История Парижской Коммуны 1871 года - Проспер Оливье Лиссагарэ

После этих репрессий ярость массы стала спадать. Она позволила снова заключить в Шато—Руж офицеров из окружения Леконта, с наступлением ночи их выпустили.

В то время как происходили эти казни, народ, так долго державший оборону, пришел в движение. Брюнель окружил казармы принца Евгения, удерживавшиеся 120‑м линейным батальоном. Полковника в сопровождении около сотни офицеров надменного вида Брюнель отправил в заключение. В руки народа попали две тысячи ружей. Брюнель продолжил марш, улица Насьональ была занята в 5 часов. В 6 часов толпа напала с топорами на ворота казарм Наполеона. Из щелей ворот раздался ружейный залп, погибло три человека. Но солдаты с окон, выходивших на улицу Риволи, предупредили криками: — Стреляли жандармы. Да здравствует Республика! — Вскоре они открыли ворота и позволили овладеть их оружием (87).

В 7.30 почти окружили ратушу. Жандармы, находившиеся в ней, бежали по подземному переходу казарм Лобо. Около 8.30 Жюль Ферри и Вабр, покинутые всеми своими людьми, покинули ратушу без всякого приказа правительства, и скрылись. Вскоре после этого на место прибыла колонна Брюнеля и овладела ратушей, к которой в то же время подошел с набережной Ранвир.

Батальоны постоянно прибывали. Брюнель отдал приказ соорудить баррикады на улице Риволи и на набережных, он расставил людей на подходах, распределил по постам и выслал усиленные патрули. Один из патрулей, окружая мэрию Лувра, где дискутировали мэры, чуть ли не схватили Ферри, который спасся, выпрыгнув из окна. Мэры вернулись в мэрию на Биржевой площади.

В течение дня они уже собирались там вместе с помощниками, весьма оскорбленные бессмысленной атакой правительства и ожидающие новостей и новых идей. К 4.00 они послали делегатов в Правительство. Господин Тьер уже удрал. Пикар вежливо выпроводил их. Д’Аурель умыл руки от всего дела, сказав, что в нем разберутся юристы. Вечером, однако, потребовалось принять решение. Федеральные батальоны уже окружили ратушу и заняли Вандомскую площадь, куда Варлен, Бергере и Арнольд привели батальоны с Монмартра и Батиньоля. Вашеро, Вотрен и другие реакционеры призывали к сопротивлению любой ценой, словно у них имелась армия для поддержки. Другие, более умеренные, находили целесообразными другие средства. Они полагали, что смогут утихомирить все посредством назначения префектом полиции Эдварда Адама, который отличился в подавлении мятежа в июне 1848 года. Генералом же Национальной гвардии предлагалось назначить ветреного прудониста Ланглуа, бывшего члена Интернационала, поддерживавшего утром движение 31‑го октября, а вечером боровшегося против него, и ставшего депутатом благодаря минимальному перевесу голосов, который он получил, жестикулируя в Бузенвале. Делегаты отправились с предложением этого блестящего решения к Жюль Фавру. Он отверг его напрочь, сказав: — Нельзя иметь дело с убийцами. — Комедия разыгрывалась лишь для того, чтобы оправдать эвакуацию Парижа, что он скрывал от мэров. В ходе совещания было объявлено, что Жюль Фавр покинул ратушу. Другой Жюль имитировал удивление и убедил мэров призвать батальоны, поддерживающие порядок, для замены исчезнувшей армии.

Делегаты вернулись, подавленные этим подшучиванием и униженные тем, что все равно остались в неведении относительно намерений правительства. Если бы мэры обладали политическим мужеством, они бы направились прямо к ратуше вместо того, чтобы начать новые дебаты в мэрии. Наконец, в 10.00 утра Пикар сообщил, что они могут привести своего Лафайета. Мэры немедленно послали в ратушу Ланглуа.

Некоторые члены ЦК находились там с десяти часов, в целом, очень обеспокоенные и нерешительные. Ни один из них не ожидал, что на его плечи свалится тяжелое бремя власти. Многие не хотели заседать в ратуше. Они размышляли. Наконец, решили, что останутся там два–три дня, необходимые для проведения выборов. Между тем, нужно было подавить любую попытку сопротивления. Вокруг ЦК увивался Лулье, обещая в минуты просветления отразить все угрозы и аппелируя к голосованию в Воксхолле. В течение всего дня он не играл никакой роли (88). ЦК совершил ошибку, назначив его командующим Национальной гвардией, в то время как Брюнель, который с утра выполнял эти функции, был уже задействован в ратуше.

В 3.00 Ланглуа, конкурент Лулье, объявился. Он был полон уверенности в себе и уже послал свою прокламацию в газету Officiel. Часовые спросили у него: — Кто вы? — Ланглуа ответил: — Генерал Национальной гвардии. — Его сопровождали некоторые депутаты от Парижа — Локрой, Курне и прочие. ЦК согласился их принять. У Ланглуа спросили: — Кто вас назначил? — Он ответил: — Господин Тьер. — Этот апломб безумца вызвал улыбки. Так как он ходатайствовал о правах Ассамблеи, его решили проверить. — Вы признаете ЦК? — Нет. — Он ушел и помчался за своей прокламацией.

Ночь прошла спокойно, фатально спокойно для борьбы за свободу. Виной провел маршем мимо Южных ворот в Версаль свои полки, артиллерию и возимое имущество. Не спеша, проходили распущенные солдаты, оскорбляя жандармов (89). Штаб, верный своим традициям, потерял голову. Он оставил в Париже три полка, шесть батарей и все канонерские лодки, которым было достаточно позволить двигаться по течению реки. Малейшее вмешательство федералов остановило бы этот исход. Вместо того чтобы закрыть ворота, новый командующий Национальной гвардией — он хвастался этим перед Военным советом — оставил решать все проблемы армии.

IV. Центральный Комитет призывает к выборам

Наши разбитые сердца взывают к вашим сердцам.

Париж узнал о своей победе утром 19‑го марта. Какая же это был новый сценический акт, даже после того, как в течение последних семи месяцев драмы сцены менялись постоянно! Над ратушей трепетал красный флаг. Ранним утром армия, правительство, администрация улетучились. Из глубин Бастилии, из незаметной улицы Басфруа на вершину Парижа поднялся ЦК на обозрение всего мира. Так 4‑го сентября пала и империя. Так депутаты левых подобрали беспризорную власть.

ЦК, к его великой чести, стремился лишь к одному — восстановить свой контроль над всем Парижем. Если бы его декреты носили сектантский, закрытый характер, борьба бы прекратилась так же, как 31‑го октября. К счастью, ЦК состоял из новобранцев, людей без прошлого и без политических претензий, людей из нижнего слоя среднего класса, как и из рабочих, лавочников, торговых служащих, механиков, скульпторов, архитекторов, мало заинтересованных в сохранении системы, обеспокоенных больше всего спасением Республики. В вихре событий их поддерживала одна идея, идея обеспечения Парижу самоуправления.

В условиях Империи это был один из излюбленных проектов Левых, благодаря которым он завоевал умы представителей парижской мелкой буржуазии, крайне униженной тем, что правительственные назначенцы заседали 80 лет в ратуше. Даже наиболее умеренные среди них были шокированы, возмущены непрерывным увеличением бюджета, множащимися займами и финансовой махинацией Хаусманна. И как же они аплодировали Пикару, возвратившему самому большому и культурному городу Франции, по крайней мере, права, которыми пользовалась самая малая деревня, или тому, что он бросил вызов практике Паши Сены делать постоянные отчеты! — К концу Империи, идея выборного муниципального Совета глубоко укоренилась. Она распространилась во время осады, и теперь Париж, жаждущий децентрализации, могла удовлетворить лишь полная реализация этой идеи.

С другой стороны, народные массы, равнодушные к буржуазному идеалу муниципального совета, склонялись к Коммуне. Они взывали к ней во время осады как к средству вооруженной борьбы против внешнего врага. Они все еще взывали к ней как к средству выкорчевывания деспотизма и нищеты. Для чего им было заботиться о совете, даже выборном, когда это не давало реальных свобод и привязывало к государству — когда это не давало контроля над администрацией школ и больниц, над судами и полицией, а также все равно было непригодным к борьбе с социальным рабством сограждан? То, к чему стремились люди, заключалось в политическом устройстве, позволяющем им действовать во имя улучшения своих условий жизни. Они видели, что все конституции и все репрезентативные правительства действовали против воли так называемого представляемого избирателя, а государственная власть, становившаяся все более и более деспотичной, отнимала у рабочего право защищать свой труд, и эта власть, которая предписывала даже тот воздух, которым им следовало дышать, всегда отказывалась обуздывать капиталистический разбой. После стольких неудач люди полностью убедились, что действующий правящий и законодательный режим по своей природе был неспособен дать свободу трудящимся. Такую свободу они ждали от автономной Коммуны, суверенной в пределах, совместимых с поддержанием национального единства. Общинная конституция призвана заменить навязывание представителем избирателю строго определенных обязанностей. Старую государственную власть, привитую стране, жившую за счет ее ресурсов, узурпировавшую верховенство над раздельными и антагонистичными интересами, учредившую для немногих юстицию, финансы, армию и полицию, следовало заменить делегатами от всех автономных коммун.