Сотворение Волжской России. Книги 1,2,3 - Руслан Богомолов

– Гаврюша, надо спасать детей и внуков! – внезапно воскликнула Юлия Романовна.

– Давай подумаем, как.

– Сейчас же поедем, соберём их и надо бежать и бежать отсюда! Гаврюша! Что ты стоишь? Скорее!!! Давай!!! Заводи!!!

– Куда бежать-то?!

– Куда-нибудь! К маме под Рязань. К твоему другу в Москву, наконец! Бежать! Бежать! Бежать! – повторяла она, схватившись сбоку за баранку руля. Ее вытаращенные глаза смотрели на мужа с возмущением:

– Ну, скорее же!

Тридцать два года прожили они вместе, прожили, в общем-то, счастливо. Были у них и беды и праздники, и ссоры и моменты высшего духовного единства, вырастили и выдали замуж троих дочерей, радовались пятерым своим внукам и внучкам, и за всё это время Гавриил Кириллович ни разу, никогда не поднимал руку на свою жену. Сперва он страстно любил её и обожал, потом воспринимал уже просто как неотъемлемую часть своей жизни вместе с дочерьми, потом зятьями и внуками, а разве можно не любить свою жизнь. Грешно обижаться на судьбу, да ещё, если она подарила тебе такого верного и любящего тебя человека. За всю жизнь у неё только однажды было похожее состояние паники. Они жили тогда в сыром подвале частного дома на Рабочем посёлке, снимая его за 30 рублей в месяц, и платили хозяйке дома ещё 35 рублей, как нянечке. Он, отслужив после техникума в армии, третий год работал мастером на ГПЗ-15 и учился на вечернем отделении горхоза. Она – студентка второго курса медицинского института – родила около года назад их первую дочь Александру. В ту памятную ночь их дочурка под утро даже не плакала – температура у неё поднялась под сорок. И тогда те же вытаращенные глаза, то же: «Скорее! Бежим в больницу!» «Куда, родная? Через весь город? Я сейчас побегу и вызову скорую помощь». Он одевался, а она кутала дочурку, не слушая его. Когда же уже одетый увидел, что его Юлька надевает пальто, подошёл к ней, сильно встряхнул за плечи и крикнул: «Я сейчас приду со „скорой“ и с врачами и отвезу вас в больницу»! Силой снял с неё пальто, Юлька села на койку и согнувшись зарыдала.

Бегом по слякоти к телефону-автомату, ожидание «скорой» на промозглом ветру с мартовским снего-дождём, сопровождение машины с красным крестом к дому с мыслью: «Только бы не завязла в грязи» – всё это заняло полчаса, которые казались вечностью. Когда он вслед за доктором и медсестрой вошёл в дом, то увидел жену, рыдающую в прежнем положении.

Доктор, мужчина лет сорока, сразу же распеленал ребёнка и осматривая его стал задавать дежурные вопросы: «Когда, как, что делали, какие лекарства?..». Гавриил начал было отвечать, но врач его тут же прервал: «Я спрашиваю у вашей жены. Как её зовут? Юля, рассказывайте», и Юлька, встав с кровати, стала отвечать на его вопросы, подавляя всхлипывания и вытирая опухшие глаза. Врач сделал их дочке укол, записал что-то на листочке и всё то время, пока она укутывала ребёнка и одевалась сама, непрерывно с ней разговаривал о всяких житейских мелочах, а перед уходом спросил: «Знаете, Юля, какое сейчас главное лекарство для вашей дочки?» И сам же ответил: «Ваше спокойствие и уверенность в её выздоровлении. Бог его знает как, но ваша паника захватывает и ребёнка, а паника всегда ускоряет гибель. Так что успокойтесь и зарубите на своём носике – Ваша уверенность придаёт ребёнку силы. Пошли». Гавриил проводил жену с дочкой на «скорую» и всю жизнь благодарно вспоминал того доктора, спасшего его дочь и научившего их чему-то очень важному.

Бывали в жизни и другие крутые ситуации, но его Юлька всегда проявляла удивительную стойкость. И вот теперь, на тебе…

Гавриил Кириллович, у которого у самого сердце сжалось от беды, ударил жену ладонью по правой щеке:

– Остановись!!!

Юлия Романовна сникла и заплакала. Бескаравайнов взял ее лицо в свои ладони и, глядя ей в глаза, заговорил:

– Если то, что сказал Виктор, правда, а к несчастью так оно, скорее всего, и есть, то спасти детей и внуков можно только спасая город. Без него мы не выживем. Ты очнись, родная, нет ни Рязани, ни Москвы. Нет России, нет Европы и Америки, то есть континенты-то есть и города старинные, но нет никаких государств и народов нашего мира. Кругом варварские и дикие племена. По миру гуляют, как хотят, чума и холера, всякие твои сибирские и прочие язвы, войны, жестокость, рабство. Я не знаю как, но Виктор, Ярославцев, военные, сейчас, делают всё, чтобы спасти город. Им надо помочь, тогда спасем и себя и наших.

Он привлек её к себе и молча стал гладить её затылок. Так продолжалось несколько минут, пока у уже успокоившейся Юлии Романовны не возникло вдруг – так некстати, – желание этого любимого ею и такого привычно сильного мужчины. Она отстранилась от него и, подавляя своё чувство, попыталась возмутиться:

– Ты меня ударил? – возмущения не получилось, так, легкий каприз.

– Ну, прости, пожалуйста, я… как-то… Прости, не хотел.

– Свет включи и не смотри на меня, пожалуйста, – сказала Юлия Романовна, вытирая глаза и доставая косметичку. Гавриил Кириллович усмехнулся и, обняв баранку, уставился в лобовое стекло.

Быстро приведя своё лицо в приличный вид, Юлия Романовна попросила:

– Отвези меня, пожалуйста, в эпидемичку, а сам предупреди детей. Давай соберёмся все утром часов в девять. Я позвоню, будь дома. Хорошо?

– Ладно, – Гавриил Кириллович завёл машину.

И вот теперь Юлия Романовна, вызвав Гринёва, стояла в фойе гостиницы «Волжская». Она просто рвалась в бой. В её сознании крепко засела логически верная мысль мужа, что без спасения города невозможно спасти детей. И теперь она бросилась спасать город так, как это делает любая мать на земле – яростно и бескомпромиссно. Бескаравайнова буквально ошеломила Гринёва потоком своих требований:

– Александр Беркетович, я требую немедленно на границах города установить карантинные посты; во-вторых, сейчас же отправить все трупы волков к нам на анализ в лабораторию; в третьих, всех, кто общался с половцами, как и самих половцев, немедленно посадить на карантин в нашу больницу; в-четвертых: пока не будут исследованы анализы половцев, ни о каких контактах карантинной группы больше речи быть не может; в пятых, любой гражданин, бывший за границами города, должен проходить карантин при возвращении, а тем более любой… не гражданин, прибывающий в город извне. Ну, и последнее: нам нужно немедленно увидеть половцев и, в первую очередь, провести их обследование.

Гринёв был офицером контрразведки и для него, как, впрочем, и для любого военного человека, источником опасности всегда были люди. Он знал, как против человека строит оборону Кузнецов, а тем более, какие действия надлежит выполнять его службе безопасности, о невидимых же врагах, в виде микробов, вирусов и тому подобных, у него были самые поверхностные представления. Сейчас же, слушая Бескаравайнову, он умом начинал понимать, что они, выпав из привычного мира, выпали из той мировой системы противоэпидемической безопасности. Действительно, сейчас полностью отсутствует информация об эпидемиологическом состоянии любой территории земли. Ничего неизвестно даже о том, какие гадости дремлют под снегом возле города.

– Хорошо, трупы волков отвезут в вашу лабораторию, четвёртый этаж гостиницы будет карантинным, там будут размещены и половцы и все, кто с ними контактировал до тех пор, пока вы не получите результатов всех анализов. Насчёт карантинных постов вам, Юлия Романовна, надо обговорить все детали с командующим внешним кольцом обороны Кузнецовым, а что касается ограничения контактов, то я вам обещаю, что кроме визита к Ярославцеву в пять ноль-ноль, больше пока ничего не будет.

Сказано, сделано. Через полчаса четвёртый этаж гостиницы был освобожден ото всех ранее проживающих гостей, которых дежурная переселила на другие этажи. У всех прибывших из-за «кордона» была взята кровь на анализы, в том числе и у половцев. Все это происходило в той самой 403 комнате. Половцам объяснили, что это необходимо, чтобы узнать, не прокрались ли с ними какие-либо болезни. Лайсману удалось убедить Кэчтэна подчиниться мужчине и двум женщинам, одетым в белые халаты и шапочки и с белыми повязками на лицах, тем более, что все эти русские беспрекословно оголяли свои руки и давали себя колоть тонкими иглами, через которые у них откачивали немного крови.

Когда оба половца, Лайсман и Карпенко выходили из гостиницы, все четверо были с марлевыми повязками на лицах. Кроме того, умывшиеся под душем Кэчтэн и Кэчуш были переодеты в чистые нательные рубашки и кальсоны, ещё им выделили теплые больничные курточки-пижамы, уже сверху всего этого было одето их кожано-меховое облачение, которое, несмотря на сушку фенами и почти часовое проветривание, все же попахивало хлорамином. Бескаравайнова хотела поменять им всю одежду, но тут Гринёв воспротивился. Он понимал, что без этого оригинального облачения и без оружия половцы не будут уже похожи на самих себя.