Анна Каренина - Лев Толстой

новой тете и не отходили от нее. И между ними составилось что-то вроде игры,

стоящей в том, чтобы как можно ближе сидеть подле тети, дотрагиваться до

нее, держать ее маленькую руку, целовать ее, играть с ее кольцом или хоть

дотрагиваться до оборки ее платья.

- Ну, ну, как мы прежде сидели, - сказала Анна Аркадьевна, садясь на

свое место.

И опять Гриша подсунул голову под ее руку и прислонился головой к ее

платью и засиял гордостью и счастьем.

- Так теперь когда же бал? - обратилась она к Кити.

- На будущей неделе, и прекрасный бал. Один из тех балов, на которых

всегда весело.

- А есть такие, где всегда весело? - с нежною насмешкой сказала Анна.

- Странно, но есть. У Бобрищевых всегда весело, у Никитиных тоже, а у

Мешковых всегда скучно. Вы разве не замечали?

- Нет, душа моя, для меня уж нет таких балов, где весело, - сказала

Анна, и Кити увидела в ее глазах тот особенный мир, который ей не был

открыт. - Для меня есть такие, на которых менее трудно и скучно...

- Как может быть вам скучно на бале?

- Отчего же мне не может быть скучно на бале? - спросила Анна.

Кити заметила, что Анна знала, какой последует ответ.

- Оттого, что вы всегда лучше всех.

Анна имела способность краснеть. Она покраснела и сказала:

- Во-первых, никогда; а во-вторых, если б это и было, то зачем мне это?

- Вы поедете на этот бал? - спросила Кити.

- Я думаю, что нельзя будет не ехать. Вот это возьми, - сказала она

Тане, которая стаскивала легко сходившее кольцо с ее белого, тонкого в конце

пальца.

- Я очень рада буду, если вы поедете - Я бы так хотела вас видеть на

бале.

- По крайней мере, если придется ехать, я буду утешаться мыслью, что

это сделает вам удовольствие... Гриша, не тереби, пожалуйста, они и так все

растрепались, - сказала она, поправляя выбившуюся прядь волос, которою играл

Гриша.

- Я вас воображаю на бале в лиловом.

- Отчего же непременно в лиловом? - улыбаясь, спросила Анна. - Ну,

дети, идите, идите. Слышите ли? Мисс Гуль зовет чай пить, - сказала она,

отрывая от себя детей и отправляя их в столовую.

- А я знаю, отчего вы зовете меня на бал. Вы ждете много от этого бала,

и вам хочется, чтобы все тут были, все принимали участие.

- Почем вы знаете? Да.

- О! как хорошо ваше время, - продолжала Анна. - Помню и знаю этот

голубой туман, вроде того, что на горах в Швейцарии. Этот туман, который

покрывает все в блаженное то время, когда вот-вот кончится детство, и из

этого огромного круга, счастливого, веселого, делается путь все уже и уже, и

весело и жутко входить в эту анфиладу, хотя она кажется и светлая и

прекрасная... Кто не прошел через это?

Кити молча улыбалась. "Но как же она прошла через это? Как бы я желала

знать весь ее роман", - подумала Кити, вспоминая непоэтическую наружность

Алексея Александровича, ее мужа.

- Я знаю кое-что. Стива мне говорил, и поздравляю вас, он мне очень

нравится, - продолжала Анна, - я встретила Вронского на железной дороге.

- Ах, он был там? - опросила Кити покраснев. - Что же Стива сказал вам?

- Стива мне все разболтал. И я очень была бы рада. Я ехала вчера с

матерью Вронского, - продолжала она, - и мать, не умолкая, говорила мне про

него; это ее любимец; я знаю, как матери пристрастны, но....

- Что ж мать рассказывала вам?

- Ах, много! И я знаю, что он ее любимец, но все-таки видно, что это

рыцарь... Ну, например, она рассказывала, что он хотел отдать все состояние

брату, что он в детстве еще что-то необыкновенное сделал, спас женщину из

воды. Словом, герой, - сказала Анна, улыбаясь и вспоминая про эти двести

рублей, которые он дал на станции.

Но она не рассказала про эти двести рублей. Почему -то ей неприятно

было вспоминать об этом. Она чувствовала, что в этом было что-то касающееся

до нее и такое, чего не должно было быть.

- Она очень просила меня поехать к ней, - продолжала Анна, - и я рада

повидать старушку и завтра поеду к ней. Однако, слава богу, Стива долго

остается у Долли в кабинете, - прибавила Анна, переменяя разговор и вставая,

как показалось Кити, чем-то недовольная,

- Нет, я прежде! нет, я! - кричали дети, окончив чай и выбегая к тете

Анне.

- Все вместе! - сказала Анна и, смеясь, побежала им навстречу и обняла

и повалила всю эту кучу копошащихся и визжащих от восторга детей...

XXI

К чаю больших Долли вышла из своей комнаты. Степан Аркадьич не выходил.

Он, должно быть, вышел из комнаты жены задним ходом.

- Я боюсь, что тебе холодно будет наверху, - заметила Долли, обращаясь

к Анне, - мне хочется перевести тебя вниз, и мы ближе будем.

- Ах, уж, пожалуйста, обо мне не заботьтесь, - отвечала Анна,

вглядываясь в лицо Долли и стараясь понять, было или не было примирения.

- Тебе светло будет здесь, - отвечала невестка.

- Я тебе говорю, что я сплю везде и всегда, как сурок.

- О чем это? - спросил Степан Аркадьич, выходя из кабинета и обращаясь

к жене.

По тону его и Кити и Анна сейчас поняли, что примирение состоялось.

- Я Анну хочу перевести вниз, но надо гардины перевесить. Никто не

сумеет сделать, надо самой, - отвечала Долли, обращаясь к нему.

"Бог знает, вполне ли помирились?" - подумала Анна, услышав ее тон,

холодный и спокойный.

- Ах, полно, Долли, все делать трудности, - сказал муж. - Ну, хочешь, я

все сделаю...

"Да, должно быть помирились", - подумала Анна.,

- Знаю, как ты все сделаешь, - отвечала Долли, - скажешь Матвею сделать

то, чего нельзя сделать, а сам уедешь, а он все перепутает, - и привычная

насмешливая улыбка морщила концы губ Долли, когда она говорила это.

"Полное, полное примиренье, полное, - подумала Анна, - слава богу!" -

и, радуясь тому, что она была причиной этого, она подошла к Долли и

поцеловала ее.

- Совсем нет, отчего ты так презираешь нас с Матвеем? - сказал Степан

Аркадьич, улыбаясь чуть заметно и обращаясь к жене.

Весь вечер, как всегда, Долли была слегка насмешлива по отношению к

мужу, а Степан Аркадьич доволен и весел, но настолько, чтобы не показать,

что он, будучи прощен, забыл свою вину.

В половине десятого особенно радостная и приятная вечерняя семейная

беседа за чайным столом у Облонских была нарушена самым, по-видимому,

простым событием, но это простое событие почему-то всем показалось странным.

Разговорившись об общих петербургских знакомых, Анна быстро встала.

- Она у меня есть в альбоме, - сказала она, - да и кстати я покажу

моего Сережу, - прибавила она с гордою материнскою улыбкой.

К десяти часам, когда она обыкновенно прощалась с сыном и часто сама,

пред тем как ехать на бал, укладывала его, ей стало грустно, что она так

далеко от него; и о чем бы ни говорили, она нет-нет и возвращалась мыслью к

своему кудрявому Сереже. Ей захотелось посмотреть на его карточку и

поговорить о нем. Воспользовавшись первым предлогом, она встала и своею

легкою, решительною походкой пошла за альбомом. Лестница наверх, в ее

комнату, выходила на площадку большой входной теплой лестницы.

В то время, как она выходила из гостиной, в передней послышался звонок.

- Кто это может быть? - сказала Долли.

- За мной рано, а еще кому-нибудь поздно, - заметила Кити.

- Верно, с бумагами, - прибавил Степан Аркадьич, и, когда Анна

проходила мимо лестницы, слуга взбегал наверх, чтобы доложить о приехавшем,

а сам приехавший стоял у лампы. Анна, взглянув вниз, узнала тотчас же

Вронского, и странное чувство удовольствия и вместе страха чего-то вдруг

шевельнулось у нее в сердце. Он стоял, не снимая пальто, и что-то доставал

из кармана. В ту минуту как она поравнялась с серединой лестницы; он поднял

глаза, увидал ее, и в выражении его лица сделалось что-то пристыженное и

испуганное. Она, слегка наклонив голову, прошла, а вслед за ней послышался

громкий голос Степана Аркадьича, звавшего его войти, и негромкий, мягкий и

спокойный голос отказывавшегося Вронского.

Когда Анна вернулась с альбомом, его уже не было, и Степан Аркадьич

рассказывал, что он заезжал узнать об обеде, который они завтра давали

приезжей знаменитости.

- И ни за что не хотел войти. Какой-то он странный, - прибавил Степан

Аркадьич.

Кити покраснела. Она думала, что она одна поняла, зачем он приезжал и

отчего не вошел. "Он был у нас, - думала она, - и не застал и подумал, я

здесь; но не вошел, оттого что думал - поздно, и Анна здесь".

Все переглянулись, ничего не сказав, и стали смотреть альбом Анны.

Ничего не было ни необыкновенного, ни странного в том, что человек