Искушение для ректора - Яна Соболь

моей нижней губы. Мягко коснулся. Словно в ласке, которой я была недостойна. Меня дернуло от его прикосновения.

Вот теперь я поняла, что означает «ударила молния».

— Постарайся не нарушать правила, чтобы не пришлось сбивать с тебя спесь во второй раз. По-настоящему.

Шереметьев убрал руку и зашагал к двери. Уже из коридора донеслось холодное:

— Увидимся утром.

Но утром его не было.

А вот ощущение его пальца продолжало держаться. Оно покалывало губу, пока я убегала. Оно держало меня, когда я принимала душ и переодевалась. В столовой я поймала себя на прикосновении ко рту и думала о его чертовом пальце, пока накладывала себе обед.

Ни на парах, ни во время прогулки я не видела Шереметьева. Я искала его взглядом. Не потому, что я хотела его увидеть. Но я не могла избавиться от мыслей о нем.

Я не могла перестать думать о том, как нежно он держал мое лицо и гладил по губе. Столько лет я мечтала получить такую ​​привязанность, ласку, нежность. Он сам по сути принял мое наказание… Зачем? Чем бы он это ни называл, я бы назвала это заботой. Обо мне.

Интересно, как он целуется?

Я так сильно хотела испытать это, что почувствовала его губы на вкус. Мужской, мускусный запах с толикой корицы.

Жадность, страсть, сдерживаемые давно им самим, которые прорываются через все понастроенные им плотины. Черт, даже если это фантазии, я хочу поцеловать его!

Все, с чем я раньше сталкивалась, это торопливые ласки, небрежные поцелуи и смелые поползновения, которые я сразу пресекала.

Плохо думать о прикосновении ректора. Нет, скорее всего, это ничего не значило для него, и если я не перестану забивать себе этим голову, я превращусь в очередного упоротого члена его фан-клуба.

Я перестала искать взглядом высокую фигуру в черном и побежала по тропинке, ведущей к деревьям. Я не искала себе спутниц, мне вообще было хорошо одной. Я даже не подозревала, как мне уютно без компании, звонков, чатов, подруг и постоянного контроля мамы.

Я смотрела в небо, пока не закружилась голова, а затем прислонившись спиной к коре дуба. И только тут заметила незваного гостя.

Дарья стояла в нескольких шагах от меня, положив руку на ствол другого дерева.

Чертовски здорово. Что ей от меня надо? Ей мало времени проведенного со мной в одной комнате?

Дарья, не сводя с меня взгляда, сморщила нос.

— Почему она пошла за мной?

С момента приезда я не была особо общительной, она должна была это заметить. Но все равно в комнате мы разговаривали достаточно, что сожительствовать, но мало, чтобы набиваться в подружки. Она же способна заметить разницу?

— Тебе тяжело заводить друзей? — спросила я. — Думаешь, мы теперь подружки, потому что живем в одной комнате?

— Почему нет?

— То, что мы живем в одной комнате и вынуждены общаться, не делает нас подругами. Поверь мне, я знаю.

Ее глаза сузились, но я хотела, чтобы она ушла и оставила меня в покое. Мне от Дашки никакого проку. Она даже не входила в клуб поклонниц Шереметьева, скорее уж сохла по Александру.

Но Даша не уходила.

— Мы соседки, но это же не помешает найти нам общие интересы? — она натянуто улыбнулась. — Ты могла бы быть милой со мной, Снежина. Я могу оказаться твоим единственным другом.

— С чего ты так решила? — усмехнулась я. — У меня вроде как есть уже подруги.

— Марина и Алиса? — Даша запрокинула голову и засмеялась.

— Что тут смешного?

— Они тебе не подруги. Они твои соперницы и никогда не станут дружить с той, кто похож на тебя.

— Что это значит?

— Вы же все сохните по ректору, — она вскинула руки вверх. — А ты лучше их. Красивее. Понимаешь? Если Шереметьев будет уделять тебе больше внимания, чем им, знаешь, как это закончится?

Затем она посмотрела на меня с презрительной усмешкой, как будто она меня только что не похвалила. Я моргнула.

— Как?

— Они изуродуют тебя, Кать. Ты не в простой академии. Здесь собирают самые отбросы из богатой молодежи. И даже отмазанных от уголовных дел.

Внутри все заледенело. Об этом с такой стороны я не думала.

— Посмотри на себя, — Даша покачала головой. — Ты как выходец из лиги «самая красивая». Парни уже сходят по тебе с ума. Тимур Копейкин, капитан футбольной команды…

— Копейкин? Это розничная сеть?

— Ага. Те самые Копейкины. Когда он пригласит тебя на Зимний танец, что он и сделает, все девушки, кто еще не помешан на Шереметьеве, возненавидят тебя.

— Кроме тебя?

— Тимур — полный придурок. Я бы не стала писать на него, если бы он горел.

— Ладно, — откашлялась я. — У тебя оригинальное чувство юмора. А как насчет Шереметьева? — даже звук его имени вызвал у меня дрожь.

— Он… хорош. Но он искренне женат на своей работе, более чем вдвое старше меня и слишком жесток. Это тройное табу. Его напарник куда проще и милее, — она хихикнула. — Но тебе не стоит поклоняться Александру. Он мой.

— Ну еще бы. Только поэтому ты так безбоязненно готова со мной дружить, — усмехнулась я. — Потому что я не пускаю слюни на твоего Александра.

Дарья снова захохотала. Я приподняла брови.

— Ты только что судила меня за то, как я выгляжу. Не боишься, что Александр тоже решит, что я прекрасней всех на свете?

— Нет, я… — Она хмыкнула и отступила. — Я подумала, что если он обратит на тебя внимание, то обязательно заметит и меня, если я буду рядом. Сейчас то он меня не замечает совсем.

— Зря ты себя принижаешь, Даш. То, что тебя прозвали Дурнушкой, на самом деле никакого отношения к тебе не имеет. Выше нос, подруга!

Она рассмеялась и кивнула.

— Но мне стоило бы поучиться у тебя правильно задирать мужчин. Ведь взрослых одной красотой не возьмешь. А ты и Александра к себе расположила, и самого Шереметьева заставила ходить за собой хвостиком.

— Хвостиком? — усмехнулась я. — И где он, мой хвостик? Что-то я его не вижу.

— Наверное, выехал по делам. До ближайшего города здесь полдня пути. Как раз вернется только к вечеру, даже если планировал туда-обратно. Но обычно он уезжает на два-три дня. Зато возвращается с