Седьмое небо. Танго скорпионов - Владимир Козлов

– Вот жуки, – неплохо вы пристроились, – похвалил их Рыжик, – может вам подкинуть несколько точек для работы. У меня есть на примете ларьки, не только где продукты есть, но и галантерея.

Они увлеклись разговором, что не заметили, как с русской печки на них смотрит и слушает проснувшаяся Верона.

– Мы для этого и приехали сюда, – сказал Ластик, – в Горьком уже опасно кнокать ларьки. Мы же не одни там такие ухари. В газетах уже пишут о повальных взломах ларьков. А на Мызе, кто-то умудрился из ларька вывезти несколько мешков муки и разных круп. Поэтому наряды милиции на улицах сейчас усилили.

– Нам галантерея пока не нужна, – раздался голос Вероны с печки, который заставил вздрогнуть гостей, – кур кормить нечем, – слезла она с печки и, подойдя к столу, восхищённо сказала:

– Вот это мы гульнём сегодня! Друзья Злого, – наши друзья! Придётся в погреб лезть, – солёной капусты, хоть достать, да грибков маринованных.

Витёк пить отказался и ушёл от Рыжика, когда его друзья, сморённые вином, полезли на печку и там уснули.

Больше их Витёк не увидит.

Только через семь лет он узнает, что в эту ночь они с Рыжиком обчистят галантерейную лавку и их утром возьмут с награбленными вещами в электричке. Но они не продадут Рыжика и отведут от себя Альку прямо в электричке. На полтора года они попадут в колонию для несовершеннолетних.

Рыжик в тот день не знал, что ребят взяли. Но на следующий день по местному радио он услышит, что на электричке работниками транспортной милиции были задержаны малолетние преступники, действующие в городе Зеленоборск. При них были найдены орудия преступления, а так – же часть похищенных вещей из галантерейной лавки. Он на пару дней затаится, на свалке. Но, услышав от Вероны, что вокруг штиль стоит, вылез из своего логова. Ему было ясно, мальчишки его не сдали милиции, и гроза прошла мимо. Он через два месяца приступит к реализации своего плана с ювелиром, выбрав для этого самый удобный день. В святки, когда по улицам города будет много ходить ряженых людей, они пойдут на дело.

Пичу они не возьмут с собой. Он будет лишней фигурой, так, как женщина с пряжкой просквозила от них, пока Рыжик трясся от страха, ожидая каждый день, что за ним могут приехать люди в синих шинелях.

Рыжик даст в руку увесистый пистолет Витьку и на голову наденет колпак рыцаря средневековья, сделанный из кордона с вырезами для глаз. А для себя он взял противогаз, принадлежащий когда – то Витьку.

– Ты же сказал, что чисто будем всё делать без оружия, – сказал ему Витёк.

– А где ты видишь оружие, – усмехнулся Рыжик, – это всего-навсего пугач. Это психологический унизитель. Как захочешь, так и унизишь. Загонишь им Самосада в туалет, а мы с Вероной будем хату шмонать.

На Вероне не было маскарада. Она была похожа на нэпманшу. В пальто с каракулевым воротником и такой же шапке, она создавала впечатление благородной барышни.

В таком виде она нажала на кнопку звонка Самосада. У стенки, притаившись, стоял Витёк и Рыжик.

Когда зафиксированная дверь с цепочкой немного приоткрылась, раздался голос Самосада.

– Вам кого дамочка?

– Я от Кантемира он мне вас посоветовал, – сказала Верона и показала на ладони две пары серёжек и перстень.

Цепочка с двери была снята и дверь открылась.

– Проходите, – сказал Самосад.

Но вместо Вероны первыми в квартиру вбежали Витёк и Рыжик. Верона быстро закрыла за собой дверь и накинула цепочку. Бледного Самосада в это время за горло держал Рыжик, а Витёк приставил к его груди ствол пистолета.

Они посадили его на унитаз, предварительно обмотав вокруг тесьмой, которые хоккеисты использовали вместо шнурков.

– Говори, где золото прячешь Дункель? – прогудел в противогазе Рыжик, – и достал из-за пояса молоток.

– Я не Дункель, я Самосад, – зажмурив глаза, прошамкал ювелир. Вы меня перепутали. Дункель очень богатый еврей и живёт он на улице Чапаева дом семьдесят. Идите к нему, а я сейчас только гравировкой занимаюсь. В основном часики облагораживаю дарственными надписями или пишу на могильных памятниках. Я ведь работаю в похоронном бюро. Откуда у бедного еврея золото. Разве его дают за чужое горе?

Рыжик приподнял над его головой молоток.

– В жестяной коробке от чая, – выпалил он сразу, – коробка стоит в нише под кухонным окном.

– Давно бы так, – прогудел Рыжик, – сиди тут тихо, жив будешь.

Он закрыл дверь туалета и, достав из кармана большой гвоздь, вбил его в дверь, после чего молоток положил на рядом стоявшую полку для обуви.

Поживились они у Самосада прилично. В коробке лежало не только переплавленное золото, но и несколько ювелирных изделий, а так же исковерканные зубные коронки. Книгу «Еврей Зюсс», написанную на иврите Мордехаем, Витёк забрал себе. Со стены сняли четыре графических полотна. В гардеробе у ювелира висело два бостоновых костюма и кожаное пальто с меховым воротником. Всё это они сложили в пустые чемоданы, которые лежали у Самосада на шифоньере.

– Трогать ничего не будем, – сказал Рыжик у себя дома, – убедимся вначале, что всё тихо тогда и поделим.

– А что может еврей крик поднять? – спросил Витек.

– Ты, что Злой, если бы я знала, что он крик подымет, я бы ни за какие деньги не пошла к нему с открытым лицом, – уверенно заявила Верона, – крик с его стороны может в первую очередь отразиться на нём. Он скупает золото у населения и торгует им. Ему за эти дела сразу пятнашку накрутят.

– А коронки он с покойников снимает, – сказал Рыжик, – их делить между собой не будем. Выкинем. Грех большой в оборот пускать такое золото.

…За Витьком приехали на работу через день. Он отдыхал в обеденный перерыв, в раздевалке растянувшись на лавке. Почувствовав, что кто-то дотронулся до его плеча, он открыл глаза.

– Ты Яшин? – спросил его мужчина в каракулевой шапке с кожаным верхом.

Витёк сразу угадал, что этот мужик в штатском с одутловатыми щеками и строгими глазами из милиции.

Он паниковать не стал, а молча встал и, подойдя к своему ящику, сбросил с себя спецовку и надел чистую одежду. Когда они вышли из раздевалки, то у дверей их встретили два милиционера. Они провели его через весь цех. Витёк шёл с опущенной головой ни на кого, не смотря, ощущая на себе осуждающие взгляды всех, кто находился тогда в цехе. Его посадили в машину «чёрный воронок», и увезли в милицию. Там он узнает, что чета Большаковых тоже арестована и нашли их по молотку, который оставил на полке Рыжик, который сразу раскололся на первом допросе заложив, Витька и свою жену. При обыске в квартире Витька, под подушкой найдут книгу Еврей Зюсс; а в старом самоваре обнаружат спрятанные часы, как оказалось раньше они принадлежали народному судье Самойлову. Отпираться от часов смысла не было. За них Витьку повесили ещё одну статью.

Через два месяца состоялся суд. Рыжика приговорили к одиннадцати годам особого режима. Вероне дали три года, а Витьку впаяли шесть лет и приплюсовали год условного. В общей сложности получилось семь лет. Его отправили на режимную зону в Адыгею, где свою кличку Злой, он полностью оправдывал. Уважать его начали ещё в следственном изоляторе. Вооружённый налёт с применением огнестрельного оружия был в те времена большой редкостью, и это преступление громким эхом прокатилось по тюрьме, особенно по камерам, где сидели малолетние преступники, и эта слава проследовала за ним до режимной колонии, а потом уже и до исправительно-трудовой колонии. Там он попал в блатную семью с большим весом, где каждый пользовался огромным авторитетом. Эти люди одним взглядом могли распознавать, хорошего человека от подонка. От них Витёк много набрал положительных качеств. Заповедь каторжанина, «не бойся, не проси, не обещай» он усвоил, как Отче наш. Он научился, как правильно жить в зоне, чтобы не попасть в «непонятное». А как постоять за себя, Злого не надо было учить, он сам любого мог научить этой науке. Он был вежлив с теми заключёнными, кто по понятиям зоны считались не замаранными арестантами. Он старался не лезть на рожон администрации. Работал токарем в небольшом цеху, где собирали краскопульты и сантехнические задвижки. Вечерами играл в шахматы или читал книги. Отсидев, половина срока его считали уже умудрённым сидельцем и многие заключённые, имевшие большой тюремный стаж не считали зазорным, обратится к нему за дельным советом. Не редко их семью приглашали рассудить справедливо спор возникший между зеками. Витёк не вживался в роль урки, как это делали некоторые заключённые из молодых. Он был естественным и за это его уважали. К концу срока его авторитет подлетел до самой высшей планки. Выше его была только администрация и то не вся. Находились такие вольнонаёмные работники, кто делал ему некоторые одолжения, связанные с проносом запрещённых вещей. В основном это был чай, за который сажали в изолятор и иногда водка. Заарканить такого «извозчика» не каждому было под силу. Он уже без своих кентов вёл разборки, разруливая по справедливости инциденты. Витёк понимал, чем меньше выпадов со стороны гнилых интриганов на зоне, тем спокойнее жизнь для остальных. Интригана он сразу изобличал, по бегающим глазам и эмоциональной речи. Но попадались порой интриганы, которые обладали твёрдой речью и умными глазами. Они шли напролом, оставляя после себя «кучу мусора». Им выгодны были скандалы. Они корчили из себя блатных и интриги создавали, только среди середняков, за которыми не стояли авторитеты. Каждый выигранный ими разбор подымал их рейтинг. Но рано или поздно их выводили на чистую воду, и тогда можно было судить, кто чего стоит? Кто бежал от наказания к куму, а кто прятался в одиночной камере изолятора и ждал разнарядки на другую зону. Интриган или глист, так их называли на зоне, не мог с достоинством принять обвинение в свой адрес. Его низкая и вывернутая наизнанку душонка искала защиты только у администрации.