«Илюшка смеется» и другие комедии - Николай Георгиевич Винников

хлеба съела! (Не выдерживает, смеется, машет рукой, уходит.)

Тишина. Из раскрытых окон дома чуть доносятся неясные, приглушенные голоса, звяканье посуды. В какой-то квартире играют на рояле. Входит  А л е к с е й. Оглядывается, приближается к балкону Стрельцовых и бросает на него букет цветов. К чему-то прислушивается, отбегает в сторону и скрывается за штабелем ящиков. Из-за балконной двери выглядывает  А л ь б и н а. Входит  Я к о в. Тоже оглядывается, приближается к тому же балкону и бросает на него плитку шоколада. Прислушивается, отбегает в сторону и скрывается за теми же ящиками. Альбина снова выглядывает из-за балконной двери. Входит  М и х а и л. Оглядывается, поднимает с земли камешек, завертывает его во что-то легкое и бросает на балкон. Прислушивается и отбегает за ящики. Альбина выходит на балкон, подбирает цветы, шоколад и брошенную Михаилом газовую косынку. Зойка раздвигает ветви липы и высовывается из листвы. Альбина слышит шорох, настораживается, приседает у перил балкона, ждет. Входит  Б о р и с. Решительно приближается к балкону Стрельцовых, становится на выступ стены и перебрасывает через перила балкона перевязанного белым бантом черного как уголь котенка.

А л ь б и н а (испуганно). Ай!.. (Убегает.)

Котенок перепрыгивает с балкона на липу.

З о й к а. Ой!.. (Прячется в листве.)

Б о р и с. Альбина Антоновна! Извините. Ей-богу, нечаянно получилось.

Из укрытия появляются  А л е к с е й, Я к о в  и  М и х а и л.

А л е к с е й. Борис! Дьявол тебя побери…

Я к о в. Лезешь со своими котятами-чертенятами.

А л е к с е й. Хотя бы поаккуратнее лез!

М и х а и л. Даже зло берет. Так бы и двинул по затылку!

Б о р и с. Что-о?! Как ты сказал? А ну повтори, змей!

А л е к с е й. Ну ладно, только без этого. Что это с вами? Вернее, что это с нами со всеми, ребята, а?

Б о р и с. Он спрашивает! Он делает вид, будто не знает!

А л е к с е й. Да что? В самом деле, что?!

Б о р и с (с досадой машет рукой). А-а…

Квартет забирает с авансцены инструменты, рассаживается на скамье под липой, настраивается, играет и поет, строка за строкой складывая песню.

Я к о в.

Звезды, звезды в небе ясном — раз, два, три, четыре, пять…

М и х а и л.

Это, Яша, труд напрасный, звезд нельзя ведь сосчитать.

Их как капель в дождь нежданный, как росинок на траве…

Б о р и с.

Как крупинок в каше манной, как волос на голове!

Я к о в.

Отчего же, отчего же, если в небе столько их…

М и х а и л.

Нам всех краше и пригожей лишь одна… на четверых?

Оттого, что так сияет перед утром на заре?..

Б о р и с.

Оттого, что проживает с нами в этом вот дворе!

А л е к с е й. М-да-а… А помните, ребята, на этом самом месте, под этой самой липой, мы с вами торжественно клялись: только мы — квартет «Алямбор»… только мы, наша дружба, учеба, футбол, песни и музыка! И никогда и никаких девчонок!

Я к о в. Да, была такая торжественная… На этом самом месте, под этой самой липой.

М и х а и л. Липовая клятва!

А л е к с е й. Да. Но почему?

М и х а и л. Потому, что то был восьмой класс, три года назад. Тогда все девчонки для меня были «они», вообще «они», а теперь… «она»! Понимаешь, нет? Раньше я не любил, презирал и ненавидел их всех вообще, а теперь… одну, в частности. За то, что она не такая, как все остальные, за то, что уже одним фактом своего существования… Понимаешь, нет?

А л е к с е й. М-да-а…

Я к о в. Как говорится, докатились, дальше некуда.

Б о р и с (паясничает).

Лишь вечер — и я у тебя под балконом

Столбом телеграфным безмолвно стою.

Ни словом единым, ни вздохом, ни стоном

Не смея позицию выдать свою.

Вернувшись с работы, мне сесть бы за ужин —

Обычно, признаться, поесть я люблю, —

Но все это в прошлом, мне ужин не нужен:

Не пью, и не ем, и, как видишь, не сплю.

Я так томлюсь и так страдаю, что телевизор не включаю.

Я до того уже дошел, что ни в кино, ни на футбол!

Стою под балконом и в весе теряю,

Уже не по дням, а, ей-ей, по часам.

Во что обошлась ты мне, я не считаю,

Но надо считать, не в один килограмм.

Так будь человеком, приди на свиданье,

Услышь, как несчастное сердце стучит.

Услышь, пожалей, прояви состраданье,

Верни мне покой мой и мой аппетит.

Я так томлюсь и так страдаю, что телевизор не включаю.

Я до того уже дошел, что ни в кино, ни на футбол!

А л е к с е й. Прошло три года, это верно. Но мы ведь все тот же квартет «Алямбор». По-прежнему шутим, смеемся. А Борис вон даже кривляется.

Б о р и с. А что ж, по-твоему, плакать, пить горькую, стреляться? И почему именно я должен это делать? Ведь оттого, что у нас с вами так получилось, не у всей же четверки должны быть вдребезги разбиты сердца. Чье-то должно уцелеть. Только я считаю, что и в этом деле нам с вами нужен какой-то порядок. Мы же с вами культурные люди со средним образованием, к тому же рабочий класс, наиболее сознательная и организованная часть общества, а толпимся вот здесь, на этом пятачке, под этим балконом, толкаемся, наступаем друг другу на ноги!

А л е к с е й. Что ты подразумеваешь под каким-то порядком?

Б о р и с. Что я подразумеваю? Я подразумеваю… это самое… жребий.

А л е к с е й. Что-о?! Да ты соображаешь, что подразумеваешь?

Я к о в. Ты с каких вновь открытых островов, человекоподобный?

М и х а и л. Черт-те что! Среди нас — папуас!

Б о р и с. Змеи! Дайте досказать. Я же не предлагаю по жребию разыграть девушку.

А л е к с е й. А что ты предлагаешь разыграть?

Б о р и с. Кому остаться здесь и ждать ее, а кому идти в кино, всего-навсего… Вот у меня четыре монеты: одна серебряная и три медные. Я кладу их в свою кепку, перемешиваю, и мы по очереди тащим. Кто вытащит серебряную — остается здесь, а кто медные — в организованном порядке шагает в кино… Кто тащит первым? Ну?!

Где-то вверху во второй раз звонит Зойкин будильник.

А л е к с е й. Что это?

З о й к а (на липе, сама с собой). Двадцать часов сорок пять минут. Сейчас покажется. Вот он!..

М и х а и л. Зойка! Подглядывала и подслушивала, что ли? Ну я сейчас ее за это чуркой… (Ищет чурку на земле.)

Б о р и с. Стой! Есть же другое абсолютно верное и к тому же гуманное средство. (Громко,