Судьба разведчика: Книга воспоминаний - Виктор Грушко

С Верной мы также часто и подчас довольно остро дискутировали по политическим вопросам, и я много вынес из таких споров. Она не выдавала себя за большого знатока международных дел, но в вопросах социальной политики и образования, некоторых других проблемах внутренней политики Норвежской рабочей партии разбиралась прекрасно. Она истово защищала справедливую и человечную, на ее взгляд, партийную линию НРП. Политика социального выравнивания позволяла сгладить классовые противоречия. Наличие частной собственности не нужно отождествлять с капитализмом, поскольку прогрессивная система налогообложения дает возможность делать новые инвестиции и технически совершенствовать производство не за счет простых людей. «Мы перераспределяем национальный доход таким образом, что он идет на пользу слабым и беззащитным членам общества», — подчеркивала Верна.

В то же время супруга премьер-министра живо интересовалась всем происходящим в Советском Союзе. Ее радовали наши успехи в создании системы пионерских лагерей и воспитании подрастающего поколения. Она весьма высоко отзывалась о советской системе образования, уровне научно-технических достижений, особенно когда в Советском Союзе был выведен на орбиту первый искусственный спутник Земли. Верна просила поделиться советским опытом отбора в обычных школах талантливых детей, создания специализированных школ, скажем, с математическим и физическим уклоном, что позволяло готовить высококвалифицированные научные кадры.

Но она не стеснялась и резко критиковать некоторые стороны советской жизни. Прежде всего это касалось демократии. Она была абсолютно убеждена в ее отсутствии у нас. Верна доказывала мне, что даже в самой коммунистической партии у нас нет демократического процесса принятия решений. «Виктор, если бы руководитель НРП забыл о съездах и пленумах, он немедленно подвергся бы остракизму со всех сторон и моментально лишился бы поста. Сталин же не провел ни одного съезда во время войны и в первые послевоенные годы, и никто у вас даже пальцем не пошевелил. И это вы называете демократией?!»

Однопартийная система в нашей стране также была предметом резкой критики со стороны Эйнара и Верны. Я пытался ссылаться на особенности исторического развития, на то, что именно компартия руководила народной революцией и не могла уступить победу контрреволюционным партиям. Мои собеседники подчеркивали, что именно благодаря успешной конкуренции с другими партиями НРП стала мощнейшей политической силой в стране. Сознательный выбор народа, который отдает предпочтение именно твоей партии перед рядом других, вселяет и уверенность в правоте дела. Эйнар сухо заметил, что любые ссылки на исторические особенности не могут делаться вечно. Однопартийная система в Советском Союзе сложилась не навсегда, потому что партия рискует допустить серьезные просчеты при отсутствии оппонентов и критики. История подтвердила правоту моих оппонентов.

Верна постоянно затрагивала в беседах тему концлагерей. Это было еще до XX съезда. Не зная подлинной картины, я отвечал, что, несомненно, в лагерях находятся уголовники, точное количество которых неизвестно. Но она не сдавалась: «Поверьте мне, Виктор, мы знаем правду, поскольку разбирались в этом вопросе основательно. У вас есть концентрационные лагеря для политзаключенных, а это недопустимо».

Все это производило на меня сильное впечатление. В глубине души я соглашался, что во многом критика Советского Союза оправданна, и мои собственные взгляды под влиянием этих бесед претерпевали эволюцию.

При обсуждении чисто норвежских проблем аргументы супруги премьера также были откровенны и остры. Так, вскоре после раскола в НРП и создания на базе левой фракции «Ориентеринг» новой Социалистической народной партии во главе с Финном Густавсеном Верна поинтересовалась, что я думаю об этом. Я ответил, что с удовлетворением отмечаю близость внешнеполитических взглядов Густавсена советским подходам. Верна ответила необычно резко, поскольку, видимо, она не могла примириться с расколом в рядах ее партии: «Запомни одну вещь, Виктор. Тот, кто стал ренегатом, останется им навсегда. Густавсен встал на путь перебежчика, и это не последнее его предательство».

Читая сегодня то, что пишется в норвежских газетах о моих контактах с Эйнаром и Верной, особенно с последней, я могу только недоумевать, когда авторы статей пытаются бросить тень на наши отношения, намекая на их конспиративный характер. Ссылаясь на то, что я был «опасным для Норвегии человеком», газетчики с издевкой замечают, что надо бы поглубже разобраться, к чему сводился наш контакт.

Правда же состоит в том, что мои контакты с семейством Герхардсен были совершенно открытыми. Скрывать было нечего, но и сообщать каждому встречному-поперечному о своей необычной и высоко ценимой дружбе я не собирался. У норвежской контрразведки была полная возможность следить за тем, что происходило. Все встречи с Верной и Эйнаром оговаривались по телефону из посольства или моей квартиры. Ни для кого не секрет, что телефоны советских дипломатов прослушивались. Мы и не пытались скрывать наши отношения.

Однажды я встретился с Верной в одном из центральных столичных ресторанов, чтобы поговорить о возможности организации гастролей советского цирка. Она обратила мое внимание на то, что там же обедает один из известных ей высокопоставленных сотрудников полиции. «Ну и пусть себе обедает», — ответил я. Верна поприветствовала полицейского кивком. В 1960 году, когда я прибыл в Норвегию на двухмесячную стажировку в связи с переходом с чисто дипломатической работы на службу в разведку, я позвонил ей и сообщил, что нахожусь в Осло. Меня тут же пригласили на ужин домой к супругам Герхардсен. Эйнар послал за мной машину, и по пути я заметил, что за ней следует машина службы наблюдения норвежской контрразведки.

Самым грязным во всей нынешней газетной кампании является распространение слухов о том, что у Верны якобы были «интимные отношения» с моим коллегой по посольству Евгением Беляковым. Верна была общительной личностью, которая никогда не скрывала своих взглядов и чувств, в том числе и встречаясь с иностранными представителями. Она доброжелательно относилась к своему окружению, не разделяя людей по каким-либо категориям. Со всеми, включая и нас, советских людей, она была ровна, вежлива. Ей был чужд снобизм. Врожденное чувство собственного достоинства Верны неизменно вызывало глубокое уважение у всех, кто ее знал. Верна намного опережала свое время. Она была решительной сторонницей улучшения отношений между Норвегией и Советским Союзом. Именно она в самые мрачные, тяжелые периоды холодной войны способствовала пониманию и диалогу между нашими странами. Эта миссия заслуживает уважения, а не осуждения.

Распространяемые сегодня в Норвегии слухи отталкиваются от упомянутой раньше поездки норвежской молодежной делегации во главе с Верной в Советский Союз в 1954 году. Беляков сопровождал эту делегацию. Когда он позже прибыл на работу в Осло, было совершенно естественным поприветствовать своих знакомых, включая и Верну Герхардсен. Когда Беляков встречался с семьей Герхардсен, я всегда был вместе с ним: Беляков не говорил по-норвежски да и в английском был не очень-то силен. Герхардсены тоже, как я уже говорил, владели английским слабо. В результате каких-либо встреч Белякова наедине с ними не было. А если даже и предположить, что они могли быть, вездесущая норвежская контрразведка, поверьте мне, их бы не пропустила.

Задаюсь вопросом: кому в Норвегии сегодня выгодно распространять эти злонамеренные слухи? Ответа пока не нахожу. Но в 50-е годы в определенных норвежских политических кругах считалось признаком дурного тона вообще поддерживать какие-либо контакты с советскими людьми. Может, поэтому у меня не появилось друзей среди представителей буржуазных партий. Но и среди социал-демократов было предостаточно фигур, которые косо смотрели на «братание» семьи премьера с «русскими», подозревая его в нестойкости перед «заигрыванием коммунистов». Все это ерунда. Сначала нас, советских представителей, упрекали за враждебность и закрытость, нежелание устанавливать человеческие контакты с Западом, а потом нас же, вступивших на путь мирного сосуществования и протянувших руку дружбы соседним странам, стали обвинять в «заигрывании» и делать недостойные намеки.

Не знаю, что в действительности имел в виду махровый проамериканский политик Хокон Ли, в то время генеральный секретарь НРП, на пленуме партии в 1967 году, когда заявил Эйнару Герхардсену, что «раздавит его, как вошь». Какие козыри были у него в руках: американские или норвежские? Во всяком случае, этот эпизод по своей наглости был неслыханным и должен был бы стоить Ли партийного поста.

Однажды я встретился с Ли лицом к лицу. Я был вместе с Верной в общественно-политическом центре Осло «Фолкетс Хюс» в связи с визитом одной из советских делегаций. Мы оказались в одном лифте с Ли, и Верна представила меня ему. Он многозначительно посмотрел на меня, но что это означало, остается только догадываться.