Миссис Марч - Вирджиния Фейто

Сначала миссис Марч охватила паника, но через несколько дней это знакомое дыхание стало успокаивающим, и она начала разговаривать с девушкой.

Вскоре миссис Марч уже общалась с девушкой ежедневно: она играла с ней, вместе с ней принимала ванну и даже видела ее во сне. Лицо девушки безвозвратно сливалось с ее собственным, и девушка уже не была девушкой с портрета, а ее сестрой-близняшкой, которую она назвала Кики. Ее родители, которым миссис Марч представила Кики как-то за ужином, просто отмахнулись от нее, хотя и возникла неловкая пауза, но родители посчитали это «этапом взросления» – пока Кики не стала появляться на каждой трапезе. Знакомый психолог, которому соответствующий вопрос задали между делом, высказал предположение, что Кики – это просто своеобразный инструмент, с помощью которого миссис Марч передает свои чувства. Например, Кики, как и миссис Марч, не любила тыквенный пирог, поэтому миссис Марч просила его не подавать. Кики не любила холод, поэтому горничную попросили побыстрее проветривать комнаты.

Миссис Марч всюду брала с собой Кики. Кики нашептывала ей ответы в ухо во время контрольной по математике. Кики развлекала ее, пока мать рассматривала образцы ткани для занавесок в универмаге. Миссис Марч звонила своим школьным подругам по телефону, говорила, что в гости приехала ее кузина Кики, вроде передавала ей трубку и говорила с детской шепелявостью. Один раз она написала себе хвалебное письмо – левой рукой, чтобы никто не узнал ее почерк – и с гордостью демонстрировала подругам, утверждая, что оно от Кики. Вскоре после этого одна из ее одноклассниц заявила ей, что они больше не хотят видеть ее в своем кругу, потому что они не любят лгуний. «Но я не врала!» – с негодованием ответила миссис Марч. Конечно, она знала, что врала, но не могла бы справиться с унижением, если бы призналась, и не смогла бы объяснить, зачем вообще делала такие абсурдные вещи. Стыд миссис Марч от этих воспоминаний был осязаемым. Она никому никогда не признавалась до этого дня, как далеко заходила, чтобы быть вместе со своей вымышленной подругой.

Она в последний раз очень внимательно посмотрела на девушку, на свою Кики. Кики смотрела на нее в ответ, поджав губы, усталым, почти разочарованным взглядом.

Глава XIII

Миссис Марч провела весь следующий день, готовя квартиру к возвращению сына из организованной школой поездки. Она заполнила холодильник шоколадным молоком, сырными палочками и копчеными сосисками, в кухонный шкаф положила ириски и печенье с нугой. Она расставила мягкие игрушки на полке – от самой большой до самой маленькой. Тараканы больше не появлялись, а мочка уха сзади опять побаливала – образовавшаяся корочка отвалилась. Ее нынешнее настроение можно было бы описать как удовлетворительное, более интересного слова для него не нашлось.

Взбивая подушки на кровати Джонатана, она начала тихо напевать себе под нос: «Я вью гнездо, я вью гнездо, я вью гнездо». Она не делала этого со времени своей беременности, когда носила Джонатана, и установившаяся связь запустила последовательность неприятных воспоминаний. Всплыли воспоминания о «Бэйби шауэре» [22] – вечеринке, для которой она украсила свою гостиную бумажными аистами и длинными узкими голубыми лентами. Она пригласила Мэри-Энн, с которой жила в одной комнате в студенческом общежитии, надеясь, что та ей позавидует, раз ей удалось захомутать Джорджа («Джордж Марч – самый красивый мужчина в университетском городке»), и Джил, скучную подругу, которая ходила по пятам за миссис Марч в средней школе, пока другие не стали считать их подругами. Пришли также две кузины Джорджа и одна его бывшая студентка, которая, похоже, мучилась от того, что ей пришлось присутствовать. Никто из семьи миссис Марч прийти не смог.

Миссис Марч стало сильно тошнить, и она удалилась в гостевую ванную. Между приступами тошноты она слышала, что женщины говорили друг другу.

– Вы все знаете, что она не готова к ребенку. Она едва ли о себе способна позаботиться, – заметила одна.

– И рожать от человека, который уже имеет ребенка от другой? Я бы никогда не смогла. Его не будет волновать ни эта беременность, ни этот ребенок – он же уже проходил через все это раньше. Я имею в виду, ему это просто не нужно, – произнесла другая.

Спуская воду в унитазе, миссис Марч могла поклясться, что слышит смех.

Она вытерла рот и вернулась в гостиную, широко улыбаясь, ее голос дрожал от напускной радости, когда она объявила:

– Я вернулась!

Потом они играли в унизительные игры, включавшие «Угадай мамины размеры» по просьбе радостных гостей, которые с таким удовольствием сжимали пряжу и ножницы, что у них белели костяшки пальцев. После этого она извинилась, сказав, что ее снова тошнит, и отправила всех по домам. Она стояла в одиночестве и тишине в детской и смотрела вверх на крюк, закрепленный на потолке, для скульптуры из пластика, которую она так никогда и не удосужилась повесить. Потом она собрала оставшуюся еду и украшения, а также все подарки ребенку в большой черный пакет для мусора и выбросила все это вон.

Потом были роды, жуткое дело. Несмотря на все попытки запереть эти воспоминания в глубине сознания, она до сих пор помнила, как врач раздвигал ее потные ноги, а она сопротивлялась, плохо соображая, что происходит, после эпидуральной анестезии. Она была словно в тумане, пыталась сдвинуть ноги, чтобы спрятать влагалище от яркого света. Когда медсестра вытащила из-под нее впитывающую салфетку (произошла дефекация) и свернула ее, миссис Марч сотрясли рыдания без слез. Команда врачей предположила, что эта реакция связана с гормонами, но на самом деле мучительным было крайнее унижение оттого, что на протяжении нескольких часов она лежала с открытыми интимными частями, и ее все время ощупывали. Она поняла, что им нужен только ребенок. Никого не волновало, что случится с ней самой.

Потом она безвольно лежала, накачанная лекарствами (врачи называли это «восстановлением»), и заснула. Она проснулась в одиночестве на больничной койке и увидела, что рядом сидит ее отец и читает газету. Это оказалось довольно неожиданным, потому что к тому времени ее отец уже два года как умер.

– Папа! – позвала она его, потом снова и снова, но он ни разу не поднял голову.

После рождения ребенка волосы у нее выпадали пучками. Из тела шли густые выделения, окрашенные кровью. Прокладки не могли справиться с красными лохиями, а подгузники для взрослых из коробки, которую она прятала под гостевыми полотенцами, громко скрипели при каждом движении. Швы заживали медленно и вызывали дискомфорт еще долго по окончании четырех недель, которые отводились на восстановление. Но это было не самое худшее. Период беременности был чем-то особенным. Люди – друзья, родственники,