Пора охоты на моржей - Владилен Леонтьев

К приезду Владика промкомбинат имел свои отделения в Наукане, Кенискуне и Инчоуне и твердо становился на ноги. Люди охотно шли туда: там были твердые заработки, а деньги уже казались им такой жизненной необходимостью, как мясо и жир. Организовалась пошивочная мастерская в Инчоуне, из далекого Сешана переселились в Увэлен братья Куннукай и Куннутегин, перебралась с острова Имелин семья эскимоса Вальтыргина, освоил резьбу по кости бывший бедняк-чаучу Чотгыткы. Так как рабочих мест не хватало для всех желающих, промкомбинат давал работу на дом. И пожалуй, не было человека на маленьком пятачке Дежневского массива, не принимавшего участия в этом деле.

Даже старый, но еще веселый и жизнерадостный старичок Уратагин, друг Таая, с утра садился в мастерской у китового позвонка и теслом обрубал и отделывал клыки, готовя их для граверов-резчиков. Разминал и выделывал шкуры знаменитый и уважаемый увэленский певец и сказитель слепой Пайме, находилась работа и другим старикам и инвалидам. Даже колхозники, когда не было охоты, работали и сдавали свои изделия в промкомбинат, а среди них были замечательные художники.

Рабочий день отца начинался с шести утра. Отец клал в карман пакетики с пенициллином и обходил всех больных, давая по таблетке. Пенициллин в то время был новым сильнодействующим средством, и отцу с большим трудом удалось его достать в бухте Провидения на судах, приходивших из Америки. В маленькой поселковой больничке не было почти никаких лекарств, и местный фельдшер, сетуя на беспомощность, ограничивался тем, что обходил все яранги, мерил температуру единственным градусником, давал совет не раскрывать пологов и запрещал общение между ярангами. Об эпидемии он сообщил в район, округ, но, видимо, и там было трудно с медикаментами.

Русские, жившие в Увэлене, не болели корью, а грипп легко переносили на ногах, и среди них не было смертельных случаев. Для увэленцев это оказалось бедствием. Не стало веселого и разговорчивого собеседника отца Тэгрынкеу, умер брат Тутыриля председатель сельсовета Амтын. Вымерла полностью семья Сены, сын которого Тынетегин был лучшим музыкантом в школе и на слух мог на гитаре или баяне сыграть мотив любой песни, услышанной хоть раз. Рядом со школой, на месте, где стояла яранга Сены, осталась лишь овальная утоптанная площадка и лежали по краям тяжелые круглые камни, которые оттягивали покрышку. Вот здесь был полог, и Владик вечерами любил засиживаться у Тынетегина, слушать его игру на гитаре, подаренной ему школой.

— К черту такие условия! — с горечью и болью ругался вечерами Глебов. — Менять надо яранги на дома, надо строить настоящую больницу. Высунется из полога, где духота, полуголым — и наутро выносим покойника!

В один из дней Владик съездил на катер, взял банку сгущенного молока, две пачки галет, несколько больших кусков сахара и направился к старичку Айе.

На притоптывание ног в чоттагине — знак, что кто-то пришел. — из полога раздался слабый голос:

— Мэнин? Кто?

— Гым, да я, Влятик!

— Како етти! — раздался в ответ тот же голос.

Владик не стал ждать приглашения, приподнял шкуру и наполовину вполз туда.

В пологе лежали трое: справа сам Айе, рядом с ним металась в жару его жена, а у левой стенки лежала Зимина, племянница Айе. Она тоже была в бреду. Все лицо покрылось большими капельками пота. «Мимле! Мимле! Воды!» — шептала она, облизывая языком сухие, потрескавшиеся губы.

Чуть светился жирник. Маленький язычок пламени вот-вот должен был соскочить с фитиля и подпрыгнуть. В пологе очень душно. Айе хотел было сесть, но не смог и, повернувшись набок, пытался улыбнуться Владику.

— Како, како! — шептали губы. — Большой, большой, совсем взрослый. Приехал?

— Да, — ответил Владик. — Приехал. Только ненадолго. Но я вернусь, Айе. С тобой в мастерской работать буду. Лежи спокойно. Выздоровеешь — поговорим.

Владик поправил одеяла на всех больных, чуть приподнял полог, впустив струю свежего воздуха, выправил фитиль в жирнике. Огонек весело пробежал по кромке и засветился яркой ровной полоской. Затем Владик налил из чайника воды в кружку, приподнял Зимину и поднес кружку к губам.

— Зимина, Зимина! Это я, Влятик! Помнишь, в школе я все время тебя за косы дергал? Помнишь?

Зимина чуть приоткрыла свои черные широкие глаза, бессмысленно посмотрела на него, уцепилась за кружку и с жадностью выпила воду.

— Ии-и! — застонала она и повалилась на постель.

— Хорошо, что зашел. Я увидел тебя, — с трудом шептал Айе. — Вэлынкыкун! Спасибо!

— Вот подарок принес, — и Владик выложил галеты, сахар и банку сгущенки. — Может, чай поставить?

Айе ничего не ответил.

— Тогда я пойду, Айе, скажу фельдшеру, отцу. Они лекарства дадут. Вынэ аттау! Пойду я! Еще приду, Айе! — сказал Владик, опустил полог и выполз в чоттагин.

Но подарки остались нетронутыми: наутро все были мертвы…

В мастерской не слышалось смеха, шуток. Косторезы молча заканчивали упаковку костяных изделий. На основной крепкой дощечке сверлили отверстия, ставили собачью или оленью упряжку на подставке, туго привязывали ее, пропуская шпагат через дырочки, чтобы при транспортировке изделие не разбилось, затем уже осторожно сбивали нужный ящик. Таай придирчиво проверял каждую упакованную вещь. Гравированные клыки обертывали бумагой и клали в ящик со стружками или паклей. Меховые вещи: тапочки с красивым узором из оленьей шерсти, цветных ниток и бисера, торбаза из камуса, шапки, коврики — все это укладывали в мешки. Увэленский промкомбинат отправлял свою первую продукцию.

Иван Васильевич стал поторапливать директора, ссылаясь на то, что лагуна мелеет и катер с полной загрузкой не пройдет через горловину: все же кость тяжеловата.

— Скоро эйгынлин — северный ветер будет, лагуна станет глубокой, — успокоил его Кагье.

Предвидение Кагье оправдалось. Когда катер был загружен и готов к выходу, он сам пришел к старшине и сказал:

— Тагам! Поехали!

Тяжело, очень тяжело было на душе у Владика. Не ожидал он, что родной Увэлен встретит его такой печалью. Рычыповские костяшки так и пролежали без дела в карманах. Пустовала гэчеватын — увеселительная площадка: никто не боролся, не бегал до изнеможения по кругу, не слышно было танцевальных песен. Даже ребятишки не подымали возню в поселке, а на скале Ёпын не сидел наблюдатель.

Возвращение

Не сразу после окончания школы удалось Владику вернуться в Увэлен. Его призвали в армию и сразу направили учиться в одно из военно-технических училищ авиации дальнего действия. Учился он с охотой, с интересом. Но, видимо, адаптация к новым условиям жизни и климату оказалась не такой уж простой, и кончилась она для него печально. Он простудился и тяжело заболел, лечили его шесть месяцев в госпитале, был отчислен из училища по состоянию здоровья и отправлен жить к «белым медведям», как определил председатель медицинской комиссии, когда Владик сказал, что ему надо ехать на Чукотку, в Увэлен.

До Владивостока добрался поездом хорошо. Ехал в плацкартном вагоне. Было трудно с продуктами, но сухого пайка, который выдавали на больших станциях по продовольственному аттестату, хватало, и даже оставались излишки хлеба.

На него Владик выменивал на станциях яйца, молоко, вареную картошку, соленые огурцы. А вот во Владивостоке, шумном и многолюдном городе, начались неприятности. Отсюда надо было ехать не поездом, а пароходом. По своей неопытности он не выписал в училище требование на морской транспорт, а без него билет на пароход не давали. В воинской кассе прямо сказали, что нужен документ на приобретение билета или какое-либо отношение, если его брать за наличный расчет. Но где взять этот документ?

Пробовал Владик обратиться к военному коменданту, но там его направили в военкомат, как временно освобожденного от воинской службы, а в горвоенкомате сказали, что они к нему не имеют никакого отношения. Тут еще кончился продовольственный аттестат. Денег не было, просить из дома он не решался, так как пароход отходил через две недели и перевод мог не прийти. Знакомые, у которых он жил, посоветовали обратиться к председателю крайисполкома, депутату Верховного Совета СССР, записали его к нему на прием.

Через два дня председатель крайисполкома принял Владика, внимательно выслушал, позвонил какому-то Василию Петровичу.

— Идите в крайвоенкомат, там все оформят, — улыбнулся председатель и пожал руку Владику. — Это здесь, рядом. Счастливо добраться до родной Чукотки.

И, окрыленный надеждой, Владик бегом пустился в крайвоенкомат. Там его выслушали и велели прийти завтра.

Но ни завтра, ни послезавтра требование так и не выписали. С утра до обеда он высиживал в военкомате и терпеливо ждал. Капитан, которому поручили его дело, все ссылался на занятость.