Ледяной сфинкс - Валерия Вербинина

Молодые люди спустились по служебной лестнице. Во дворе, прервав разговор с Волынским, к ним бросился граф Строганов.

– Мальчик мой! Ты жив? А мне наговорили бог весть что! Какое счастье, что все обошлось!

Граф сделал попытку обнять Александра – и, как нарочно, задел раненую руку.

– Осторожнее, – вмешался Серж, – он ранен!

– Ради бога, прости, – поспешно сказал сенатор, отстраняясь. – Я могу чем-нибудь помочь?

– Я бы хотел отвезти его домой, – сказал Мещерский. – Если вас не затруднит дать вашу карету…

– Да-да, конечно!

Строганов захромал прочь – распорядиться насчет кареты, а Александр увидел Амалию, которая только что показалась из другого выхода, натягивая перчатки. Волынский удивленно посмотрел на нее, но она, по-видимому, даже не заметила его. Девушка смотрела на черно-желтый императорский штандарт, который медленно полз вниз по флагштоку.

С площади донесся гул – находившиеся на ней люди поняли, что императора Александра Освободителя больше нет. На глазах у Амалии выступили слезы, и она смахнула их рукой.

– Сударыня…

Неловко, прихрамывая, к ней подошел Александр.

– Я хотел бы поблагодарить вас… – Барон запнулся. Говорить под этим открытым, прямым взглядом было особенно тяжело.

– Не стоит благодарности, – довольно сухо промолвила Амалия. – Я ничего не сделала.

– Я так не думаю. – Девушка повела плечом, словно показывая: неважно то, что думает он, а важно как раз то, что думает она. – Мой крестный предоставил свою карету, – продолжал Александр. – Если вам угодно, мы можем доставить вас до дома.

Амалия равнодушно поглядела на него, на Сержа, который маячил позади, стараясь не пропустить ни слова из их разговора, на старого графа Строганова, который приблизился, тяжело опираясь на трость. Потом, покачав головой, произнесла:

– Нет. Нам не по пути.

И ушла.

Глава 11

Сожаления

«Если бы я тогда была на канале…»

С этой мыслью Амалия уснула и с нею же проснулась на следующее утро.

«Если бы я оказалась там в то время, когда все случилось…»

Ей не давала покоя мысль, что если бы она была рядом, то сумела бы повлиять на происшедшие события. Хотя, по совести говоря, что она могла сделать?

«Если бы наша полиция работала лучше… Если бы угрозу вовремя вычислили и обезвредили этих безумцев… Ах, щучья холера!»

Ее мучило глубокое недовольство, словно она упустила что-то важное, словно в ее власти было что-то изменить, – но Амалия не воспользовалась предоставленной ей возможностью. Наконец она поняла, что именно было не так. И эта особая служба, о которой столько говорят… Если бы она занималась настоящими делами, а не всякими глупостями вроде какой-то картины…

Амалия была не права – картина Леонардо вовсе не может считаться глупостью, хотя, поскольку в мире все относительно, всегда можно найти большую ценность, чем это полотно. Если, конечно, очень захотеть.

Однако нашу героиню не покидало ощущение, что пока она искала Леонардо и впутывалась на краю света в глупейшие приключения, здесь, в ее стране, назревало нечто неизмеримо более важное, к чему она оказалась совершенно не готова. И теперь уже ничего, ничего нельзя изменить.

Амалия вышла к завтраку расстроенная, бледная и несчастная. На столе было всего два прибора.

– А где дядюшка? – спросила Амалия.

– У себя, – ответила Аделаида Станиславовна. – Он не пожелал выходить.

На ней было траурное платье, и Амалия сразу же вспомнила, что последний раз мать надевала его, когда умер отец.

– Я послала Якова за газетами, – добавила Аделаида Станиславовна.

И Яков явился, вздыхая и шаркая ногами, принес целую стопку пахнущих типографской краской газет.

Амалия жадно схватилась за них, но всюду на белых страницах натыкалась на одни трескуче-безликие казенные фразы: «Погиб порфироносный страдалец…». «Русский народ не может принять на свою голову этого позора, он всецело падает только на отверженцев русской земли…». «Адский умысел совершил свое адское дело. Глава государства пал жертвой злодейской руки…». «Россия в трауре. Не стало великого царя-освободителя. Адские силы совершили свое темное злодейское дело…»[19].

Яков взял поднос с едой и отправился в комнату Казимира и вскоре вернулся – уже без подноса.

– Казимир Станиславович просит взглянуть на газеты, – откашлявшись, возвестил старый слуга.

– Возьми, – буркнула Амалия, подавая растрепанную стопку. – А ты-то сам что думаешь? – неожиданно спросила она.

– Я, барышня? – удивился Яков. – Да что тут думать-то! Злодейство беспримерное. Посудите сами, статочное ли дело, законного государя убивать?

– А Павла Первого что, не убили? – в пространство спросила Амалия. – А Петра Третьего? А как насчет Ивана Антоновича, которого младенцем в крепость заточили и в ней же убили много лет спустя? Тоже все законные были государи, между прочим!

Аделаида Станиславовна взглянула на дочь с тревогой. Хотела что-то сказать, но сдержалась. Яков вытаращил глаза, не нашелся что ответить, взял газеты и зашаркал прочь.

– Леля, – тихо проговорила мать, когда дверь захлопнулась, – я тебя не узнаю.

– Я хотела лишь сказать, – проговорила Амалия, глядя куда-то в сторону, – что те смерти – другое дело. Совсем другое! Рядом всегда были люди, желавшие захватить власть, которые плели заговоры, но в случае неудачи могли и сами поплатиться. А то, что произошло вчера, это… – Амалия сморщилась, как от физической боли, – убийство ради убийства. Бесполезное в конечном итоге, потому что власть убийцам не захватить. А еще безумие, потому что во имя каких-то отвлеченных идей заговорщики становятся врагами собственной страны, своими действиями расшатывают ее устои, сеют смуту и хаос. А ведь нет ничего хуже русской смуты. – Девушка взяла чашку с чаем и тотчас же отставила ее, даже не пригубив. – Что на улицах? Кто-нибудь уже выходил наружу?

– Даша выходила, – ответила Аделаида Станиславовна. – За провизией. Военных – видимо-невидимо, и чем ближе ко дворцу, тем больше. Аничков дворец тоже окружен войсками. И студентов бьют.

– Солдаты? – удивилась Амалия.

– Нет, обыватели. За то, что они царя убили. О втором бомбисте, который погиб, еще ничего не сообщали, а первый, кого задержали, точно студент.

– Их наверняка было больше, – мрачно сказала Амалия.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что бомбы были самодельные. Их же кто-то сделал… и потом, царя ждали именно там, где он должен был проехать. Значит, они следили за ним. Для этого тоже нужны люди. – Амалия вздохнула и поднялась с места. – Пойду проведаю дядюшку, – пояснила она в ответ на вопросительный взгляд матери.

Дядя Казимир лежал в постели, листая газеты. У него был страдальческий, нахохленный вид. Возле кровати стоял нетронутый поднос с едой.

– Дядя, – без обиняков начала Амалия, – я знаю, что ты что-то видел.

Казимир бросил на нее встревоженный взгляд и промямлил:

– С чего ты взяла?

Если бы племянница ответила, что на ее памяти он никогда не пропускал завтрак и вообще во всех обстоятельствах отличался завидным аппетитом, не исключено, что Казимир обиделся бы и замкнулся в себе. Поэтому Амалия пошла на хитрость.

– Потому что ты, дядя, вовсе не глупый человек, – ответила она доверительным тоном, присаживаясь на край постели. – И ты был поблизости, когда убивали государя.

Казимир шмыгнул носом, ответил слабым голосом:

– Из этого еще ничего не следует. И вообще я стоял далеко.

– Дя-дя!

– И потом, я ни в чем не уверен, – поспешно добавил Казимир. – Мало ли что мне могло привидеться!

– Дядюшка, – наклонилась к нему Амалия, – когда произошло такое ужасное преступление, долг каждого честного человека – помочь следствию. Если ты…

Но слово «следствие» повергло Казимира в такой ужас, что он отшатнулся и энергично замахал своими коротенькими ручками.

– Нет, нет, племянница, ни за что! И не проси! Ты хоть понимаешь, чего ты от меня добиваешься? Эти мерзавцы убили царя, которого охраняли день и ночь! А я что, по-твоему, царь? Кто станет меня охранять, если мои показания им не понравятся? Да они укокошат меня за милую душу и даже раздумывать не будут!

Амалия принялась убеждать его, уговаривать, увещевать, но все без толку. Казимир упорно отказывался идти в полицию, давать показания и вообще сообщать кому бы то ни было о том, что видел. У дядюшки Амалии всегда отлично был развит инстинкт самосохранения, а сейчас, когда на подмогу инстинкту пришла трусость, Казимир вообще разошелся и не желал ничего слушать. Наконец племяннице пришла в голову счастливая мысль.

– Послушай, дядюшка, – сказала Амалия, сделав серьезное лицо, – ты же сам понимаешь, что в особую службу меня взяли по приказу покойного императора. Кто знает, как все сложится теперь, при новых властях… – Казимир встревоженно распрямился. – Мне надо будет рассказать им что-нибудь такое, что даст им понять, насколько я для них важна. И то, что ты видел, может мне очень помочь. – Казимир заколебался. – Обещаю, тебя никто не будет вызывать в суд, и вообще никто о тебе не узнает. Я даже имени твоего называть не стану. Но мне надо знать, что ты видел!