Черный нал - Леонид Могилев

Развлечений у нас было немного. Примерно год его никто не трогал, только делали анализы и раза три было полное обследование. Потом он попросил работу. В списке группы его специализация не стояла. Мы знали, что он не технарь, врач. Занимался на каком-то семинаре и попал с ребятами. Предложили ему работать в больничке. Странным он оказался врачом. Дело, по словам нашего эскулапа, знал, но совершенно не знал нашей фармакологии. То есть иностранные препараты знал блистательно, а с нашими были проблемы. Это списали на специфику обучения. Ведь после молодые люди должны были вернуться в Европу. Когда-нибудь. Здоровье у нас на первых порах было богатырским. Работы Вале не находилось особой, тем более что как пострадавшему на аварии ему была положена огромная правительственная пенсия, которая исправно переводилась. На кой она ему тут?

Прошел еще год, и Валя закручинился. Перспектива оставаться здесь далее не прельщала его. Мы люди служивые и знали, на что шли. Но знали, как оказалось, не все.

На дни рождения собирались по квартирам. Этот дом огромный достался ему, как уникальному человеку, пережившему незнамо что. Чистота эксперимента требовалась, да и не хотел никто здесь селиться. Пред рассудки. Боялись какого-то излучения, которое исходит от Старика. Никакого излучения, естественно, не было, но он так и остался один. На свой день рождения он нас не приглашал, но существовал единый список, составленный по личным делам. И однажды, в августе, мы к нему нагрянули.

— Так расскажи про Барселону… Валентина усмехнулся, но как-то криво.

— Я расскажу вам про другой город. Тот, где я родился, слишком мал и неинтересен.

— Ничего себе, неинтересен.

— Слушайте, камрады, историю про город чудесный и красивый. Жители называют там себя портъенос. Этот город привозили на кораблях многие поколения эмигрантов. Привезли и поставили на берегу широкой чудесной реки. Там живут французы, англичане, испанцы, славяне.

— Ну, это ты хватил, камерадо. Где это славяне живут с англичанами?

— Излагай, Валя. А вы заткнитесь.

— Жители проводят время в маленьких ресторанчиках, в клубах. Издают газеты и журналы на родном языке, отмечают свои праздники, поют свои песни и носят одежду своей родины.

Что-что, а излагать он умел. Ах, если бы иметь тогда простой магнитофон. Но отечественная промышленность еще не освоила эту игрушку. Точнее, освоила, но в узкоспециальных целях. В особых целях.

— И что в этом городе? Пролетариат развит?

— О! Отличный вопрос. Там в хижинах и полуразрушенных домах живут крестьяне, приехавшие из провинций, безработные. Там очень хороший пролетариат. Но главное в этом городе — ночь.

— Ночь не может быть главной. Главное все-таки день, — ввернул замполит.

— Город не засыпает вовсе. Всю ночь открыты кафе, дансинги.

— А что такое дансинг?

— Ну, это как танцплощадка. И после полуночи народу на улицах — как днем. В полдень.

— А как же на работу с утра? Вот бы их в наш городок, в Пермь, к примеру. И чтобы бирку на проходную сдать не позже семи тридцати. — Дух товарища Сталина еще витал и реял над страной.

— А так и живут. Вечером поспят часа два, потом на гулянку, а перед работой еще поспят. Это народ особый. Такого народа больше нет.

— А Советский Союз тебе уже не в радость, Валентин? — опять влез замполит.

— Советский народ мне как родной. Я сам советский. Но тот народ особенный.

— Дайте человеку рассказать, — вступилась за Валю жена лейтенанта Скрябина. Нужно сказать, что совершенно все бабы положили на него коллективный глаз. И во время этих баек так и смотрели ему в рот. Будто съесть его хотели.

— Еще там танцуют танго… Есть такой район, Сантельмо, и танго там единственное представление в ресторанах. Его танцуют отличные артисты. Танцуют и поют.

— А как он, этот город, выглядит?

— По-разному. Но мне милее те места, где беленные известью дома с арками, витые решетки балконов, булыжники, черепица, соборы, площади, скверики. На улицах торгуют, ну как это, подносы такие…

— Лоточники, что ли?

— Вот-вот, лотки. Там продают подсвечники, казенные щипцы, шпаги, кинжалы, картины… Когда-нибудь я вернусь туда.

— Так это Барселона, камрад, или Мадрид?

— Ну если вам так хочется, пусть Мадрид.

Лет через десять, когда разрешили выписывать любые журналы и мы по ползарплаты стали отваливать на это небывалое дело, я наткнулся на слово «Ансельмо». Ведь он сказал тогда «Ансельмо»? Если бы был магнитофон. Как далеко находился этот город от Мадрида! А от нас — тем более.

Я намеревался продолжить отношения с гостеприимным представительством «Юрвитана», сделать их почти дружескими, но никакого договора, естественно, не заключать. То есть «разболтать» господина Силаева, накрутить и исчезнуть. Цель же — Амбарцумов Леонид Сергеевич.

Впрочем, вполне возможно, что мне не удастся узнать ничего. Эти маклерские конторки умеют хранить свои маленькие тайны. Прочтите хоть сто имиджевых статей — ровным счетом ничего, кроме перечня услуг и надежных гарантий. Я прочел о «Юрвитане» в Питере и Таллине все, что могла предложить пресса. Это — одно из старейших агентств Питера. Появилось еще до переворота девяносто первого года. Количество сделок в то время не могло быть велико. Дело только начиналось. Риск, нестабильность и прочее. Это чисто российская компания, в отличие от других, с совместным капиталом. Офиса своего за прошедшие годы не меняла. Площадь, стало быть, занимает ту же. Из одной статьи я узнал, что офис с самого начала был «заряжен» оргтехникой, программными продуктами, персонал практически не менялся. Единомышленники ранее работали в оборонке. Смело ринулись в бизнес, когда слова-то еще такого не произносил почти никто. Но директор у них поначалу был другой. Амбарцумов появился после. В июле девяносто первого года. Я не испытываю иллюзий относительно чужих денег. В том числе денег пионерской организации. О предстоящей смене общественно-политического строя многие знали задолго до девяносто первого года. Ах как задолго! Кем же был Амбарцумов в той, мирной жизни? Я мог бы, пожалуй, узнать это в Питере, потратив неделю-другую. Но увы, земля горела под ногами. А здесь, в Таллине все же филиал. Новый, амбициозный, радушный. Даже документов при входе не проверили. А чтобы придать себе солидности, упомянули Леонида Сергеевича. Он человек известный. Член коллегии, автор аналитических статей, не чужд благотворительности. Нет-нет да и мелькнет в телевизоре. Только вот хранит в сейфе дискетку со странным списком, где среди других его фамилия и домашний адрес. Да куда же ты проник, Алябушка?

Была и еще одна зацепка. Город Либава. Там я знал всех, в рамках дозволенного. Но вот Ежова Валентина Ивановича с улицы Я Судмаля не знал, хоть тресни.

— Пора выбирать позывные. Ты, естественно, будешь Кэт. А я буду Пес. Не хочешь съездить в командировку?

— А кто меня посылает?

— Фронт индивидуального спасения. Вот спасемся и начнем все сначала. Поедем со мной в русский поселок. Рыбу тебя научу ловить.

— Прежде тебе придется научить меня азам конспиративной работы. Это по списку твоему?

— По нему. Ты человек в законе. С паспортом. Перемещаетесь вы тут по своей Балтии свободно. Съезди в Либаву. Давно не была. Кстати, помнишь, раньше в военкомате работала девица? Имя у нее еще странное для тех мест — Ипполита.

— Полька-то? Знавали такую.

— Может, она помнит, что да как?

— А что я ей скажу? Дайте полные сведения на товарища Ежова?

— Мы это обдумаем. Что-нибудь связное выдадим. Например, к тебе сватается в Таллине Ежов Иван Валентинович. Не тот ли сынок? Что вообще за люди? Ты, мол, ломать да корежить опять не хочешь. Ну что-нибудь в том направлении. Резких движений не делай. Приключений не ищи. Привези мне горсть песка с родины да янтарный камешек. А я пока тут поживу, подумаю. Газеты почитаю. Может, на курсы риэлтеров запишусь. Внедряться так внедряться.

Утром Кэт уехала, обещая вернуться дня через три-четыре, оставив телефон, по которому ей можно звонить в Либаву. Но мне внедриться никуда было не суждено.

Питерские газеты можно было покупать на вокзале, что я и проделывал каждое утро, путешествуя на трамвае «двоечке» минут двадцать. Потом в баре на втором этаже я прочитывал их от корки до корки, снизу вверх и по диагонали. На этот раз чтение оказалось недолгим. «Печальный мортиролог увеличился еще на одно имя,» — сообщала молодежная газета. — «Вчера в подъезде собственного дома двумя выстрелами был убит журналист газеты „Недвижимая собственность“ Виктор Княжнин. Убийцы скрылись на автомашине иностранной марки. Убийство произошло примерно в час ночи, приблизительно в это же время помещение редакции подверглось нападению неизвестных, которые произвели настоящий разгром, после чего подожгли помещение. Судьба охранника неизвестна. Для того чтобы получить пулю, журналисту вовсе не обязательно ехать в горячую точку. Горячей точкой стала вся страна. Ее ждет коллапс.»