Знак убийцы - Вероника Руа

Аплодисменты смешались с возмущенными выкриками. Осмонд повернулся к Лоранс Эмбер, она, побледнев, встала.

— Годовски, вы просто непорядочный человек! Вы высмеиваете идеи ваших противников с одной-единственной целью — принизить их до вашего уровня. Никто не обманется вашей игрой!

— А вы, наоборот, слишком хорошо дурачите других, дорогая моя! Когда вы приглашаете нобелевских лауреатов на ваши беседы, спонсируемые большой группой фармацевтов, компанией «Оливер» к примеру, то делаете это лишь для того, чтобы крепче втянуть их в западню ваших истинных побуждений. Вот что я называю интеллектуальной нечестностью. Религии и науке нечего делать вместе!

Весь амфитеатр гудел. Годовски, казалось, властвовал с уверенностью морского прилива. Что касается Осмонда, то он лишь в досаде качал головой. Ох уж эти французы… Готовы устроить скандал по любому поводу!

Мишель Делма, багровый от ярости, вцепился в микрофон:

— Ваша нетерпимость не делает вам чести, профессор Годовски! Вы уходите от дискуссии, чтобы остаться в тепле и холе вашего интеллектуального уюта!

— Пусть поиск истины идет через отказ от манипуляций и суеверия, да, здесь я нетерпим! И тем горжусь!

Гвалт поднялся невообразимый. Осмонд взглянул на отца Маньяни, тот явно был поражен этим половодьем гнева. Неожиданно какой-то человек, уже немолодой, тихо встал и попросил слова. И почти тотчас же наступила тишина.

— Я профессор физики, наверное, в некотором роде ученый… — начал он.

Это остроумное вступление благотворно подействовало на присутствующих, многие улыбнулись: пожилой ученый был не кем иным, как Альбертом Леви, лауреатом Нобелевской премии по физике. В зале не было человека, кто не отдавал бы дань его авторитету.

— Должен признаться вам, — сказал он с лукавым видом, — я участвовал во многих симпозиумах Научного общества, и меня туда привели не под дулом ружья меж лопаток. Я приходил туда добровольно. Ученый должен, я полагаю, уметь разобраться в своих самых потаенных убеждениях. К примеру, теория эволюции Дарвина — замечательная теория, но она несовершенна, мы все прекрасно это знаем. Некоторые аспекты эволюции не объяснены, и Лоранс Эмбер в своей книге убедительным образом показывает, сколько возражений следует принимать всерьез. Но это тем не менее не делает ее заговорщицей.

В зале рассмеялись, но Годовски не дал себя смутить.

— Эта книга, профессор, открывает дверь для различного рода неприемлемых отклонений. Лоранс Эмбер доходит до того, что доказывает эволюцию Вселенной исключительно существованием человека. Согласно ее теории, что бы ни говорили, человек есть одна и единственная цель Творения, и она отвечает Высшему Замыслу. А мы, наоборот, знаем, что человек обязан всем процессу, включающему элементы случайности, хаотичности. Эта книга такая же глупая, как Библия, и расчищает путь теориям, таким же абсурдным, как и креационизм![33]

При этих словах зал буквально взорвался, одни вопили от гнева, другие с жаром одобряли. Флегматик Осмонд пришел к мысли, что Французская революция должна была происходить именно так. Страшная словесная перепалка и немало пролитой крови… При мысли, как прошли эти первые два дня в «Мюзеуме», ему стало не по себе.

По просьбе Мишеля Делма постепенно наступила тишина.

— В науке всегда была конфронтация по этому вопросу, — продолжил профессор Леви, храня спокойствие, — нужно ли отбрасывать теорию потому, что она не объясняет все, или оставить ее, потому что она не самая плохая? Мы все осознанно, и профессор Хо Ван Ксан тоже, пользуемся теориями, которые кажутся нам наиболее логичными до тех пор, пока не докажут противное. Это не мешает нам постоянно искать, как их улучшить, и даже превосходить их, когда свершаются великие открытия. Это сделал Эйнштейн со своей теорией относительности. Он не упразднил физику Ньютона, он ее дополнил, расширив рамки ее исходной основы. Сам Ньютон допускал несовершенство своей системы.

— То, что допустимо в физике, не обязательно подходит для биологии, — сухим тоном бросил реплику Годовски. — Не надо смешивать безусловный вопрос и неправомерное толкование, дорогой собрат! Если не так, то мы созрели для квантовой астрологии!

Провокацию приняли с одобрительным шумом. Старый профессор не сумел скрыть свои чувства, но не смутился. И тон его стал еще более ироничным.

— Я согласен с вами, но мы должны признать, что всякая теория упирается в свои границы. Физика даже не может доказать, что мир существует, тогда как…

И снова смех разрядил атмосферу. Годовски, не сдаваясь, кинулся в контратаку:

— Это именно то, что лежит в основе моего выступления: заполнить пробелы в наших знаниях. Но это не значит, что надо наполнять их спиритуалистическими[34] аргументами, как это делает Научное общество: все его публикации заменяют эти пробелы Богом! Настоящее чудо! Это абсолютно антинаучно! Их работы ничего не стоят!

И, подкрепляя свои слова, он швырнул книгу Лоранс Эмбер в стену.

Питер Осмонд смотрел на Эрика Годовски. Сухощавый, настырный, одетый во все черное, он все больше вызывал чувство антипатии. Он навел его на мысль о революционных прокурорах, которые послали тысячи невиновных на гильотину во имя чистоты и неподкупности. У тех, кто считает себя вправе говорить от имени Истины, руки часто бывают в крови…

Но другое чувство, намного более тревожащее, постепенно охватывало его, и, как ему казалось, его разделяло большинство собравшихся. Все эти видные ученые в глубине души задавали себе один и тот же вопрос, тщательно замалчиваемый: кто из них убил Аниту Эльбер?

Каждый из этих возбужденных умов имел свою теорию. Эти концепции в данном случае были только гипотезами, и в них было много темных пятен. И каждый предчувствовал, что в этом деле тень намного превосходит свет.

Когда в зале снова зашумели и когда оба лагеря пришли к выводу, что их позиции непримиримы, Мишель Делма счел самым разумным закрыть собрание. А он-то думал о церемонии достойной и уважительной к памяти его друга профессора Хо Ван Ксана. За долгие годы его знакомства с научным сообществом он убедился, что никакой спор не может закончиться иначе, чем препирательством, и он тем не менее был удивлен горячностью выступлений, особенно неслыханным поведением Эрика Годовски. Напряжение, безусловно, вызвано ужасными событиями последних дней, но из-за этого переходить на личности… За тридцать пять лет работы он никогда такого не видел.

По мере того как народ мало-помалу покидал амфитеатр, профессор Годовски, окруженный тесным кольцом людей, принимал в равной мере как поздравления, так и упреки и отвечал каждому. Воспользовавшись тем, что Питер Осмонд проходил рядом, он представился:

— Профессор Осмонд, я один из ваших пламенных поклонников. Можно даже сказать, что под вашим влиянием я занялся наукой. Ваша теория пунктуального равновесия абсолютно фундаментальна. Я также с большим уважением отношусь к той борьбе, которую вы ведете против религиозных сообществ в Соединенных Штатах. Главным образом против тех, кто стремится подчинить науку своей вере.

Удивленный Питер Осмонд оглядел этого человека с горящим взглядом. И ответил не сразу.

— Well… дорогой мсье… благодарю вас за теплые слова… Но я не уверен, что мы пользуемся одними и теми же методами в борьбе с противниками. Лично я предпочитаю подкреплять свои аргументы более… научно.

В свою очередь, и Годовски не сумел скрыть своего удивления.

— Что вы хотите сказать? Мне кажется, что мои аргументы неукоснительно научны…

— Неукоснительно научны? Я бы сказал скорее «смелы». Впрочем, на мой взгляд, даже немного слишком смелы, — продолжил американец, подходя ближе, и его внушительная фигура словно подавила хилую фигурку собеседника. — Я ненавижу, когда книгу бросают на пол. Это не по-научному. Тем более книгу дамы, — прошептал он в ухо Годовски. — Это недостаток… как бы это сказать по-французски… галантности, вы не находите? Тем более что Лоранс Эмбер — дама, к которой я отношусь с большим уважением. Как к личности, так и как к ученому.

И, глядя на растерянное лицо этого чертова Годовски, Питер Осмонд, не в силах сдержать удовлетворенную улыбку, направился к выходу, даже не взглянув на скандалиста.

Что мог подумать лейтенант Коммерсон о перебранке, свидетелем которой он только что был? Сила взаимных обвинений произвела на него впечатление. Еще новичок в своем деле, он не ожидал такого накала страстей между людьми, которых он представлял себе спокойными и уравновешенными. Конечно, выучка офицера уголовной полиции подготовила его к встрече со всякими неожиданностями, но он никогда и представить себе не мог, что когда-нибудь столкнется с таким выяснением отношений между учеными самой высокой квалификации. Нет, вне всяких сомнений. И несмотря на свой интерес к наукам, его благожелательное отношение к дискуссиям как-то отодвинулось на некоторое расстояние.