Избранные стихи из всех книг - Редьярд Киплинг

Перевел А. Штейнберг

Сказание об Анге[85]

Раз, на сверкающей льдине, то было очень давно,Анг человека из снега вылепил в утро одно,Родича внешность он придал статуе, как на заказ.Анг был великий художник. Слушай об Анге рассказ!

Родичи Анга сбежались, — нюхали, щупали снег,Все перещупав, решили: «Это совсем человек!Держит копье он, как люди, так же обут и одет;Все одинаково с нами! Ангу хвала и привет!»Зубра с Медведем со скуки вырезал Анг на кости,Вырезал он Мастодонта — тушу в мохнатой шерсти,Тигра, что нес человека в острых, как сабли, зубах,Все это четко и точно вырезал Анг на костях.Снова сбежалось все племя — сотни четыре голов,Люди скалистых заливов, люди высоких холмов,Охотники и рыболовы, и проворчали: «Ей-ей!Все это так, но откуда знает он этих зверей?!Анг разве спал с Мастодонтом или на зубра ходил,Или на льдине с Медведем запросто он говорил?Нет — это выдумки Анга, он и теперь, как тогда,С тем человеком из снега, нас обманул без стыда!»Анг рассердился ужасно, крикнул он, сжав кулаки:«Охотники и рыболовы, дети вы и дураки!Вы бы на ловле старались этих зверей разглядеть!»Быстро к отцу побежал он, горя не в силах стерпеть.Анг рассказал о позоре, и рассмеялся отец,Был он всеведущ в искусстве и знаменитый мудрец.«Если бы глаз их, — сказал он, — зорок был так же, как твой,Сами б они рисовали, что тогда было б с тобой?Не было б шкуры оленьей здесь, у пещеры твоей.Не было б острых иголок, раковин и янтарей,Ни превосходных бизоньих, теплых еще языковИ ни заплывшего салом мяса гренландских китов.Оледенелые в бурю ты не таскал невода,Судна военного в море ты не водил никогда,Все ж тебе люди приносят шкуры и дичь, и питье.В дар за твое вдохновенье и за искусство твое.Ты не преследовал зубра, как же ты хочешь, чтоб могВ битве охотник увидеть каждый его волосок,Или у Мамонта складки на волосатой губе?Все же, убив его, тащат лучшие части тебе.Вот и сейчас в изумленье люди разинули ртыПеред твоею работой, — славен средь племени ты!Но, сомневаясь в сходстве, правы, конечно, они.Сын мой, что видит так ясно, ты им подарки верни!» —Анг дорогие подарки молча в руках повертел,Анг осмотрел свои руки и рукавицы наделИ, покидая пещеру, он услыхал за спиной:«Радуйся, что эти люди слепы, мой сын дорогой!»

Анг, не теряя минуты, снова на белой костиВырезал, точно живого, Мамонта в длинной шерстиВесело пел и свистел он, благословляя сто разЗа слепоту свое племя. Помни об Анге рассказ.

Перевел М. Фроман

Трехпалубник**[86]

Каков корабль! Чтоб галс сменить, потратишь три часа,Неделю с гаком — чтоб кой-как зарифить паруса,А рост от ватерлинии до уровня бортов!Но кто б другой достигнуть мог Блаженных островов?

Я точно знал, что никакой надежный пакетботТех островов таинственных вовеки не найдет.Влюбленный теплый бриз, храни корабль волшебный наш,Не зря из баловней судьбы составлен экипаж.

А как вели они корабль — как лучшие мастера,И помешать им не могли ни волны, ни ветра,(Туристских лайнеров маршрут? Он не указка вам!)Трехпалубник вы привели к Блаженным Островам.

Каюты, что достались нам, все были первый класс,И редкие красавицы нам радовали глаз,А из каких они кругов — нам было все равно:Оставим богу небеса, чертям морское дно.

И мы не спрашивали, как рождаются на свет:Малыш родился? Хорошо. А чей — вопросов нет!Обеты верности? Из нас Юсуф едва ли кто,Да и Зулейка никогда не думала про то…

Моральные сомнения? Да нет, на кой нам черт!«Ура» кричали мы, когда у входа в самый портЗлодея принялись пороть… И скрипки пели нам,Кто — чей, никто не знал, прибыв к Блаженным островам.

Так целовались юные на палубах на всех,Когда я на берег сошел, под их счастливый смех:(Ведь сельский английский уют — скажу без громких слов —Мне он дороже был любых Блаженных островов).

А пароходам нет пути к Блаженным островам.Пурпурных наших вымпелов вовек не видеть вам,Для всех вонючих лайнеров закрыты к нам пути,И вам, балбесам, никогда дороги не найти.

Паршивые прожектора, как ни вертите — нет,Над нашей тихой пристанью не разольют свой свет,Визг отвратительных сирен, несущих зло морям,Вас не приблизит ни на фут к Блаженным островам.

А старый парусник, скрепя скрипящий полубак,Хотя все реи у него торчат бог знает как,Хотя и по старинке он покорен всем ветрам,Но он один и доплывет к Блаженным островам.

Весь от киля до клотика он так невозмутим,Что сам Голландец, кажется, едва ль поспорит с ним,И рваный парус у него искрится серебром,И под бушпритом у него ворчит далекий гром.

А верхние его огни как ранняя заря,Как свечи, что расставлены венцом вкруг алтаря,Под музыку на палубе за горизонты летПока не скроешься — плыви, оставив Старый свет.

Что за команда? Из детей, из психов или так?..Ты, пароход, наукин сын, все знаешь, что и как,Валяй, чини свои винты, мотайся по портам,А мы — усталых увезем к Блаженным островам.

Перевел Г. Бен

Мэри Глостер

Я платил за твои причуды, не запрещал ничего.Дик! Твой отец умирает, ты выслушать должен его.Доктора говорят — две недели? Лгут твои доктора!Завтра утром меня не будет… и… скажи, чтоб ушла сестра.Не видывал смерти, Дикки? Учись, как уходим мы!И ты в свою очередь встанешь на пороге смертельной тьмы.Кроме судов, и завода, и зданий, и десятинЯ создал себя и мильоны, но проклят, раз ты мой сын!Хозяин в двадцать два года, женатый в двадцать шесть, —Десять тысяч людей к услугам, а судов на морях не счесть.Пять десятков средь них я прожил и сражался немало лет,И вот я, сэр Антони Глостер, умираю — баронет[87];Я бывал у их Высочеств — помнишь газетный столбец?«Один из властителей рынка». Дик, это — я, твой отец!Я начал не с просьб и жалоб. Я смело взялся за труд;Я шел напролом, а это — удачей теперь зовут.Что за судами я правил! Гниль, и на щели щель, —Я, как было приказано, и топил, и сажал их на мель!Еда, от которой шалеют! Команда — Бог им прости!И жирный куш страховки, чтоб покрыть опасность пути.Другие — не смели, боялись: жизнь, мол, у нас одна!(Они у меня шкиперами). Я же шел, и со мной жена.Я не раз обошел вокруг света, и передышки ни дня.Твоя мать копила деньжата, выводила в люди меня!Я был счастлив, что я — хозяин, но ей было все видней,Она выбирала дорогу, а я слепо шел за ней.Она подстрекнула взять денег, нашла расплатиться как,И мы накупили акций и подняли собственный флаг.

В долг забирая уголь, питаясь Бог знает чем,Мы клиперы приобретали — теперь их уже тридцать семь.За клипером клипер[88] грузился, блестяще шли дела,Когда в Макассарском проливе[89] внезапно она умерла.Около Патерностера[90], в тихой синей воде,Ее опустили в вечность. Я отметил на карте, где.Было нашим собственным судно, на котором скончалась она.И звалось в честь нее «Мэри Глостер». Давнишние то времена…Плыл я пьяный вдоль берега Явы и чуть не сел на мель,Когда твоя мать мне явилась — и с тех пор мне противен хмель.Я цепко держался за дело, не покладая рук,Копил (она так велела), а пили другие вокруг.Я в Лондоне встретил Мак-Кулло (не бывало знакомства нужней) —Мы вместе начали дело: три кузницы, двадцать людей.Дешевый ремонт дешевки. Я платил, и дело росло,Патент на станок приобрел я, и тут мне опять повезло.Я сказал: «Нам выйдет дешевле, если сделает их наш завод»,Но Мак-Кулло на разговоры потратил почти что год.А тут началось движенье — работа пришла сама:Машины, котлы и трубы, огромные, как дома.Мак-Кулло хотел, чтоб в каютах были и мрамор и клен,Брюссельский и утрехтский бархат, ванны и общий салон.Водопроводы повсюду, с резьбою каждая дверь…Но он умер в шестидесятых, а — я вот только теперь…Я знал — когда строился «Байфлит», — я знал уже в те времена:Они возились с железом! — Я знал — только сталь годна.Первое растяженье! И стоило это труда,Когда появились наши девятиузловые суда!Меня закидали вопросами, я же текст им привел в ответ:«Тако да воссияет перед людьми ваш свет».Они пересняли, что можно, но я был мозгами богат,В поту и в тяжелых сомненьях, я бросил их год назад.Пошли на броню контракты, здесь был Мак-Кулло силен,Он был мастер в литейном деле, но — лучше, что умер он.Я прочел все его заметки: их понял бы и новичок,А я не дурак — не продолжить там, где мне дан толчок.(Его вдова рассердилась). Я чертежи разобрал.Шестьдесят процентов, не меньше, приносил мне прокатный вал.Шестьдесят процентов с браковкой, мы могли их делать вдвойне.И четверть мильона кредита — скажи спасибо мне!Мне казалось — но это не важно, — что ты обожаешь мать.Тебе уже скоро сорок, и тебя я успел узнать.Харроу и Тринити Колледж[91]! А надо бы в Океан!Я хотел тебе дать воспитанье, но горек был мой обман.Тому, что казалось мне нужным, ты вовсе и не был рад,А то, что зовешь ты жизнью, я называю — разврат.Гравюры, фарфор и книги тебя занимали зря,Квартирой модной кокотки была квартира твоя.Ты женился на этой костлявой[92], длинной, как карандаш.От нее ты набрался спеси: но где же ребенок ваш?Запрудила пол-Кромвель-роуда вереница ваших карет,Но докторский кэб не виден, и наследника нет как нет.(Итак, ты мне не дал внука, тобой окончен наш род),А мать твоя в каждой поездке под сердцем носила плод.Но убивал малюток широкий морской простор,Только ты, ты один это вынес!Хоть мало что вынес с тех пор.Лгун, и лентяй, и хилый: как будто себе на обедСобирал ты корки с помоек. Мой сын не помощник мне, нет!Для него есть триста тысяч и проценты с них каждый год,Все это, видишь ли, Дикки, пущено мной в оборот.Ты можешь не пачкать пальцев, а не будет у вас детей,Все вернется обратно в дело. Но что там с женой твоей?Она стонет, кусая платочек, в экипаже своем внизу:«Милый папочка! Он умирает!» — и старается выжать слезу.Благодарен? О да, благодарен, но нельзя ли подальше ее?Твоя мать ее не любила, а у женщин бывает чутье.Ты услышишь, что я женился вторично! Нет! Это не то.Бедной Эджи дай адвоката и выдели фунтов сто…Она была самой славной — ты скоро встретишься с ней.Я с матерью уплываю, а тебе поручаю друзей.Мужчине нужна подруга; женщины скажут — пустяк, —Конечно, есть и такие, которым не нужен очаг.Но о той хочу говорить я, кто леди Глостер еще,Я нынче в путь отправляюсь, чтоб повидать ее.Стой! И звонка не трогай! Пять тысяч тебе заплачу,Если будешь слушать спокойно и сделаешь все, что хочу.Скажут люди, что я безумец, ты же будь настойчив и тверд.Кому ж я еще доверюсь? (Отчего не мужчина он, черт!)Мы затратили деньги на мрамор, еще при Мак-Кулло, давно.Мрамор и мавзолеи — так возноситься грешно.Для похорон мы имеем — остовы бригов и шхун.Не один так писал в завещанье и не был ни шут, ни хвастун.У меня слишком много денег, так я думал… но я был слеп.В надежде на будущих внуков я купил этот Вокингский склеп.Откуда пришел я, туда же и возвращаюсь вновь.Ты возьмешься за это дело, Дик, мой сын, моя плоть и кровь!Десять тысяч миль отсюда, с твоей матерью лечь я хочу,Чтоб не свезли меня в Вокинг, вот за что я тебе плачу.Как это надо сделать, я давно уж обдумал один —Спокойно, прилично и скромно — слушай меня, мой сын.Знаешь наши рейсы? Не знаешь… Так в контору письмо пошли,Что, смертью моей угнетенный, ты хочешь поплавать вдали.Ты выберешь «Мэри Глостер» — мною приказ уже дан, —Ее приведут в порядок, и ты выйдешь на ней в океан.Стоило много денег ее без дела держать.Но могу я платить за причуды, на ней умерла твоя мать.Около Патерностера, в тихой синей воде, —Я, кажется, говорил уже, что отметил на карте, где.(Она промелькнула в люке — коварное море вокруг!)Сто восемнадцать на запад и ровно три на юг.Направленье совсем простое — три на юг, как я уж сказал.На случай внезапной смерти Мак-Эндрю я копии дал.Он шеф пароходства Маори, но отпуск ему дадут,Когда ты ему напишешь, что он мне нужен тут.Три брига для них я построил — и удачно исполнил заказ,А Мака я знаю давненько, а Мак знал обоих нас.Ему я передал деньги, лишь стало плохо мне.К нему ты придешь за ними, предав отца глубине.Недаром ты плоть от плоти, а Мак мой старейший друг!Его я не звал на обеды, ему не до этих штук.Он за меня молился, старый морской шакал,Но он не солгал бы за деньги, умер бы, но не украл.Ему придется «Мэри», на буксир у пролива взять…Свадебный тур совершает сэр Антони Глостер опятьВ старой своей каюте, хозяин и капитан,Под ним винтовая лопасть, вокруг голубой океан.

Плывет сэр Антони Глостер — веет флаг, наша гордость и честь(Десять тысяч людей к услугам, а судов на морях и не счесть!)У подножья Патерностера — ошибиться нельзя никак —И последний пузырь не лопнет, как тебе заплатит Мак.За рейс в шесть недель — пять тысяч — как лучший фрахтовщик судов,И Мак передаст тебе чеки, как только я буду готов.Потом вокруг Макассара ты возвратишься один.Мак знает, чего хочу я… И над «Мэри» я — господин.Твоя мать назвала б меня мотом — есть еще тридцать шесть кораблей,Я приеду в своей карете — пусть ждет меня у дверей.Вся жизнь я не верил сыну; он искусство и книги любил.И он жил на отцовские деньги, и отцовское сердце разбил.Итак, ты мне не дал внука, тобою кончен наш род!Единственный сын наш, о матерь, единственный сын наш, вот!Харроу и Тринити Колледж, а я день и ночь в трудахОн думает: я — сумасшедший, а ты — в Макассарских водах.Плоть моей плоти родная, во веки веков, аминь.Первый удар был предвестником — призывом морских пустынь.Но — дешевый ремонт дешевки (доктора говорят, я — больной).Мэри, а ты не явилась? Я всегда был ласков с тобой.Ты ведь теперь бесплотна; и женщин встречал я в пути,Но они были только женщины, а я — мужчина. Прости!Мужчине нужна подруга, понять это так легко.Но я не делил с ними жизни, я только платил широко.И что для меня пять тысяч! Я могу заплатить за мечту,Бросить якорь близ Патерностера, в моем последнем порту.Я верую в Воскресенье; и Писанье читал не раз.Но Вокингу не доверюсь; море надежней для нас.Пусть сердце, полно сокровищ, идет с кораблем ко днуДовольно продажных женщин, я хочу целовать одну.

Буду пить из родного колодца[93], другого источника нет,Со мною подруга юности — и черт подери весь свет!Я лягу в вечной постели (Дик, позаботься о том!),Мак балласт разместит с дифферентом на нос — и в волны потом,Носом вперед, все глубже, огни горят в два ряда,О днище пустого трюма глухо плещет вода,Негодуя, смеясь и ласкаясь, пениста, зла и темна,Врывается в нижние люки, все выше растет она.Слышишь! Все затопило, от носа и до кормы.Не видывал смерти, Дикки? Вот так умираем мы.

Перевела А. Оношкович-Яцына