Черный нал - Леонид Могилев

Тонкий тюль оконной занавески трепещет на ветру, хотя это не ветер вовсе, а так — сквозняк. Мои ветра и мои озера закончились, по-видимому. Вот комната, где я лежу на диване. Еще в комнате есть два кресла и столик, на коем пачка газет. И более ничего. Часы мои на месте, запястье стягивает ремешок. Без минуты полдень. Тяжелая, пудовая голова не хочет отрываться от подушки. Руки целы, ноги целы, гениталии на месте. Встать все же удается. За окном незнакомая местность. Ну естественно — Эстония, вот только какая. И почему-то кажется мне, что не столичная. Этаж примерно пятый. И то хорошо, что выше уровня земли.

— С добрым утром!

Я оборачиваюсь на голос. Передо мной почтенный человек, в хорошем костюме, без пистолета в руке, даже без ножа, не говоря уже о баллончике.

— С добрым утром! — повторяет он. Голос мягкий, невредный.

— Учитывая, что сейчас полдень, — здравствуйте.

— Вы привыкли, некоторым образом, к ночному образу жизни, насколько я могу судить. Следовательно, сейчас для вас раннее утро. Это для меня почти вечер. Все в этом мире относительно. Как вы себя чувствуете?

— За исключением головы, весь организм в порядке. В извилинах же некоторый беспорядок присутствует. С чего бы это?

— Это чтобы не было соблазна к решительным действиям, к побегам, к новому переходу государственной границы.

— Можно, я сяду?

— Вот нельзя. Немного попозже. Дело одно нужно сделать. Пустячок. Что же вы не спросите, что с вашей пассией?

— Она человек и вовсе невинный. Случайный в этом деле человек.

— А что же вы ее не оберегли-то? Ну, спрятались в Катиной комнатке и сидели бы тихо. Жизни радовались. Ведь кто ее знает, сколько осталось?

— Вы же понимаете, что случайный? Вы ее отпустили?

— Да зачем же? Пока несвоевременный и вредный поступок.

— Давайте-ка поставим точки над «i» и палочки над «т». Вы господин Амбарцумов?

— Естественно.

— Вы совсем не похожи на маклера.

— Ах, бросьте. Что вы можете знать о маклерах? Хотя назвали абсолютно верно. Лукавство вам в заслугу не поставить.

— Я тут почитал кое-что. Точнее, все, что было за месяц в прессе. Ваше интервью на выставке в Гавани, имиджевую статью, справочники разные… Вы как думаете? Всемирный банк станет инвестором сто тридцатого квартала?

Амбарцумов поперхнулся, неприятно посмотрел на меня и снял пиджак.

— Давайте пива выпьем. Холодного, легкого…

— Только не «Балтики». Какое у них тут? «Жигулевского» нет?

— Есть очень приличное шведское пиво. Посидите тут. Только из окна не прыгайте. И не бросайте в меня подлокотником от кресла…

Амбарцумов выходит, слышно, как на кухне звякает, возвращается с полдюжиной пива и копченой курицей. Значит, меня еще покормят перед концом. Но уже вернулась и окрепла надежда.

— Мы одни тут. Без свидетелей. Будете проказить, я вас просто пристрелю. А вообще, есть разговор.

Я высасываю бутылку пива, взвешиваю пустую на ладони, примериваюсь, словно бы для удара по черепу Амбарцумова.

— Вы хорошо тогда прорвались из поселка. Как, кстати?

— По озеру. На снегоходе «Буран». Хорошая машина. Ходкая. А до озера по речке, вдоль бережка.

— А сюда-то как? В Ревель?

— В Ревель-то опять по озеру.

— По Нарове?

— Нет. Через Чудское. Едва не утонул. Под лед здорово тащит.

— И в каком же месте?

— В самом широком. Где никто не ждет.

— Суворов вы прямо. Пейте, пейте. Давайте вот курицу начнем. Я тоже не завтракал сегодня.

Я увлекаюсь и подробно рассказываю Амбарцумову все, что касается технической стороны моего паломничества в ту страну, откуда обычно не возвращаются.

— И зачем вам все это? Ну, из дома сбежать, пока суть да дело. Ведь есть же милиция, в конце-то концов…

— Ха… Есть, конечно.

— Кстати, вам повезло. Могли и на сержантов из райотдела попасть у вашего друга. Тогда бы в случае успеха большая статья.

— Можно подумать, что сейчас ее нет. А бензин? А погорелец ваш? А трупы повсюду? Они-то на ком?

— Ну, погорелец-то, он моим и останется. В другой раз будет умнее. Видеть будет. Слышать тоже. Очарование юности только не вернете после таких ожогов. Трупы, они не ваши. Можно свидетелей найти надежных.

— Вы что же, мне домой предлагаете вернуться?

— А почему нет?

— А участковый?

— А что участковый? Искал нестандартное решение ситуации и поплатился. Надо было по-простому. Посадить вас в КПЗ с другом вашим и бить по почкам. Все бы были уже дома, деньги сданы по акту в Сбербанк, дискета прочитана и положена в сейф. Или уничтожена. Поверьте мне, уничтожена. А теперь, что вы натворили? Зачем же было в газету идти? К щелкоперам? К акулам пера?

— Да. Тут вы правы. Дал я маху. Я же потом книжку купил по компьютерам и понял, как Витек нас кинул. Полистал минут тридцать и знал, что он в компьютере оставил текст.

— Не нужно никогда лезть не в свое дело. — И Амбарцумов без замаха, коротко бьет меня в подбородок. Я падаю, катятся по полу бутылочки с пивом. Ножка куриная падает. — Прости меня, парень. Только ты теперь настоящий палач. Ты всех, кто в списке, казнил. Их теперь по одному отслеживают и бьют по всем просторам СНГ и стран Балтии.

Я встаю.

— Садись. Больше не буду. Пей пиво. Закусывай. Заслужил.

Заслужил так заслужил. Сквознячок подбрасывает занавеску, болит прикушенный язык, я пью пиво, ем курицу.

— Кого бьют-то? Кто эти люди?

— Это лучшие из людей, что когда-то были. Это… Вот если война начнется, подпольщики должны быть? Люди наши на оккупированной территории?

— Знамо дело. Так что, я подполье ваше порушил? Амбарцумов ходит по комнате, смотрит в окно.

— Алябьева-то за что?

— За то самое. Вот что. Тебя как бы нет. Исчез. Растворился. Хочешь домой, с Катей? Рыбу ловить? Что ты там еще делаешь? Ну, хочешь?

— Знамо дело. Только кто вы, господин Амбарцумов?

— Я человек из списка.

— А почему живой? Кто тебя должен кончить? — ФСБ.

— Ну ты даешь. А ты-то кто?

— Я тот, кто даст тебе шанс.

— Я против родной спецслужбы не пойду. Лучше убейте.

— С каких это пор она для тебя родная? Ты присягу когда давал? какой стране?

— Было дело. Советскому Союзу.

— Так вот, я оттуда. Из Союза.

— Вместе с бандитами и рэкетирами? Вместе с риэлтерами?

— А ты хотел с райкомом партии и подшивкой газет? У тебя выхода нет. Выполнишь поручение — поедешь домой. Не выполнишь, сбежишь — будешь как пес скитаться, пока не попадешь к ментам. Те уж из тебя веревок навьют, ремней нарежут.

— Что-то не очень хорошо я все понимаю.

— Я теперь засвечен. Успел уехать из Питера. По Таллину даже пройти не могу спокойно. Мы секретное подразделение. Неважно чье. На случай войны или экстраординарных событий. Однажды мы исчезли.

— Что? Все восемьдесят один?

— Нет. Нас было меньше. Людей потом подобрали. Базы-то остались. Тут я тебе остерегусь рассказывать. Может быть, потом. Если будет возможность. Мы исчезли. Нас искали с одного достопамятного года. Очень давно. И по приказу председателя, КГБ, такого давнего, что ты и фамилии его не помнишь или не знаешь, мы должны быть найдены и уничтожены. Ты со своим другом газетчиком нас и уничтожил. Вместе с Алябьевым пьяным. Вместе с любовью к приключениям. Это моя первая ошибка за всю службу. Я был в городе, когда случилась протечка в офисе, позвали сантехников из ЖЭКа, те были заняты, пришли другие.

— И Лева.

— Не называй мне это имя. Короче, я пакет с черной наличкой прятал между потолком и декоративным покрытием. Под лепнину. Нашел, собака. И как ловко сунул себе под куртку. В кабинете народу было много. Ты догадался, что в милиции у меня есть кое-кто, естественно, не Струев. А дальше они сказали, теперь уж вы сами, ребята.

— Не верю я вам, господин Амбарцумов.

— А ты не верь. Сейчас я тебя пристрелю и уйду.

— А как же поручение?

— Сам буду пробиваться.

— Куда?

— Есть одно место.

— А зачем же вы своего человека в Либаве кончили?

— Да не мы это вовсе. Нам кое-что забрать у него нужно было. Не успели. А вот тебя встретили.

— А откуда в НКВД нашем знают, что это именно тот список?

— Часть списка они получили. В семье не без урода. Долго рассказывать. Теперь методом простого сопоставления они поняли, что это такое. Ведь за каждой поганой газеткой контроль идет жесткий. Это ты хоть понимаешь?

— Так. А что же мне нужно сделать? Что за щекотливая просьба?

— Вообще, ты прирожденный резидент. Вот подучишься немного, и возьмем тебя в штат. Ты понимаешь, естественно, что списки эти лежали, ну, к примеру, в титановой капсуле, под метром бетона. А появились потому на свет, что приближается время. День настает. Скоро уже.

— Путч опять?

— Ты присягу давал?

— Давал. И на сборах стрелял из автомата. И гранату бросал.