Черный нал - Леонид Могилев

— Я защищаю свое жилище. И твое, кстати. И ты теперь соучастник самообороны, Соратник.

— Ну вот, соратник. Тем временем мои вовсе воспарили. И Оксана решила тебя побудить к активности. Я же этого не знал. Думал, ты мне знак подашь какой-нибудь, записочку с почтовым голубем, по трубе постучишь. Потому что, если бы ты не появился, меня бы отправили в свободный поиск. А сами следом. Ты же где-то рядом был. Попытался бы выйти на контакт. И более того. Бандиты не всемогущи. А менты им и вокзалы отследят, и порты. И вообще все каналы. Только никакого розыска оформлять не будут, а со временем втихую найдут. Отдал бы ты эту дискетку.

— Поздно. Не мы все начали. Ты пойми, что мы с тобой живы, пока дискетки этой нет в наличии. Мы становимся секретоносителями. Есть дискетка — нас уничтожают. Это чтобы у тебя иллюзий не было. Они же не знают, что еще ничего не прочитано и не просмотрено. И, кстати, пора это сделать.

— Витек ждет нас в семь вечера.

— А до вечера давай не выходить отсюда. От греха.

Витек — человек большой и тонкий. В редакции никого. Пьяных дня у них два. Понедельник и пятница. Сегодня вторник, и до зарплаты далеко. Мы приносим колбасу, пиво, банку кофе. Витек счастлив. Срубает тут лимон, пишет про кондоминиумы и вторичный рынок жилья. Ходит на презентации и брифинги. Газет таких в городе с десяток. Компьютеров в редакции три. Витек нам растолковывает что-то про верстку, полосы, картриджи, выпивая одну бутылку залпом, вторую не спеша, а третью, раскупорив, держит в руке.

— Много вам распечатать?

— Сначала посмотрим, что там.

— Это уже интересней. — Витек бегает в туалет, возвращается, режет колбасу толсто, кипятит воду.

Я достаю из бумажника полиэтиленовый пакетик, где покоится эта безделица. Мне жаль отдавать ее в чужие руки.

— Покажи, куда вставлять и как.

— Держи вертикально, вот этими железками налево, не наоборот. Так. Теперь вкладывай вот в это гнездо. Дисковод. Молодец. Теперь я поколдую. Так вот и так. — Утапливаются клавишки, мелькает красивая тарабарщина на экране. — Вода кипит, — заявляет Витек и отбегает. — Вам покрепче или послаще? — Но нам не до того.

Фамилии и адреса. Адреса и фамилии.

— Что это? — возвращается Витек.

— А если 6 мы знали. Как это распечатать?

— Сколько знаков? Ага, двадцать тыщ. Ждите. Или просмотрите дальше? Я прокручу файл.

Фамилии и адреса. На все вкусы.

Витек двигает мышью по коврику, скачут буковки, потом машина урчит, гудит тихонечко, и начинают выползать листочки.

— Как это называется? Сканер?

— Да ты совсем темный. Принтер. Сканер это другое.

Листы выползают теплые, текст разборчивый, я собираю их и, читая, складываю в стопку, прячу в сумку.

— Сколько экземпляров?

— Два. А как это стереть? Из машины?

— Стереть-то? Смотри. Вот были буковки — и нет. Убедился?

— Да. Нет буковок.

Потом я забираю дискетку, прячу опять в бумажник.

— Ну, нам пора.

— Да чего там. Заходите. Мы всегда рады. Мы выходим.

— Давай почитаем еще. Может, знакомого встречу?

— Лишние знания вредны, Птица. Езжай к своим. А я посмотрю ночью и двину куда-нибудь. Может быть, туда. А может быть, сюда.

Мы прощаемся трогательно и кратко. Птица уходит через сквер, затем в метро, потом на автобус.

Походная сумка со мной. Телевизор и книги решаю оставить на ответственное хранение хозяину берлоги на Ординарном. Душа не лежит возвращаться туда, но придется.

Витек провел нас как детей. Компьютер — это вам не фомка. Когда мы ушли, он перестал пить пиво, вывел на экран фамилии и адреса и медленно стал прокручивать весь список.

Теплый ветер ворвался в эту ночь, слизнул изморозь с крыш, с решеток и фонарей. Задребезжали стекла в окнах домов, тайное предчувствие другого, уже, казалось бы, несбыточного времени, когда будут убраны постылые одежды в тяжелые шкафы и можно опять в маечке, с авоськой идти по проспекту и пить холодный лимонад.

В Ординарном переулке и вовсе завыло и загукало. В коммуналке в эту ночь не спали, топотали по коридору, гоготали на кухне и пускали воду в ванной.

Я вновь просмотрел весь список от «Юрвитана» и вновь отложил его. Восемьдесят одна фамилия, весь Союз от края и до края. Фамилии в алфавитном порядке, набрано аккуратно, с правильными интервалами, без видимых ошибок и опечаток. Или исполнитель ответственный, или документ корректировали до совершенства. Судя по фамилиям, компания собралась чисто славянская. Это уже несколько интересней, чем ничего. В названиях улиц присутствуют в изобилии советские символы. Значит, составлялся в достославные времена. Тогда никаких брокеров и дилеров не было и в помине. Были маклеры. И те черные.

Теперь, после плевка в настырную харю строителей новых общественно-экономических-отношений, их деловые партнеры в погонах возьмутся за меня по-настоящему. Может быть, и ориентировочку по подразделениям уже раздали. А если нет, то раздадут в скором времени. Бригадир обещал навесить на меня все трупы — он свое слово сдержит. Значит, нужно покинуть город Ленина и Петра до поры. Список этот существует не только на дискетке. Он лежит где-то в сейфе в виде документа с подписями и номерами. А весь сыр-бор из-за того, что хозяин этого перечня живых или мертвых не хочет, чтобы кто-то чужой и понятливый стал копаться в документе. Как же он попал к Алябьеву? Не ограбил же тот «Юрвитан»?

Катя

Катя жила в Таллине. И весь следующий день я провел в хлопотах. Приобрел спасательный жилет, костюм противохимической защиты, которые теперь в изобилии предлагались магазинами вроде «Мечты рыболова», рюкзак, консервы на трое суток и крупномасштабную карту Эстонии. Совершенно необходимой покупкой явился багорчик для крупной рыбы, на котором я намертво прикрутил сыромятный ремень так, чтобы багорчик свободно болтался на руке, но вместе с тем при нужде падал точно в ладонь. Саночки детские и двадцать метров шнура капронового показались мне также совершенно необходимыми. Затем я попрощался с хозяином комнаты на Ординарном и на попутных машинах выехал из города, добираясь до Гдова.

Теплый ветер не утихал. Он морочил головы, обещал и звал, рвал холодные растяжки, на которых мы раскачивались всю эту затянувшуюся то ли весну, то ли зиму, и наступили времена странствий и встреч после долгого расставания.

Лед Чудского озера начинал вскрываться. С него уже сдуло самых оголтелых рыбаков. Только у самого берега, в камышах, сидели они, а под ногами — окунь, мелкий и обильный. Граница постепенно отвердевала. Испытывать судьбу на Нарове, на водохранилище, на заманчивых узких полосках нейтральной полосы Псковского озера не стоило. Но кто будет ждать и кого на Чудском, во времена начинающегося ледохода и в самом широком месте? Я надеялся пересечь озеро часов за десять, севернее Муствеэ. Как-никак там и заправка, и гостиница, и трасса, и новый человек не бросится в глаза, а в деревеньке, вроде Нины или Кольки, обязательно любопытный патриот спросит у старосты, нужно ли интересоваться не совсем обычным прохожим. Граница — гордость нации. Ее нужно беречь и укреплять. Коварный и злобный восточный сосед, он же бывший брат, может испытать ее на прочность.

Совсем недавно лед уберег меня и остановил напасть, — расступился под каблуками воплощенной беды. То было Мертвое озеро. А это Чудское. Чудь белоглазая жила тут всегда и повсюду. Чудное Чудское, чудесное озеро, выпусти меня из страны.

Никаких пограничников с нашей стороны не обнаруживается. В восемнадцать часов я вступаю на лед.

Примерно через четыре часа я пересекаю государственную границу, условную линию на карте, провалившись всего три раза и не порвав пока об острые края льда свой «скафандр». Я погружаюсь в ледяную воду по грудь, по пояс, по горло. Жилет и воздушные пузыри под резиной не дают утонуть, но тяжесть кокона тянет вниз. Вода проникает сквозь застежки, и, хотя под свитером намотан полиэтилен, прихваченный паяльником, космический холод пробирает до дрожи, и кажется каждый раз, что так вот и опускаться, видно, дальше неуклюжей болванкой на дно, где ил и мерзкие рыбы. Но я нахожу каждый раз руками край полыньи, подтягиваюсь, цепляюсь крюком, вползаю, лежу на спине с полминуты, встаю, иду дальше. Пройдя условную линию границы, я делаю привал. Сбрасываю на время костюм для несостоявшейся ядерной войны, достаю из рюкзака запаянный в двойной слой полиэтилена комплект сухой одежды, переодеваюсь, вновь влезаю в резину, выпиваю баночку водки, долго ем. Этот переход безумен, но только безумие может спасти меня сейчас. Рюкзачок становится легче, а берег ближе. С эстонской стороны лед крепче, я купаюсь только еще один раз и наконец вижу огни. К шести утра я выхожу на берег в двух километрах от городка, прячу в снегу свою экипировку шпиона, наконец оказываюсь в паленные глаза и не провалившиеся щеки, я бы выглядел вполне респектабельно сейчас. Вот сяду здесь в уголке, в зале ожидания, посплю немного, потом в буфет.