Миссис Марч - Вирджиния Фейто

мать. Она зависла над унитазом, ожидая опорожнения мочевого пузыря, и ее стало слегка покачивать. Чтобы сохранить равновесие, она сосредоточилась на аудиокниге, которую читал диктор.

– «Она сняла корсет, расстегнув бюск [19] с резьбой, который давил ей на грудь. Корсет пожелтел от пота, собравшегося между ее покрытых прыщами грудей. На китовой кости были вырезаны инициалы “Б. М.”. Это был не ее корсет, потому что ее звали Джоанна».

Миссис Марч резко вдохнула, а струя горячей мочи полилась на пол. Не может быть! Неужели уже вышла и аудиоверсия книги? Она неловко промокнула мочу на полу туалетной бумагой и стала натягивать колготки, разорвав их в процессе.

– «Она украла его несколько лет назад, эта жалкая женщина украла его у другой проститутки».

Капля мочи покатилась у нее по ноге, когда она открыла позолоченный кран.

– «Какой-то моряк вырезал инициалы Б. М., показывая свое нежное отношение. К ней никто никогда не относился с нежностью, ни один из ее клиентов».

Миссис Марч неловко вымыла руки, потянулась за бумажным полотенцем, и тут голос из громкоговорителей зазвучал громче, угрожающе:

– Мы знаем, что ты здесь, Джоанна.

Она взвизгнула, бросилась на дверь и принялась трясти позолоченную ручку.

Вылетев из кабинки, она увидела, что дамская комната пуста, но один из кранов не закрыт. Она бросила смятое бумажное полотенце в мусорную корзину и выбежала в зал.

Ей показалось, что звуки в ресторане стихли. Не слышалось стука ножей и вилок о фарфор, звона бокалов, гула голосов, шороха жестких брюк сомелье. Тишина. Она шла по тускло освещенному залу, и люди, сидевшие за столиками с двух сторон, наблюдали за ее продвижением, поворачивали головы, чтобы проследить за ней с серьезными и осуждающими выражениями лиц. Даже официанты смотрели на нее, один из них ухмылялся, поглядывая над ростбифом, лежавшим на разделочной тележке. На нее не смотрела только одна пара в дальнем углу, вместо этого они вдвоем над чем-то смеялись. Затем женщина повернула голову, чтобы посмотреть на нее, у женщины на пурпурных от вина губах все еще играла улыбка. Миссис Марч бросилась к своему столику, за которым Джордж продолжал беззаботно есть.

Словно из ниоткуда появился официант, угрожающе размахивая щипцами. Он направил щипцы прямо на нее, встретившись с ней взглядом, миссис Марч струсила и плотно зажмурила глаза. Когда она открыла их снова, то увидела, что он использовал щипцы для того, чтобы положить чистую салфетку ей на колени. Она боялась поворачиваться лицом к людям в ресторане, вместо этого она смотрела на отражение в серебряной ложке. В ней зал казался вытянутым, вогнутым и перевернутым вверх тормашками вокруг ее собственного искаженного отражения, и она не могла четко рассмотреть лица судящих ее присяжных.

«Запеченную Аляску» церемонно вкатили в зал и повезли по нему к их столику. Официант положил ее на специальную подставку для торта, которая стояла между Марчами, и демонстративно поджег десерт. Миссис Марч смотрела на психоделическое голубое пламя; кремовые спирали и меренги, напоминавшие белые розы, словно увядали в засуху.

Она сделала большой глоток вина из бокала. Она ненавидела Джорджа за то, что тот врал ей, ненавидела себя за то, что всегда с готовностью верила ему и считала, что он действует с добрыми намерениями. Она поклялась, что с этой минуты всегда будет подвергать его слова сомнению. Она выпила еще и наклонила бокал, потому что смотрела на потолок – на лепной орнамент в виде короны. Она должна серьезнее к себе относиться, ценить себя. В конце-то концов, она сама себя когда-нибудь предавала? Она сама наполнила бокал, не дожидаясь официанта, и почувствовала, как на нее накатила волна нежности к себе. Бедная она, бедная, всегда старается, чтобы все работало. С этой минуты, торжественно поклялась она, ее отношение изменится.

Глава XII

Вся ее решимость исчезла в холодном прагматичном утреннем свете. В особенности ее привел в уныние вид еще одного таракана. В середине ночи она встала, потому что больше не могла терпеть – ей нужно было в туалет после выпитого вина, и миссис Марч неохотно отправилась в ванную комнату. Только включив свет, она сразу же увидела черное пятно по центру белого пола. У него на голове покачивались антенны, толстое маленькое тельце ползло вперед. Она закричала, стала звать Джорджа, но того не оказалось в кровати. Она стала бить насекомое шлепанцем, снова и снова, на мраморе осталось черное желеподобное пятно. Она оторвала кусок туалетной бумаги, чтобы собрать с пола то, что осталось от насекомого, и спустила это в унитаз. После этого миссис Марч провела больше времени, чем, вероятно, требовалось, чистя подошву своего шлепанца и плитку пола.

– Уходи, чертово пятно, – произнесла она вслух, после этого у нее с губ сорвался дрожащий смех, который ее удивил.

На следующее утро она отправилась в ванную, размахивая шлепанцем. Она увидела свое отражение в зеркале – нечесаная женщина с широко раскрытыми глазами, и ей стало себя жалко. Мысль о том, как дезинсектор в форме идет через холл внизу и начинает задавать вопросы швейцару, привела ее в ужас. Она взвешивала возможные варианты действий, когда завтракала вместе с Джорджем. Они оба сидели молча, Джордж читал газету, миссис Марч помешивала чай. Она неотрывно глазела на блюдо в центре стола, когда Джордж впился зубами в тост: тост затрещал, крошки посыпались на газету, словно громко падающие капли дождя. В прихожей тикали высокие напольные часы – как и всегда, ничего не сбивало их ритм.

Среди тиканья часов, жевания Джорджа и падающих крошек на миссис Марч нашло вдохновение, и она решила, что сегодня отправится в музей. Она изучала историю искусств. Ее отец считал эту специальность «абсолютно бессмысленной» – вероятно, представлял, как его дочь весь день рисует косы своих сокурсниц или подпиливает ногти в ожидании мужа. Она училась в колледже в Новой Англии, стоявшем в пасторальном окружении – среди красных растений и растений горчичного цвета, он был словно вдали от окружающего мира, и у миссис Марч иногда возникало ощущение, что она сама – картина. Она находила удовольствие в концепции искусства – да, в его идее, – но ее пугало то, что она, как кажется, охватывала все – от средневековой иконографии до картин Кандинского, авангардных опер, книг и архитектуры в стиле барокко. В последний год обучения она даже записалась на курс кинематографии и посещала его вместе со студентами богемного вида с факультета драматургии, которые курили в аудитории и покидали ее с безразличным видом или легким пренебрежением, если от них требовали потушить сигареты. Она всегда была прилежной, тихой и послушной студенткой, получала удовлетворительные оценки, но никогда – блестящие. Наиболее комфортно она чувствовала себя