Точка кипения - Али Найт

— Эй, не так быстро! — Он берет меня под руку, и мы идем медленно, как прогуливающаяся парочка. — Тяжелая неделя, да?

Я не отвечаю.

— Я не собирался расстраивать тебя тогда на катере, Кейт, просто я хочу, чтобы дела компании шли хорошо, правда.

— Говоришь, ты более заинтересован, чем Пол?

— Нет, но в глубине души Пол не любит реалити-шоу. Он хочет делать серьезные программы о Ливане или слепых детях из Африки, ну и тому подобное, но они не приносят денег. Нравится тебе или нет, эту компанию продали благодаря…

— Тебе.

Лекс пожимает плечами.

— Как тебе угодно.

— Я не помню, чтобы «Кто сделал это?» когда-либо побила успех программы о Джерри Бонакорси.

— Ох, Кейт, мне нравится, как ты защищаешь Пола при любой возможности, что бы он ни сделал! Господи, хотел бы я иметь такую жену! — Лекс дотрагивается до густых зарослей тиса.

Меня вдруг осеняет. Пол часто появляется на экране, он всю неделю давал интервью, защищал «Взгляд изнутри», делая рекламу компании. Пресса и телевидение постоянно обращаются к нему. Они никогда и не заговаривали о Лексе. Для такого тщеславного мужчины, как он, это, наверное, неприятно. Форвуд ТВ — это совместная компания: Лекс и Пол владеют сорока пятью процентами каждый, оставшаяся часть находится в руках разных инвесторов. Интересно, насколько прочное это партнерство. Если бы Пол ушел из Форвуда или был дискредитирован, его могли бы вынудить продать свою долю компании и другие инвесторы сразу получили бы возможность купить эти акции. А Лекс в итоге мог бы стать главным, к тому же он заработал бы гораздо больше денег, когда продажа завершилась. Обвинение в убийстве определенно стало бы причиной, вынуждающей Пола продать свою долю.

— Ты выяснила, где был Пол в понедельник вечером? — Лекс так же предсказуем, как хищник, который гонится за антилопой: он хватает за самое уязвимое место. — Судя по всему, полиция спрашивала тебя об этом?

Я пытаюсь грозно посмотреть на него, желая доказать, что его словесные удары не поражают меня.

— Это их как раз не интересовало. Они в основном спрашивали о Мелоди и о том, насколько хорошо Пол знал ее.

Я проклинаю себя самыми последними словами. Желая, чтобы мой голос звучал как можно естественнее, я попадаю прямо в капкан. Лекс снова награждает меня этой своей ухмылкой, словно знает кучу секретов.

— Странно. Мне казалось, ты достаточно сообразительна, чтобы выяснить, где он был тогда. — Он ловит мой взгляд. — В свете теперешних событий я не удивлен.

Ухмылка сползает с его лица. Он предельно серьезен. И все еще крепко держит меня за руку.

— Он был со мной.

Лекс не может скрыть, насколько поражен. Но тут из-за угла появляются Джош, Джон, Ава и Пол и спешат к нам.

— Мама, я нашел его первым, — говорит Джош.

Ава сидит у Пола на плечах и кричит:

— Я отсюда вижу все!

Лекс выпускает мою руку так быстро, словно его ошпарило. Он никогда не был женат. Его отношения длятся всего несколько месяцев. Я вызывающе смотрю на него, чтобы он правильно понял мое намерение. Хорошо или плохо, я заняла свою позицию и ему лучше знать, насколько серьезно я буду отстаивать ее. Мне это только кажется или я действительно впервые вижу, что он начал уважать меня?

Глава 17

Оставшуюся часть выходных Пол дает интервью и разговаривает с Джоном и Лексом по телефону. В понедельник утром я собираю Джоша и Аву в школу с холодной деловитостью отвергнутой женщины. Мне разрешили сегодня поработать дома, поэтому я сажусь за компьютер, чтобы просмотреть электронную информацию. Машина загружается целую вечность, и я нетерпеливо стучу по столу. Я хочу избавить себя от этих мучений. Хочу найти что-нибудь конкретное — очевидцев преступления, по крайней мере: любой факт будет лучше, чем это томление неизвестностью.

Я набираю адрес рабочей почты Пола и вбиваю пароль. Это первый раз я захожу в его почту, хотя никогда не считала это его приватной территорией или что я нарушаю неписаный закон, на котором основывается наш брак. Красный текст уже начинает раздражать, набранные символы не подходят. Еще несколько попыток, и я сталкиваюсь с новой ужасной реальностью: все буквы я набрала правильно, вот только Пол сменил пароль. Я сижу не шелохнувшись и пытаюсь разобраться, что это значит. Я знаю все о жизни Пола. Никогда ничего специально не выискивала, просто все открывалось в ходе нашей совместной жизни. Хотя нет. Я выяснила пин-код его банковского счета, номер счета в налоговой компании и то, что написано в его завещании. А сейчас я не могу войти в его электронную почту, в его личное общение с окружающими. И у меня возникло желание не просто открыть ее, но и порыться во всех входящих, исходящих и удаленных письмах. У меня появляется непреодолимая навязчивая идея попасть туда. Я его жена и имею на это право.

Я кладу руки на стол, пытаясь обхватить его кончиками пальцев, мои ногти царапают лакированную поверхность. Я войду, чего бы мне это ни стоило! В фильмах постоянно взламывают пароли. Просто набирают кличку собаки — и все готово. Но я не в фильме, это реальная жизнь, и мой муж заблокировал меня. Прошло три часа, а я на том же месте, ничего не получается. Я пробовала мыслимое и немыслимое. Я знаю о Поле все, каждую проклятую деталь его жизни, и везде провал. Я пыталась рассуждать логически, спокойно и методично. Мое имя. Имена детей. Имена других членов семьи, потом племянниц, племянников, дедушек и бабушек. Я печатала названия всех школ и имена его любимых учителей. Попыталась вбить наш предыдущий адрес — с улицей и номером дома, а потом без них. Перечислила коллег по работе, старых и новых, его бывших девушек, футбольный клуб, прозвище его футбольного клуба, имя черепахи из его детства (как выяснилось в ходе одной игры, в которую мы играли в пабе много лет назад, Геркулес Гамлей — это имя посредственной порнозвезды), его любимое место отдыха, место, где мы поженились, где он женился на Элоиде, и, конечно, я пробовала «Мелоди» с фамилией и без. Безрезультатно. Я вбивала названия книг на полке возле компьютера, «Марию-Розу», его любимого политика, дизайнеров, одежду которых он носит, нашего последнего подрядчика. Я набирала названия передач, которые он курировал, сериалы, за которые он получал призы…

А потом я просто швырнула клавиатуру через всю комнату, опрокинула чашку чая и завыла. Он играет со мной. Хочет свести с ума. Сейчас я ненавижу своего мужа. Я ненавижу его больше, чем могла себе представить.

Пол высокомерен. У него есть на это причины: он управляет большой компанией, получает награды за свои работы, имеет огромный штат сотрудников. Он хорошо образован, легко находит аргументы в отношении абстрактных вещей, ради интереса может принять альтернативную точку зрения. Он умнее меня. Он обыгрывает меня в игры. В шахматы — это само собой, но еще и в «Монополию». Он может закончить мой кроссворд и сделать меня в «Скрэббл».[4] Последнее особенно обидно. Это каждый раз неприятно, но я пытаюсь делать вид, что это не так. Всякий раз, когда он кладет свой последний кубик и записывает финальное очко старым карандашом, который мы храним в коробке, он смотрит на меня так наигранно печально и говорит:

— Еще бы чуть-чуть, если бы тебе только досталась «К»… тогда кто знает?

А потом смеется. И мне так хочется стереть эту улыбку с его лица. Соскрести ее стоит четырех дополнительных очков.

Я иду в туалет и немного успокаиваюсь, но разлитый чай так и остается на ковре. На углу стола лежит листок бумаги с наспех записанной деловой информацией. Я попыталась внести что-то оттуда. Не сработало. Я смотрю на его неразборчивый почерк. Он все пишет заглавными буквами, что мне всегда казалось странным. Может быть, загвоздка в этом. Он определенно пишет безграмотно. Он обыгрывает меня в «Скрэббл», но не умеет правильно писать. Он очень талантливый, но часто кричит мне, работая на своем ноутбуке:

— Как пишется: «терять» или «тирять»? Как бы ты написала «особенность»?

Это его ахиллесова пята. Левое полушарие подбрасывает мне мысль, которая крутилась в моем мозгу в последнее время довольно часто. Элоида — это сложное имя. Мне было интересно, сколько времени ему понадобилось, чтобы правильно его написать. Прежде чем я успела подумать, что делаю, я набираю «мелади». Нажимаю «Enter» — не пускает. Я набираю «меледи». Нажимаю «Enter»… ничего. «Ох, Эгги, Эгги», — говорю я себе, а слезы уже текут по щекам. Я печатаю свое прозвище дважды, потому что требуется не менее шести символов, и неожиданно у меня получается.

Дрожащей рукой я вытираю слезы. То, что мне таки удалось взломать пароль, не приносит никакого удовлетворения. Это лишь добавляет вопросы, на которые нет ответов. Я заставляю себя сконцентрироваться на предстоящей работе. В папке с входящими письмами нет ничего интересного. Там нет абсолютно ничего от Мелоди, никаких бесстыдных шуточек с сексуальным намеком, подтверждающих долгую связь, никаких страстных посланий от молоденькой и томимой любовью почитательницы. Удаленные и исходящие папки такие же неинтересные. Возникает ощущение, что меня обвели вокруг пальца после стольких усилий и потраченных часов. Хотя что здесь удивительного? Мелоди мертва. Она была убита. Самое правильное — это очистить почту. Такое чувство, будто я приехала на вечеринку после того, как самые интересные гости уже разошлись. В такой ситуации я, наверное, стала бы пробираться к буфету. Я начинаю просматривать всю корреспонденцию только лишь потому, что потратила столько времени, чтобы залезть сюда. Вот небольшая переписка с Лексом; выглядит так, словно он просит о большей доле в компании. Это неудивительно. Лекс, как в рекламе L’Oréal, всегда считает, что он «этого достоин». Есть неожиданно холодные письма от Порши, детально описывающей денежные обязательства CPTV и стратегии зонта, — не знаю, что это значит. Она всегда ставит в копию кого-то еще и никогда не подписывается с той скрупулезностью, к которой я привыкла. Она загружена работой, которую когда-то давно воспринимала так поверхностно. Есть письма от Сергея, предлагающего Полу оплатить просроченные платежи; шутка-спам от Астрид и приглашение на выставку от Джесси с большим количеством восклицательных знаков. Затем я нахожу переписку с Джоном, в которой Пол спрашивает, нужно ли Форвуд ТВ защищать себя. Джон прилагает длинную статью об интеллектуальной собственности. Я пробегаю глазами переписку, в которой они пытаются выяснить, кому принадлежит идея, а кому — сделанная по ней программа.