Чертово болото - Жорж Санд

Вот в такие ночи под серым, затянутым облаками небом конопельник и рассказывает свои необычайные приключения. Он говорит о блуждающих огнях, о белых зайцах, о страждущих душах, о колдунах, превращенных в волков, о шабаше ведьм на перекрестке дорог и о совах, прорицающих в кладбищенской тишине. Помню, как, слушая его, я проводил эти первые темные часы среди движущихся трепал; их нещадные удары прерывали рассказ конопельника на самом страшном месте, и нас, детей, охватывал леденящий страх. Нередко бывало, что рассказчик продолжал говорить и вместе с тем хлестал коноплю; каких-то слов нельзя было разобрать: разумеется, то были ужасные слова — мы никак не решались просить его произнести их еще раз. Но от зиявшей на их месте пустоты становился еще таинственней и без того уже мрачный и страшный рассказ. Напрасно служанки напоминали нам, что слишком поздно, что нельзя оставаться так долго на воздухе и давно уже пора спать: самим-то им до смерти хотелось слушать и слушать.

А как страшно было возвращаться потом домой в деревню! Каким глубоким казался нам церковный портал, какой густой и темной — тень вековых деревьев! Ну, а кладбища-то мы и вовсе не видели: проходя мимо, мы закрывали глаза.

Однако конопельник, как и причетник, не только наводит на людей страх; ему доставляет удовольствие развеселить вас, он большой насмешник и может расчувствоваться, когда начинает воспевать прелести любви и брачной жизни; он собирает и хранит в памяти самые старинные песни и передает их потомству. Ему-то и поручается играть на свадьбах совсем особую роль, и мы увидим какую, когда будут подноситься подарки маленькой Мари.

XIX

Свадебные подарки

После того как те, о ком шла речь, собрались в доме, все окна и двери очень тщательно заперли; забили даже слуховое окно на чердаке. Двери загородили досками, козлами, чурбанами и столами, как будто на дом готовилось нападение. В этой укрепленной твердыне воцарилась сопутствующая ожиданию торжественная тишина, пока вдруг вдалеке не послышались песни, смех и деревенская музыка. То была ватага жениха; во главе шел Жермен, а с ним самые бойкие его приятели, могильщик, родные, друзья и слуги, из которых и составлялась веселая и надежная свита.

Однако, подойдя ближе к дому, все замедлили шаг, пошептались между собой и притихли. Запертые в доме девушки оставили в окнах щелки, сквозь которые им было видно вновь прибывших и можно было следить за тем, какой они приняли боевой порядок. Моросил холодный дождь, и от этого борьба становилась еще напряженнее: в доме в очаге полыхал яркий огонь. Мари охотно бы сократила нудную медлительность этой традиционной осады; ей было неприятно видеть, как томится ее суженый, но на этот раз она была бессильна что-либо изменить, больше того — ей самой приходилось делать вид, что она разделяет своенравную жестокость своих подруг.

Когда оба лагеря расположились по своим местам, с улицы донесся ружейный залп, повергший в большое волнение всех окрестных собак. Те, что были заперты в доме, бросились с лаем к дверям, решив, что на их хозяев в самом деле напали враги, а маленькие дети, которых матери тщетно старались успокоить, тряслись от страха и ревели. Все это было так искусно разыграно, что человек непосвященный легко мог вообразить, что обитателям дома приходится защищаться от шайки кровожадных разбойников.

Тут могильщик, он же певец и ходатай жениха, стал перед дверью и жалобным голосом завел с конопельником, который приник к слуховому окну прямо над этой дверью, следующий разговор:

Могильщик

Будьте милостивы, добрые люди, дорогие мои земляки, бога ради, откройте мне дверь.

Конопельник

Кто вы такой, и как вы смеете называть нас вашими земляками? Мы знать вас не знаем.

Могильщик

Мы люди честные, и мы в большой беде. Не бойтесь нас, друзья! Приютите нас, бедных! На дворе гололедь, холодина, ноги у нас совсем закоченели, а мы столько прошли, что деревянные башмаки наши покололись.

Конопельник

Коли башмаки ваши покололись, пошарьте вокруг, найдите лозняк, из него можно скобы сделать.[7]

Могильщик

Скобы из лозняка! Да неужто они выдержат! Потешаетесь вы над нами, добрые люди. Лучше бы уж вы нам открыли. Видим мы, у вас-то в доме огонь полыхает; вы, уж верно, и на вертел кое-что насадили, так что и брюхо ублажить, и душу отвести можно. Пустите же бедных паломников, помрут они у ваших дверей, коли не сжалитесь вы над ними.

Конопельник

Ах, вот оно что! Так вы, оказывается, паломники? В первый раз слышим. А из каких святых мест вы идете, скажите на милость?

Могильщик

Скажем, когда вы нам дверь откроете. Мы из таких далеких краев идем, что вы нам и не поверите.

Конопельник

Открыть вам дверь? Как бы не так! Неужто мы можем на вас положиться? А ну-ка скажите: вы не от святого Сильвена Пулинийского путь держите?

Могильщик

Мы в самом деле были у святого Сильвена Пулинийского, но были еще и много дальше.

Конопельник

А у святой Соланж вы были?

Могильщик

Ну конечно же мы были у святой Соланж; но были и еще дальше.

Конопельник

Все это враки; вы не были даже у святой Соланж.

Могильщик

Мы были дальше, сейчас вот мы возвращаемся от святого Иакова Компостельского.

Конопельник

Что за сказки вы нам рассказываете! Мы и знать не знаем такого прихода. По всему видно, что вы злодеи, разбойники, прощелыги, да еще и брехуны. Ступайте-ка подальше чепуху молоть; не проведете вы нас, и вам сюда не войти.

Могильщик

Сжальтесь над нами, милый человек! Никакие мы не паломники, вы это угадали; но мы несчастные браконьеры, и нас преследуют егеря. Жандармы и те устроили за нами погоню, и, коли вы не спрячете нас у себя на сеновале, нас схватят и посадят в тюрьму.

Конопельник

А кто вам поверит! Может, вы опять врете? Один раз вы нас уже обманули.

Могильщик

Откройте только дверь, мы вам отличную дичь покажем — ту, что мы настреляли.

Конопельник

Покажите сразу, мы вам не верим.

Могильщик

Ну так откройте дверь или окно, и мы вам просунем птицу.

Конопельник

Как бы не так, не такие мы дураки! Я вот все сквозь щелку гляжу, только не видать что-то ни охотников, ни дичи.

Тут молодой пастух, приземистый парень поистине геркулесовой силы, державшийся совершенно незаметно, отделился от своих товарищей и поднял к слуховому окну ощипанного гуся, насаженного на толстый вертел, разукрашенный пучками соломы и лентами.

— Вот те на! — вскричал конопельник, осторожно высунув из окна руку, чтобы пощупать дичь. — Не перепелка и не куропатка; не заяц и не кролик; сдается, гусь или индейка. Охотники вы, я вижу, удалые! За дичью-то этой вам небось долго гоняться не пришлось. Ступайте-ка своей дорогой, шалопаи! Знаем мы все ваши плутни, ступайте домой и готовьте там себе ужин. Нашего вам не видать.

Могильщик

О, горе нам! Господи боже мой! Куда же мы теперь пойдем жарить нашу дичь? Ее ведь совсем мало, а нас столько народу; да и негде нам голову приклонить. Час поздний, все двери на замке, люди спать улеглись; у вас у одних только в доме пир горой, и, верно, у вас не сердце, а камень, коли вы заставляете нас мерзнуть на улице. Еще раз просим, откройте нам, добрые люди, тратиться вам на нас не придется. Видите, мы принесли кое-что на жаркое; надо только, чтобы вы потеснились маленько и нас к очагу пустили, нам бы только птицу зажарить.

Конопельник

Вы что, решили, что у нас очень уж много места и дрова нам даром достаются?

Могильщик

Есть у нас пучок соломы на растопку, нам его и хватит; позвольте только у вас над очагом вертел подержать.

Конопельник

Этому не бывать; вы прощелыги, и нам вас ни капельки не жаль. Да никак вы еще и напились! Ничего-то вам не надо, только бы украсть у нас огонь да наших девушек увести.

Могильщик

Ну, коли вы не хотите пустить нас добром, мы силой двери отворим!

Конопельник

Что же, попробуйте, коли хотите. Заперлись мы крепко, и бояться нам нечего. А раз вы такие наглецы, то отвечать мы вам больше не будем.

Сказав это, конопельник с шумом захлопнул ставень слухового окна и по приставной лестнице спустился в нижнее помещение. Потом он взял невесту за руку, молодые парни и девушки присоединились к ним, и все стали танцевать и весело кричать, а в это время пожилые женщины запели пронзительными голосами, и послышались взрывы громкого хохота в знак высокомерного презрения к тем, кто собирается взять дом приступом.

Осаждающие были в таком же неистовстве: они стреляли из пистолетов в двери, на что собаки отвечали громким лаем, изо всех сил стучали в стены, сотрясали ставни, испускали дикие крики; словом, поднялся такой шум, что нельзя было ничего расслышать, а за облаком пыли и дыма нельзя было ничего разглядеть.