Ярость - Алекс Михаэлидес

размышляла, говорить ли Лане о находке или нет. Казалось бы, глупый вопрос — яйца выеденного не стоит. И все же…

Как бы стали развиваться события, если б она выбросила серьгу в мусорку прямо здесь, на улице? Или спрятала бы к себе в прикроватную тумбочку рядом с бабушкиным кристаллом и забыла про нее? Ничего не сказала бы Лане? Если б просто держала рот на замке?

Что ж, тогда я, вероятно, не беседовал бы сейчас с вами, верно? Все было бы иначе. И это наводит меня на мысль, что настоящий герой этой истории — или настоящий злодей? — Агати. Ибо принятое ею решение определило дальнейшую судьбу всех нас! Она и понятия не имела, что держит в руке выбор между жизнью и смертью.

Начался дождь. Агати раскрыла зонт и заторопилась домой. Зайдя в дом, она прошла по длинному коридору, отряхнула капли воды с чехлов с одеждой, недовольно бормоча по-гречески, и появилась в кухне.

— Ты тоже попала под дождь? — улыбнулась Лана. — Я промокла до нитки!

Агати молча бросила вещи из химчистки на спинку стула. Вид у нее был несчастный.

— Милая, ты в порядке? — забеспокоилась Лана.

— А?.. Да, все нормально.

— В чем дело? Ч­то-то случилось?

— Нет, — Агати пожала плечами. — Ничего такого. Просто… вот.

И она вынула из кармана серьгу.

— Что там у тебя?

Агати подошла к Лане и разжала кулак, показывая серьгу.

— В химчистке нашли. Зацепилась за лацкан пиджака Джейсона. Сид подумал, что это ваша.

Агати смотрела ­куда-то в сторону, Лана тоже отводила глаза.

— Дай-ка взглянуть.

Агати положила сережку ей на ладонь. Лана притворилась, что рассматривает украшение.

— Не пойму ­что-то. — Она изобразила легкий зевок, словно разговор ей наскучил. — Потом проверю.

— Я могу сама проверить, — быстро сказала Агати, протягивая руку. — Отдайте ее мне, пожалуйста.

Лана, верни серьгу! Отдай ее Агати, чтобы она смогла замять случившееся и унести эту вещь из твоей жизни! Выбрось из головы! Забудь, отвлекись. Возьми телефон и позвони мне — давай вместе пообедаем, сходим погулять, посмотрим кино. Тогда нам удастся избежать ужасной трагедии…

Однако Лана не отдала серьгу, а сжала ее в руке. В этот миг все было предрешено. Интересно, чем я тогда занимался? Обедал с приятелем? Или был в художественной галерее, или читал книгу? Я и не догадывался, что моя жизнь покатилась под откос. А также ни Джейсон, потевший у себя в офисе, ни Лео, постигавший актерское мастерство на уроке, ни Кейт, сражавшаяся с ролью на репетиции…

Ни у кого из нас не возникло ни малейшего предчувствия, что случилось нечто фатальное, изменившее наши судьбы, запустившее цепочку событий, которые через четыре дня приведут к убийству. Вот когда все началось. Вот когда пошел обратный отсчет.

5

Реакция Ланы была чрезмерной, тут я, пожалуй, соглашусь. Это поймет лишь тот, кто с ней знаком. Вы ведь теперь знакомы с Ланой, хотя бы немного. Поэтому последовавшие события вряд ли вас удивят.

Сначала Лана сохраняла спокойствие — ушла к себе в комнату и села за туалетный столик. Затем она внимательно посмотрела на серьгу. Украшение было чужое, Лана поняла это с первого взгляда, но подозрительно знакомое. Где же она могла видеть такие серьги?

«Ерунда, — подумала Лана. — В химчистке ­что-то напутали. Забудь». Но забыть не получалось. Она понимала, что ведет себя неразумно и излишне переживает, однако загадочное украшение не шло у нее из головы. В психологическом плане найденная серьга знаменовала очень многое. Дурной знак, которого Лана очень боялась.

Однажды ее жизнь уже рухнула — когда умер Отто. Она не думала, что сумеет оправиться, полюбить. Встреча с Джейсоном стала для нее вторым шансом. Лана с трудом верила своему счастью. Она чувствовала себя в безопасности, довольной и любимой.

Надо сказать, Лана была очень романтичным человеком. С самого детства — с тех лишенных тепла, одиноких лет, безвозвратно омраченных матерью, которая плевать хотела на собственную дочь. Маленькая Лана заполняла душевную пустоту романтическими мечтами — сказочными видениями о том, как она сбежит из дома и станет знаменитой и, самое главное, обретет любовь. «Я всегда хотела лишь одного — любви, — призналась она мне, пожав плечами. — Остальное неважно».

Лана любила Отто, но не была в него влюблена. Когда он умер, Лана почувствовала, что потеряла отца, а не любовника. Зато между ней и Джейсоном вспыхнула жаркая физическая страсть. Лана позволила себе вновь стать девчонкой-­подростком, у которой кружится голова от чувственной любви.

Все случилось в мгновение ока. Вот Лана знакомится через Кейт с Джейсоном и вдруг — оп! — уже идет к алтарю. Очень жаль, что в тот вечер, когда она впервые увидела Джейсона, у меня не было возможности схватить ее за плечи и хорошенько встряхнуть…

Остановись! Живи в реальном мире. Не принимай незнакомца, которого едва знаешь, за сказочного принца. Присмотрись к нему — разве не видишь, что он фальшивка? Не ведись на эти сияющие глаза, приторную улыбку и неискренний смех. Пойми, это ширма, за которой скрывается жестокий, расчетливый ум.

Но я ничего не сказал. А если б и попытался, вряд ли Лана восприняла бы хоть слово. Судя по всему, любовь не только слепа, но и глуха.

А пока, сидя за туалетным столиком и разглядывая серьгу, Лана ощутила странное головокружение. Казалось, будто она стоит на краю обрыва, а земля под ногами начинает осыпаться и, падая, разбивается о скалы и исчезает в бушующем внизу море. Обрушивалось все — ее жизнь целиком летела вниз, в бездну.

Джейсон ей изменял? Неужели это возможно? Неужели он к ней охладел? Неужели их брак — лишь притворство? Она стала не нужна? Не любима?

Наверное, в этот самый момент Лана потеряла рассудок. Она впала в ярость, она бушевала как ураган, разнося в клочья спальню. Перерыла все вещи Джейсона — полки, ящики, костюмы, карманы, нижнее белье, носки — в поисках ­чего-нибудь припрятанного, любых улик. Дрожащими руками переворачивала содержимое его корзины для грязного белья — она не сомневалась, что обнаружит там презервативы… Но нет, ничего хотя бы отдаленно подозрительного не нашлось и в кабинете мужа — ни чеков, ни посторонних счетов. Ни парной серьги. Ничего. Лана понимала, что сама себя заводит. И дабы не сойти с ума окончательно, надо выкинуть все это из головы. Джейсон любит тебя, а ты любишь его. И доверяешь. Успокойся!

Но Лана не могла успокоиться. Она мерила шагами комнату, чувствуя, что не в силах избавиться от ­какого-то неясного ощущения. Выглянула в окно: дождь закончился. Она схватила плащ и выскочила из дома.

6

Лана шла примерно час. Она целенаправленно проделала весь путь до Темзы, сосредоточившись на физическом ощущении ходьбы, стараясь не думать, не позволять рассудку затуманиться.

На автобусной остановке у реки Лана увидела рекламный плакат — и застыла, глядя на изображение. С плаката на нее смотрела Кейт — черно-­белая фотография, как бы в брызгах крови, а внизу название пьесы: «Агамемнон».

Кейт! Надо посоветоваться с ней! Кейт подскажет, что делать. Лана не задумываясь взмахнула рукой проезжающему черному кэбу[19]. Скрипя тормозами, машина остановилась. Лана склонилась к приоткрытому окошку и назвала водителю адрес: «К театру “Олд Вик”, пожалуйста».

По дороге на Саут-­Бэнк[20] напряжение немного отпустило. Лана уже представляла, как они с Кейт станут смеяться над этим недоразумением. Кейт скажет, чтобы она не глупила и перестала себя накручивать. Что это нелепо и что Джейсон — верный муж. Вообразив этот разговор, Лана ощутила прилив нежности к Кейт — своей давней и самой дорогой подруге. Слава богу, у нее есть Кейт!

Или все было по-другому? Может, у Ланы в глубине души зародилось подозрение? Иначе зачем вот так мчаться в театр? Скажу вам одно: после того, как десятки лет Лане делали прическу и макияж и снимали в разных нарядах, у нее развилась фотографическая память на платья и украшения. Поэтому вряд ли она подумала, что это ее серьга. Тем не менее украшение было смутно знакомым, хоть Лана и не могла вспомнить, где она его видела или на ком. Возможно, я ошибаюсь; теперь мы уже не узнаем наверняка.

К приезду в театр Лана совсем успокоилась, убедив себя, что она слишком мнительная и все это лишь плод ее воспаленного воображения. Лана постучалась в окошко в двери служебного входа, одарив пожилого охранника своей знаменитой улыбкой.

— День добрый, — засиял он,