Миссис Марч - Вирджиния Фейто
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Клубника лежала в дуршлаге в мойке, вымытая и готовая к подаче. Миссис Марч по одной выложила ягодки на фарфоровое блюдо, восхищаясь их свежестью, их пористой структурой. Она попросила Марту приготовить сливки и уже собралась отнести клубнику в гостиную, надеясь, что люди восхитятся ягодами до того, как они скроются под сливками.
Она уже собиралась переступить через порог кухни и выйти в коридор, как вдруг услышала четкий бесстрастный женский голос, который донесся сюда из гостиной:
– Как вы думаете, она знает? Про Джоанну?
Миссис Марч резко замерла на месте, одна нога осталась в кухне, вторая уже стояла в коридоре. Послышался смех. Миссис Марч не сомневалась, что среди смеющихся голосов она различает и бодрый хохот Джорджа, потом послышались возгласы «Тише!» и «Ш-ш-ш!», а потом хихиканье в разных местах.
По телу миссис Марч пробежала волна ужаса. У нее зазвенело в ушах, потом возникло ощущение, что их закупорили. У нее опустились руки, и вместе с ними и блюдо, которое она держала. Клубника посыпалась ярко-красным градом по всему полу, покатилась во все углы и под предметы мебели (некоторые ягоды найдутся только через несколько недель).
Она так и стояла все на том же месте и моргала, пока Марта не произвела какой-то тихий звук у нее за спиной, потом появились ее толстые, покрытые пятнами руки, чтобы забрать блюдо у миссис Марч.
– О боже, я… Какой ужас! Я сейчас приведу себя в порядок, – произнесла миссис Марч странно сонным голосом, а Марта тем временем опустилась на колени, чтобы собрать ягоды с пола.
Миссис Марч, пошатываясь, прошла мимо гостиной в спальню и стала там ходить кругами перед тем, как войти в соединенную со спальней ванную комнату. Там она закрыла и заперла дверь. Она уселась на край ванны и вытащила из бюстгальтера серебряный портсигар, погладила выгравированные инициалы перед тем, как раскрыть его с легким щелчком. Достала сигарету, зажгла спичку дрожащими руками, вынув ее из коробка, который лежал в одном из ящиков в ванной. Она выкурила сигарету, потом вторую, третью, жадно втягивая зловонный воздух. Она сбрасывала пепел в ванну и оставляла окурки в сливе. Докурив третью сигарету, которая, как она сама себе пообещала, будет последней, она вдруг заметила, как по полу метнулось что-то черное. Она проследила глазами за этим внезапным движением и поняла, что по плиткам пола бегает таракан – и ее словно накрыло темным покрывалом ужаса. Миссис Марч вскрикнула и выбежала из ванной, захлопнув за собой дверь. Она плотно прикрыла рукой рот, чтобы не закричать, а второй рукой коснулась раны на мочке уха. Затем она схватила подушки с кровати и положила их на пол – чтобы тараканы не могли выбраться через зазор между дверью и полом.
Она в изнеможении опустилась на пол в спальне, прижалась спиной к кровати. Ненадолго задумалась о том, что, может, вообще не стоит возвращаться на вечеринку, но традиции диктовали определенные манеры поведения. Она должна была вернуться. Может, изобразить ужасную болезнь? Но люди начнут говорить. Они воспримут ее отсутствие как подтверждение: Джоанна списана с нее, но еще большую боль ей принесла мысль о том, что они поймут: ее это беспокоит.
– Ты слышала про миссис Марч? – Она представила, как банкир Джорджа задает этот вопрос своей жене. – Бедная женщина. Теперь целыми днями сидит, запершись в их квартире. Какой позор.
Потом она представила, как его жена (которую она никогда не встречала и которой фактически вообще могло не быть) испытывает к ней сострадание – к этой жалкой некрасивой незнакомке (банкир сразу опишет ее как женщину с совсем непримечательной внешностью), которую собственный муж презирает так сильно, что написал с нее свою жуткую героиню.
– Какую именно героиню? – спросит жена, вытирая свои нежные руки кухонным полотенцем.
У банкира на губах заиграет улыбка, и он опишет проститутку Джоанну и то, как с ней никто не хотел спать, даже ее постоянные клиенты.
– На самом деле книга очень неплохая, – скажет банкир. – Говорят, что этот хитрый ублюдок получит Пулитцеровскую премию за оскорбление собственной жены.
Они посмеются над этим немножко виновато, потом жена заметит, что ей очень жаль – жаль, что все так получилось, ведь она считала Марчей счастливой парой.
– Ну, теперь мы знаем правду.
Миссис Марч задумалась, как другие женщины вынесли бы это унижение, если бы оказались на ее месте. Определенно, Патриция, эта простушка из пекарни с вьющимися волосами и глупым тестообразным лицом, пришла бы в восторг от того, что ее муж написал с нее жалкую проститутку. Ей было бы плевать на мнение кого-то еще. Но хотела ли сама миссис Марч быть женщиной такого типа? Женщиной такого типа, который совершенно не волнует свой образ, то, как ее видит мир? Она попыталась представить, как бы все это восприняла Габриэлла. Но подобное никогда не произойдет с Габриэллой, пришла она к выводу, и почувствовала себя несчастной. Несомненно, Габриэллу изобразили бы как привлекательную, уязвимую, но при этом стойкую и неунывающую богиню, такую, из-за которой герои мужского пола дерутся на дуэлях и умирают. Вероятнее всего, получилась бы менее глубокая героиня, менее «реалистичная» (в любом случае что там с реализмом, раз люди его так хвалят?), но гораздо более привлекательная. Конечно, проблема миссис Марч заключалась не в том, что Джоанна была непривлекательной. Проблема заключалась в том, что у людей не оставалось сомнений в том, что и она сама тоже.
Гости вообще заметили, что она ушла? Или они испытали облегчение? Она подумала, не переодеть ли это глупое платье, может, надеть что-то попроще, посексуальнее, но ведь все это заметят, будут ее судить, оценивать, решат, что ее слишком волнует чужое мнение. Миссис Марч страстно желала какой-то мести, и, хотя кража портсигара Габриэллы (который она снова убрала в бюстгальтер) несколько успокоила этот зуд, они заслуживали чего-то похуже. Она стала мечтать о том, как их отравит – мышьяком. Джордж однажды сказал ей, что в Викторианские времена яд хранился в каждом доме. Мышьяк свободно продавали всем, никаких законодательных актов по этому поводу не существовало. Он использовался в красках, которыми красили стены и платья. Она могла бы подать им еще один десерт – отравить их всех тостами с сыром и опиумом. Она представила, как они все валятся у нее в гостиной, потом наступает тишина – странное затишье после такой шумной вечеринки, а она сама переступает через тела – ошеломленная и словно в трансе.
Из этих мечтаний ее внезапно
