Пора охоты на моржей - Владилен Леонтьев

Летом Владик снова ушел в плавание, но на этот раз не по реке, а в море. Еще весной он узнал от матери, что катер Чукотторга должен пойти в Увэлен за изделиями промкомбината. Он побывал у начальника плавбазы, и тот ему ответил, что не возражает назначить его на этот катер, если старшина «Четверки», где работал Владик, не будет против: все же команда сработалась и ее не хотелось бы обновлять.

Старшина долго упрямился и не хотел отпускать Владика.

— Но я же не сбегу от тебя, — упрашивал Владик. — Мне очень хочется побывать в Увэлене, повидать отца.

И старшина согласился. Приказом по плавбазе Владик был назначен матросом на «Двойку» и вписан в судовую роль. На плавбазе было принято называть катера не по названиям, а по номерам: «Двойка», «Тройка», «Четверка», «Пятерка». Первого, катера самого старшего по возрасту, не было, он затонул где-то на Туманской, но в память о нем нумерацию сохранили. «Двойка» и «Пятерка» были катера с большой осадкой, они совершали морские рейсы.

Старшина «Двойки» Иван Васильевич Добродеев считался одним из лучших и опытнейших судоводителей и пользовался непререкаемым авторитетом. Всю войну он проплавал без единой аварии. Как только начиналась навигация, он обосновывался на катере как дома и не покидал палубу до тех пор, пока его судно не вытаскивали на берег. Среднего роста, худощавый, с виду он казался угрюмым и сердитым. На его лице редко появлялась улыбка, говорил тихо, короткими и отрывистыми фразами, был нетерпим к беспорядку на катере и мрачнел, когда видел вещь, лежащую не на месте.

Его противоположностью был моторист Костя Секачев. Маленького роста, подвижный и бойкий, он всегда сыпал шутками и знал массу анекдотов. Старшина и моторист давно работали вместе, сдружились и дополняли друг друга. И Владик, третий член команды, быстро сошелся с ними.

Катер «Двойка» с плавными обводами, грудастый, с широкой и просторной палубой выглядел солидно в сравнении с другими. На нем стоял японский одноцилиндровый мощный дизель «Йокагама». Дизель давно устарел, но его не меняли, так как работал он бесперебойно и был нетребователен к солярке. Верно или нет, но на плавбазе рассказывали, как «Двойка» в сорок втором году пришла из залива Креста на моржовом жиру. Правда, вся надстройка на катере из белой стала черной, из выхлопной трубы летели клочья темной вязкой гари, а вся палуба покрылась липким жиром и по ней невозможно было пройти. Чтобы запустить двигатель, Косте Секачеву надо было затратить полтора-два часа. Сначала он добела грел специальными паяльными лампами шары у форсунок, затем брал ломик и проворачивал огромный и тяжелый маховик. Когда шары нагревались до нужной температуры, которую мог определить только сам моторист, он снова вставлял в паз маховика ломик и резко, сколько хватал сил, налегая всем телом, проворачивал его. Раздавался глухой сильный выхлоп, через полминуты — второй, через несколько секунд — третий, а потом все чаще и чаще. И теперь дизель мог работать не останавливаясь всю навигацию, следи только за горючим и маслом.

Когда в сорок четвертом году на плавбазу пришли новенькие красивые американские четырехцилиндровые дизели, запускавшиеся стартером, и один из них предложили Ивану Васильевичу, они с мотористом категорически отказались от нового двигателя.

— Не верю я в эту американскую технику. На ней только в реках да озерах плавать, — и не стал ставить новый двигатель.

Двадцатого июня лиман вскрылся. Через неделю лед вынесло в море, и «Двойку» первой спустили на воду. А еще через неделю, загрузившись в Анадыре, она пошла по лиману к Русской Кошке. Но здесь встретились паковые льды, и Иван Васильевич не рискнул выходить в море, хотя Владик пытался убедить его, что ничего страшного нет и между льдинами можно проскочить, а там, дальше, будет чисто. Чукчи не боятся таких льдов. Старшина, словно не слышал Владика, развернул «Двойку» и пошел в Анадырь.

Снова вышли через десять дней. На этот раз море было совершенно чистым и спокойным. От мыса Низкого взяли курс на мыс Беринга к бухте Преображения, где быстро разгрузились, и на второй день пришли в порт Провидения. Здесь «Двойка» поступила в распоряжение директора Чукотской районной торговой конторы. Несколько дней простояла она у пирса. Ждали указаний нового начальника, хотя задание было определенное.

Старшину начинало злить вынужденное безделье. Он сам сходил к директору райторга Петру Петровичу Денисенко, и тот коротко сказал: «Ждите». Иван Васильевич сидел в рубке хмурый, часто свертывал из махорки козью ножку и курил. Даже Костя своими анекдотами не мог развлечь его. Наконец на пятый день появилась на пирсе машина, привезли груз. А к вечеру явился навеселе и сам директор с не менее веселой компанией.

— Ну, трогаем! — директор дружески похлопал старшину по плечу.

— Сейчас шары будем греть, часик придется подождать, — нисколько не радуясь, ответил Иван Васильевич.

— Какие шары? — и директор подозрительно посмотрел на старшину.

— Дизель пускать будем, — пояснил старшина. — Надо было заранее сказать, во сколько выходим.

— Ну, не сердись, не сердись, старина. Мы подождем, — и директор со свертками и чемоданчиком, как хозяин, спустился в кубрик, за ним еще человек пять.

Пока Костя грел шары, в кубрике появились на столе бутылки с коньяком, спиртом и груда закуски. Спуск в кубрик был из рубки, и в открытые двери было видно все, что делается внизу.

Старшина нервничал. Все это ему не нравилось. Он позвал директора:

— Петр Петрович, не надо бы это, — показал он на бутылки.

— Ну что ты, дорогой, мы не пьем, а просто на дорожку на прощание, — отшутился директор, а потом строго добавил. — Старшина, надо все же соблюдать субординацию, не советую делать мне замечания, командовать буду я, — и спустился в кубрик. — Пусть твой юнга чаек приготовит и еще что-нибудь горяченькое, — донеслось оттуда.

Иван Васильевич ничего не сказал Владику, сжал тонкие губы и дал звонок в машинное отделение. А когда катер был уже на выходе из бухты, в кубрике стало шумно и весело, разгорелись споры по вопросам международной политики: жалели Рузвельта, ругали Трумэна. Владик, прибрав все швартовые концы и закрепив их, стоял в рубке рядом со старшиной, а Костя пристраивал себе постель в машинном отделении. Он был большим охотником поспать, но работу двигателя чувствовал и во сне. На траверзе мыса Чаплино из кубрика открылась дверь, и в рубку поднялся раскрасневшийся директор.

— Ну как? — встал он рядом со старшиной. — Идем?

— Идем, — сквозь зубы ответил старшина.

— Иван Васильевич, надо будет зайти на Кукунские горячие ключи, — и потер руки. — Погреемся там. Ха-ха!

— Я не могу это сделать. Здесь есть запретные зоны, в лоции они не указаны, и нас могут арестовать. Я не имею права.

— Ну ты уж не городи, пожалуйста! Никаких зон тут нет. На ключи надо зайти обязательно, — категорично повторил директор, напомнил, что нужен чай, и спустился в кубрик.

— И где эти чертовы ключи находятся? — передав штурвал Владику, рассматривал лоцию старшина.

— Я бывал там,— ответил Владик. Ему очень хотелось помочь старшине, — Пройдем Сенявинским проливом, я сразу же вспомню,— и показал на карте, где примерно находятся горячие источники.

— Иди, приготовь им чай,— и старшина взял у Владика штурвал.

Рано утром «Двойка» стала на якорь в бухте, окруженной высокими сопками, похожей на скандинавский фиорд. Сопки мрачные, черные и неприветливые. И лишь напротив катера была небольшая долинка среди отвесных гор, галечная коса, за ней лагуна, и дальше виднелся яркий зеленый холм. Он как живой цветок выделялся на фоне мрачных гор. Из-под него и били горячие ключи. Там стоял домик, который обогревался горячей водой из источников, были выкопаны и обложены плоскими камнями ямы — ванны. На косе невдалеке — пять яранг чукчей. Серые яранги сливались с темными горами — не сразу их и увидишь.

Владик на ялике переправил всех пассажиров на берег. Они шумной веселой толпой с вещмешками и чемоданами направились к горячим источникам, не обратив внимания на яранги чукчей. В кубрике был настоящий разгром: постели не убраны, на столе — грязная посуда, под трапом — пустые бутылки. Только к полудню Владик сумел навести порядок и взялся было готовить обед.

— Может, оленины свежей достанем, — обратился к нему Иван Васильевич, — заглянув в кубрик. — Давай попроведаем чукчей.

В первой яранге они застали одну женщину с грудным ребенком, которая не знала русского языка и не могла ответить вразумительно на вопросы старшины, а Владик почему-то застеснялся заговорить при нем по-чукотски. В следующей яранге никого не было, а из третьей молодой чукча направил их в последнюю ярангу. В ней сидел старик, а рядом с ним полулежали двое рослых парней. Над чуть тлеющим очагом в чоттагине висел прокопченный чайник, и старушка подкладывала в огонь сухие веточки кустарника.