитывать всю сложность оценки роли Сталина в истории, которая до сих пор будоражит наше общество.

В конце лета 1959 года ко мне на работу в МИД позвонил человек, которого я раньше не знал. Он представился полковником КГБ и сказал, что хотел бы со мной поговорить. Стояла великолепная погода, и мы решили пройтись по парку. Полковник был хорошо информирован обо мне и без всякого предисловия предложил подумать о переходе на службу в политическую разведку.

Для меня это было полной неожиданностью. До этого с КГБ как ведомством у меня не было никаких контактов, и о разведке я имел весьма смутное представление. С другой стороны, предложение вызвало у меня любопытство. Я попросил неделю на обдумывание. На этом мы и остановились. Сотрудник КГБ дал понять, что о состоявшемся разговоре и предложении не следует никому говорить. Но своего непосредственного начальника, заведующего отделом Скандинавских стран МИД СССР Константина Константиновича Родионова, который, очевидно, уже был проинформирован, я не мог обойти.

«Я советовал бы вам согласиться и с удовольствием рекомендую вас, — сказал он. — Полагаю, что на этой службе вас ждет большое будущее». Вместе с тем Родионов подчеркнул, что выбор целиком и полностью остается за мной.

Выбор был непростым. Мне, по должности третьему секретарю министерства, было 29 лет. Работа складывалась у меня неплохо, и просматривалась перспектива продвижения по дипломатической линии. Мне приходилось заниматься различными делами: готовить записки и ноты, переводить и вести переговоры, поддерживать контакты с культурными и политическими учреждениями у нас в стране и за рубежом, участвовать в аналитической работе государственного уровня. Я работал уже довольно уверенно и чувствовал в себе силы и способности сделать больше. Зачем все бросать и начинать заново?

Вместе с тем работа во внешней разведке манила романтикой и престижем. В годы Отечественной войны вклад разведчиков в победу над фашизмом был окружен ореолом славы. Многие из них стали национальными героями. Они написали захватывающие мемуары. Появился ряд прекрасных кинофильмов, в которых прототипами героев-разведчиков являлись реальные люди. В МИД мне как-то попал в руки закрытый документ КГБ, затрагивавший проблему, которой занимались и мы. Нельзя было не обратить внимания на высокий уровень анализа, точность формулировок и профессионализм исполнителей. Короче, материал произвел на меня сильное впечатление.

В дипломатии есть черты, которые существенно отличают ее от разведки. Дипломат всегда является официальным лицом и представителем своей страны как дома, так и за рубежом. В МИД существует негласный кодекс, протокольные формы общения, предписывающие, с кем встречаться и как себя вести. Нельзя свободно высказывать личную точку зрения, не совпадающую с официальной политической линией страны. Мне подумалось, что в разведывательной службе можно проявить большую самостоятельность и инициативу. Ведь задача разведки и состоит в том, чтобы устанавливать контакты и добывать нужные государству сведения, которые невозможно получить иным путем.

В разведку не просятся, туда отбирают. Для кандидата на службу в это подразделение КГБ это большая ответственность и огромная честь.

Я ответил согласием. Последовало соответствующее решение ЦК КПСС. Такова была практика.

Примерно через неделю меня вызвал К.К. Родионов и попросил подготовить проект записки в ЦК о перспективах создания безъядерной зоны на Севере Европы. Я напомнил ему, что уже начал готовить дела к сдаче и времени для выполнения новых поручений по сути не осталось.

«Действительно, это я как-то упустил, — говорит Родионов и задумывается. — Послушайте, а что если вам задержаться здесь еще на годик?»

Ссылаюсь на то, что решение ЦК уже принято.

Но Родионов был не лыком шит и имел вес. Он, заведующий отделом, не являлся карьерным дипломатом, будучи по образованию морским офицером. Во время войны, неплохо разбираясь в вопросах морского права, выезжал в составе советской делегации на переговоры о создании ООН. Однажды, перед поездкой Родионова на очередной раунд переговоров в качестве руководителя делегации, Сталин узнал, что он всего лишь капитан первого ранга.

«Кто возглавляет американскую делегацию?» — поинтересовался Сталин. Ему ответили: контр-адмирал. Сталин посчитал, что уровень нашего представителя должен быть не ниже, и удивленный Родионов сразу по прибытии в посольство в Вашингтоне узнал, что ему присвоено адмиральское звание. Впоследствии он стал послом в Швеции. С 1956 года заведовал отделом МИД и сохранил влиятельные связи.

Не знаю, как Родионову это удалось, но мой переход в разведку был отсрочен на год. Поэтому вместо начала службы в разведке я вернулся к нотам и заявлениям. Много внимания было уделено с моей стороны и подготовке мероприятий в связи с 15-летием освобождения советскими войсками Северной Норвегии (Финнмарк). Это поручение было приятным.

Осенью 1944 года Красная Армия вступила в Норвегию в районе города Киркенес, прорвала оборону немцев и двинулась дальше, на юг. После тяжелых боев бегство фашистов было настолько стремительным, что наши едва успевали догонять их. Если бы Советский Союз захотел, наши солдаты могли бы пройти всю Норвегию. Но этого не случилось. По просьбе самих норвежцев наши войска некоторое время оставались в Финнмарке для оказания помощи местному населению в организации снабжения и восстановительных работ, а затем были полностью выведены.

Одной из причин быстрого вывода войск, очевидно, являлись договоренности, достигнутые «большой тройкой» — Сталиным, Рузвельтом и Черчиллем — на Тегеранской конференции в конце ноября 1943 года и на последующих встречах. Можно предположить; что лидеры не только координировали свои действия в борьбе с фашизмом, но и думали о сферах своих интересов в послевоенное время. Я рылся во всевозможных документах, но не нашел ничего — ни в тегеранских протоколах, ни в других материалах, — что могло бы свидетельствовать о каких-либо договоренностях в отношении Норвегии. Тем не менее было понятно, что Норвегия останется вне сферы советских интересов.

Если отвлечься от международных переговоров, то, как я уже писал выше, неоспоримым историческим фактом является то, что русский солдат никогда не был в Норвегии иначе как освободитель. Наверное, именно поэтому главнокомандующий советскими освободительными силами генерал Щербаков стоял рядом с королем Норвегии на всех праздничных мероприятиях в Осло 7 июня 1945 г.