Судьба разведчика: Книга воспоминаний - Виктор Грушко

Однажды вечером писатель был у нас в гостях. Он стоял у окна, высматривая что-то на улице, и неожиданно произнес: «Витя, глянь-ка, что написано на этом здании. «Банк»? Там, наверное, горы денег. Давай вечерком ограбим его. Нас, конечно, заметут, ясное дело. Там и охрана, и сигнализация. Но это не беда. Ты только подумай, какие будут завтра заголовки в газетах: «Известный писатель Шолохов и молодой дипломат Грушко арестованы за попытку ограбления!» Мне-то известности не занимать, но подумай о себе: ты сразу станешь знаменитым!»

Настало время смутиться мне: Шолохов умел подшутить над человеком, подметив какую-то черту характера и, не обижая, по-доброму подковырнуть.

Теплые, дружеские, окрашенные юмором отношения сохранялись между нами до конца поездки. На книге, подаренной перед расставанием, Шолохов сделал дарственную надпись, назвав меня «сынком», а себя — «убеленным сединой отцом». Но и здесь он не мог удержаться от улыбки: «Покорителю девичьих (по преимуществу норвежских) сердец, но, несмотря на это, верному мужу своей верной жены».

12 лет спустя, в декабре 1969 года, я вновь встретился с ним и Марией Петровной в Осло. Наше знакомство переросло в дружбу, и передо мной раскрылись более серьезные стороны жизни и творчества М.А.Шолохова.

Однажды мы не спеша возвращались домой. Поравнялись с кинотеатром, где шел американский фильм «Доктор Живаго». Я знал, что по своим политическим взглядам Шолохов весьма далек от Пастернака, но мне удалось ненадолго затащить его в кинотеатр. Сцены насилия в фильме произвели на меня сильное впечатление.

Когда мы пришли домой, я поставил пластинку с музыкой из этого фильма, которая понравилась нам обоим.

«Витя, — сказал Шолохов, — увиденное на экране ужасно. Но то, что на самом деле происходило во время гражданской войны, было такой трагедией, которую невозможно передать ни в романе, ни в кино».

И писатель начал рассказывать мне о том, что пережил он сам, о том, как политика разделяла села и семьи на враждебные, непримиримые лагеря, как брат шел на брата. О простых людях, которые оказались заложниками и жертвами столкновений между белыми и красными. Короче, о тех реальных событиях, которые легли в основу «Тихого Дона». Разговор длился часов пять, перешел на Великую Отечественную войну, в которой Шолохов принимал участие в качестве корреспондента фронтовой газеты «Красная звезда», на личность Сталина.

Михаил Александрович встречался со Сталиным не раз. В середине 30-х годов он был наездом в Москве. Александр Фадеев, один из руководителей Союза писателей, заказал ему номер в гостинице «Националь». Приезд совпал с днем рождения Шолохова, и он решил отметить его с московскими друзьями.

В то время писатель только обретал популярность. Он работал над «Тихим Доном», задуманным как большой роман в четырех книгах. Первая из них уже была издана. Во влиятельных литературных кругах она вызвала серьезную критику: советскому народу не нужны такие литературные «герои», как Мелехов, мечущиеся между красными и белыми.

«Ты не можешь представить себе мои переживания, — вспоминал Шолохов. — Надо мной нависла реальная угроза. Я думал, что никакого продолжения романа вообще не последует, во всяком случае, ни одна книга не увидит свет».

С такими невеселыми мыслями Шолохов сидел в гостинице и ждал гостей. Вдруг раздался телефонный звонок: «Товарищ Шолохов? С вами говорит Сталин. Не могли бы вы приехать в Кремль? Надо поговорить».

Шолохов не ждал от приглашения ничего хорошего, он почувствовал себя в опасности. Паника усилилась, когда Сталин произнес: «К вам придет машина и вас заберут». Может быть, он просто неудачно выразился, но ощущение было тяжелым.

Через десять минут действительно приехала машина. Это был правительственный лимузин, на котором писателя доставили в Кремль. Сталин принял Шолохова не в рабочем кабинете, а у себя на квартире и сразу перешел к делу.

«Товарищ Шолохов, я внимательно слежу за вашей работой и прочитал первую часть «Тихого Дона». Должен сказать, что в целом эта вещь мне нравится. Но как коммунист коммунисту я обязан сказать вам правду. А правда состоит в том, что для советского народа нельзя писать так, как пишете вы».

Далее Сталин пояснил, что один из белых генералов описан Шолоховым с излишней симпатией. Михаил Александрович почувствовал, что тучи сгущаются, и предложил внести в роман коррективы. «Нет, — сказал Сталин, — написанное править не нужно. Но примите критику во внимание при работе над следующими книгами». Шолохов понял, что на этот раз пронесло и издание «Тихого Дона» не будет приостановлено. Напряжение несколько спало, и он рассказал о предстоящей встрече с московскими друзьями-писателями по поводу дня рождения. Сталин поздравил именинника и даже снабдил компанию несколькими бутылками вина из личных запасов. Рассказывая это, Михаил Александрович заметил, что в тот день он впервые проехался в московском метро и его удивило, что на станции «Кировская» стоит бюст Сталина. Беседуя с вождем, он осмелился в вежливой форме сказать тому, что по русским традициям не принято ставить памятники живым.

«Я понимаю, что вы имеете в виду, — произнес Сталин. — Но русскому народу нужна башка».

С этим Шолохову трудно было согласиться. Он понимал, что Сталин ведет дело к установлению режима безраздельной власти, а это не соответствовало его представлениям о социализме. В целом отношение писателя к Сталину было неоднозначным. С одной стороны, Шолохов был убежденным коммунистом, воевавшим за дело революции и продолжавшим борьбу за социализм в своем литературном творчестве, и победы социализма были для него, как и для всех, связаны с именем Сталина; с другой — он не мог не видеть и не опасаться диктаторских замашек вождя. В течение 30-х годов писатель постоянно писал Сталину письма с критикой преследований простых людей и жестких методов коллективизации, подвергая себя смертельной опасности.

Разговор с Шолоховым еще раз убедил меня в его уникальной способности глубоко понимать действительность, не деля ее на «белое» и «черное». Его искренние коммунистические убеждения приходили в противоречие с лояльностью к Сталину. Особенно большие сомнения он испытывал по поводу коллективизации. Шолохов сам был станичником и многое в своей жизни повидал и пережил. Касаясь этой темы, он чувствовал огромную ответственность и очень тонко балансировал, чтобы сохранить творческую свободу. С большой силой и убедительностью он, например, раскрыл в «Поднятой целине» характер энтузиаста коллективизации Давыдова и передал горькие чувства крестьян, вынужденных расставаться с тяжело нажитым добром.

Писатель рассказывал, что следующая встреча со Сталиным произошла у него во время войны. Красная Армия уже отразила наступление фашистов на Москву, развертывалась битва за Сталинград, и худшие для советских людей времена были позади. В один из приездов с фронта корреспондент Шолохов в числе высокопоставленных военных и политических деятелей был приглашен к Сталину на дачу. Хозяин оказал ему особую честь, усадив за столом рядом с собой. Много говорилось о положении на фронтах. Шолохов позволил себе вольность рассказать анекдот о введении в армии вегетарианского дня. «Замечательное нововведение, если бы в этот день давали еще и по кусочку мяса», — шутили солдаты.

Анекдот был хорошо воспринят в сталинской компании, где разговоры на политические и военные темы сопровождались крепкой выпивкой. Однако на следующей встрече Шолохова усадили подальше от Сталина, а в третий раз писатель оказался уже по соседству с шефом НКВД. Берия держался дружелюбно, осыпал соседа комплиментами, но тот чувствовал себя неуютно и в последующем стремился по мере возможности избегать участия в сталинских застольях.

Не изменил писатель своим убеждениям и тогда, когда ветры подули в другую сторону. На XX съезде КПСС, где Хрущев впервые выступил с разоблачением культа личности Сталина, Шолохов попросил слово для выступления.

«Когда я поднялся на трибуну, — вспоминал он, — все заулыбались, ожидая обычных для меня шуток и прибауток. Но я выступил совсем в другом духе».

Эта была известная речь, в которой Шолохов резко критиковал советских писателей за отрыв от реальной жизни, за существование в некоем треугольнике: московская квартира — загородная дача — черноморский пляж. В зале стояла гробовая тишина.

И в последующие годы далеко не все и не всем публичные высказывания Шолохова приходились по душе. Известно, например, что он негативно относился к воззрениям Солженицына, хотя считал своим моральным долгом защищать социалистические идеалы, а вот их практическое воплощение — отнюдь не всегда. Он не мог простить Солженицыну, что его активно использует западная пропаганда. Думается также, что холодным отношениям между писателями способствовали распространившиеся слухи о том, что автором «Тихого Дона» является не Шолохов, а белогвардеец Крюков, и Солженицын не опроверг их. В наши дни истина была однозначно установлена шведскими исследователями с помощью компьютерной техники. Шолохов очень болезненно относился к этим слухам, жаловался мне, что бесконечно устал от нападок и не собирается даже высказываться на эту тему. «Ты-то знаешь, Витя, что никто кроме меня не мог бы написать мой «Тихий Дон»».