Любовь и проклятие камня - Ульяна Подавалова-Петухова

Соджун смотрел, не понимая.

— Я от всего сердца…, — сказал было он.

— И я от всего, — усмехнулся доктор, отвернувшись к своим травам и засучив рукава, — неужто не помните? А я вот помню. Помню, как вы, будучи совсем юным мальчиком, прыгнули в воду за моим сыном, которого выбросило за борт во время шторма. Вы тогда спасли моего самого драгоценного человека.

Доктор опустил скрученную тряпицу в отвар и вновь оглянулся на мужчину.

— Глядя на вас, рискну поспорить, что эта женщина для вас значит… не меньше, — продолжал господин Хван.

Соджун почувствовал, как краснеет. Ему ничего другого не оставалось, как просто поклониться в знак признательности.

— Ступайте, капитан, мне нужно работать, — сказал врач, склоняясь над Елень.

И Соджун вышел. Гаыль тенью скользнула мимо него обратно в комнату, где лежала без сознания ее госпожа. Он же отдал распоряжения слугам по поводу детей. Тех выкупали, накормили и устроили в соседней с матерью комнате.

Сам же Соджун не находил себе места. Давно стемнело, а отца все не было…

Капитан знал все наперед. Отцу явно не понравится, что сын поселил Елень в покоях своей умершей жены. Больше того, это не понравится тестю, тот, как и прежде, приходит к ним. Но поселить ее в доме для рабов, пусть даже в отдельной комнате, он не мог. Женская половина в доме давно простаивает пустой. Отец не женился после смерти матери Соджуна, его сын спустя годы поступил так же.

Соджун, как ни старался, а не мог представить Елень рабыней. Знал, что не сможет ответить отцу на вопрос, в качестве кого отныне будет жить в их доме эта женщина.

«Самое главное, что она и дети живы, остальное приложиться», — думал он, меря шагами двор.

Он был так погружен в свои мысли, что не заметил, как к нему подошел Чжонку. Мальчишка, потрясенный увиденным сегодня, хотел и в то же время боялся поговорить с отцом. Тут Соджун заметил сына и нахмурился. Объяснять сложившуюся ситуацию ему не хотелось. Чжонку, заметив внимание отца, сделал шаг навстречу. Потом еще один, но тот, словно не видя этого, отвернулся, и мальчик остановился, не решаясь подойти. В душе Чжонку обзывал себя трусом. Но сегодня он впервые увидел своего отца таким… живым.

Конечно, он жил в этой стране, знал, какая слава ходит о Ким Соджуне. Знал, что отец входит в десятку лучших мечей Чосона. Знал, но не верил, не чувствовал этого. Это все равно, что знать, да, хурма вкусная, но при этом так никогда ее и не попробовать. Сегодня он, затаив дыхание, смотрел на своего отца с восхищением и гордостью, захлестнувшими сердце. Там, в этой пропитанной страданиями конюшне, юноша, наконец, увидел его.

Конечно, отец брал его в магистрат, где служил и где сам Чжонку не раз наблюдал за учебным боем. Но все это было таким… ненастоящим. Искусственным, бесцветным. Именно поэтому Чжонку так относился к воинскому делу. Он не видел в нем главного — души. Искренне считал, что махать мечом может каждый дурак. Лишать людей жизни — сомнительное удовольствие!

Сегодня же он понял: мужчина должен владеть мечом, чтоб в нужный момент защитить свою женщину. Движения отца, словно прыжки тигра, преследующего добычу, вызвали в душе юноши восторг и… зависть. Да, отец никого не зарубил, он даже не убил этих солдат, которые довели госпожу Елень до такого состояния. Но, взглянув на своего родителя, мальчик понимал, что тому было просто некогда. Счёт шел на секунды. Стоило ли их тратить на наматывание кишок на меч? Куда эти солдаты денутся-то? Чжонку готов был отдать голову на отсечение, что отец точно не забыл лиц этих воинов, обязательно найдет их и покарает. Он их убьет. Совсем. До смерти.

А еще сегодня он испытал страх. Не тот придуманный страх, дескать, что сделают старшие, если поймают его во хмеле, или пожалуется учитель, которому Чжонку поджег подушку? Эти страхи сейчас казались детскими и … ненастоящими. Сегодня Чжонку впервые столкнулся со смертью. Мать Сонъи была жива, когда они с отцом влетели в конюшню, но потом она умерла. Она не дышала.

Воспоминания об этом вогнали мальчишку в краску. Он никогда не видел женщину в нижнем белье. В их доме полно женщин, и все они — рабыни, но даже они всегда выходили из дома одетыми. Однажды он с друзьями прокрался в Бёнгван, подсматривал за молоденькими кисэн. Увидеть, правда, так ничего и не увидел. Благо, хоть юноши спаслись вовремя, их не успели заметить, а то вот был бы стыд!

Увидев госпожу Елень, Чжонку растерялся. Та вся была в крови, и он решил, что та сильно изранена. Когда же отец разрубил веревки, и женщина упала, Чжонку стыдливо отвел глаза.

«Так нельзя… нельзя вот так обращаться с женщиной»,— решил он в ту секунду для себя и тут увидел красавицу Сонъи…

Юное тоненькое тело то там, то здесь просвечивало сквозь прорехи в одежде. И, заметив это, Чжонку впервые в своей жизни испытал жгучую ненависть. Такую острую, что дышать вдруг стало больно. И пока отец пытался вдохнуть в госпожу жизнь, Чжонку набросил на голые плечи девочки один из плащей, что они захватили из дома. Она глянула на него заплаканными глазами снизу вверх и, кутаясь в плащ, опустила стыдливо взгляд.

А потом госпожа вновь начала дышать, и Чжонку увидел лицо отца. Страх медленно отпускал его, и мальчик готов был поклясться: в данный момент тот благодарит Небеса…

— Зайди в дом, — сказал отец.

Чжонку поднял на него глаза. Оказывается, тот подошел и уже довольно долго смотрит на своего задумавшегося ребенка.

— Отец…

— Чжонку, я не хочу об этом говорить, — вдруг перебил отец, — во всяком случае, сейчас.

Юноша неожиданно для самого Соджуна закивал головой, соглашаясь.

— Я просто хотел сказать, вернее, попросить, — проговорил мальчик, сделав еще несколько шагов навстречу.

— О чем?

Сын поднял на него блестящие глаза.

— Научите меня биться, как вы! — восторженно заявил он.

Соджун усмехнулся, а усмешка вышла горькая и кривая.

— Зачем? Не ты ли говорил, что владеть мечом бесполезное занятие, и что главное оружие мужчины — ум?

Чжонку