Евгений Мартынов. Белокрылый полёт - Юрий Григорьевич Мартынов

не рядом. До последнего своего часа он проявлял сердечную заботу о родных, об отце, которому предстояло сделать операцию в Институте глазных болезней им. Гельмгольца… В тот памятный и горький день отца нужно было везти в клинику. Как назло, накануне сломалась машина! С восьми утра Женя пытался «вызвонить» каких-то мастеров, нервничал, собирался идти к знакомому таксисту, жившему где-то по соседству (у того телефон не то отсутствовал, не то брат не знал его номера). Откладывать «больничное мероприятие» никак не хотелось, к тому же машина нужна была для разъездов: на тот день ещё были назначены неотложные дела по загранкомандировке, планировалась важная встреча с адвокатом, ведь завтра предстояло третье по счёту судебное слушание дела о невыплаченном концертном гонораре в 10 000 рублей (очередная нервотрепка). Со вчерашнего, воскресного, дня гудела голова: алкоголь, выпитый на дне рождения у друзей, пришёлся совсем некстати перед «самым тяжёлым» днём недели и вовсе не снял напряжения, как ожидалось и как, по уверениям гулявшей компании, должно было произойти. Ночь прошла – «и сон и стон», без димедрола не обошлось. Поутру сердце колотилось, ломило под лопаткой, и машина никак не слушалась – не заводилась. А тут ещё звонок от адвоката: обязательно надо встретиться, дело осложняется и приобретает уголовную окраску! У брата были случаи, когда после гастрольной недели с двумя концертами в день организаторы-кооператоры вдруг исчезали, не выплатив артистам ни копейки. Но теперь, после десятидневного концертного турне по Рязанской области[7], оказавшись опять обманутым и не получив обещанного гонорара, Женя обратился в суд.

Уговоры друзей «не связываться» никак не повлияли на брата. Он был непреклонен в своём желании добиться справедливости, когда говорил:

– Я им не мальчик и могу постоять за себя!

По мере разбирательства стали выясняться неожиданные факты: кооператива, с которым заключён договор, вообще в природе не существует; паспорта руководителей этого лжекооператива чужие и в паспортном столе значатся утерянными; настоящие «руководители» просто рецидивисты с солидным тюремным стажем и, если не ошибаюсь, находящиеся в розыске… Женя и сам понимал, что тягаться с такими «зубрами» в условиях нашей юриспруденции – дело почти гиблое. Но он вошёл в азарт и на предостережения людей, ранее пострадавших от этой кооперативной шайки, смело отвечал:

– А мне чего бояться? Я по всем статьям прав!.. К тому же вся московская милиция – мои, наверно, самые близкие друзья…

С «Гран-при» Международного фестиваля эстрадной песни «Братиславская лира-75»

Поздравление с победой от звезды чехословацкой эстрады Карела Готта

Итак, глотнув успокоительного, Женя отправился вроде бы к таксисту, однажды помогавшему брату чинить его новую, но постоянно барахлившую «Волгу». Потом мама вспоминала, что даже не заметила, как он выскочил из дома: это было где-то в 15 минут десятого. Заскочил в отделение милиции, находящееся прямо во дворе у подъезда: переговорил с приятелями-милиционерами, на машину и на жизнь пожаловался, анекдот рассказал, в шутку спросил, нет ли у ребят рюмки водки – а то «сердце ноет и день начался наперекосяк». Водки не оказалось. Кому-то звонил, не дозвонился. Уходя, сказал, что спешит к автослесарю. Все улыбались, желали брату не принимать проблемы близко к сердцу.

Понедельник, 3 сентября… Вот уже полтора часа, как Жени не было дома. Отец всё это время в боевой, точнее, больничной готовности выглядывал сына в окно, высматривал с балкона…

И вдруг раздался телефонный звонок…

Глава VIII

Однако я рано привёл своё повествование к последнему дню жизни брата, перескочив через целое 10-летие бытия и творчества. Позже я продолжу прерванную цепь событий того «чёрного» дня. А пока мне хочется вновь возвратиться в счастливые и звонкие для брата 70-е годы, к рубежу 70-х и 80-х годов.

Я тогда учился в консерватории, писал свои сонаты и кантаты. Элла поступила в Московский заочный педагогический институт, тоже прилежно училась. А Женя занимался большой пластинкой: мучился с поэтами над подтекстовками, «пробивал» песни на худсоветах, вместе с таллинским аранжировщиком Тынисом Кырвитсом (приезжавшим работать в Москву и жившим у Жени дома) корпел над партитурами. Нужно сказать, что работа над пластинкой представляла собой многоэтапный процесс. И этот начальный, «бумажно-творческий» этап для брата (и вообще для авторов) был очень ответственным, во многом определяющим, но в конечном счёте лишь первым в числе других, не менее важных, так или иначе влиявших на судьбу нового диска и песен, на нём записанных. За данным этапом наступал следующий, наверно самый хлопотный: роспись партитур на партии, репетиции с оркестром и запись фонограмм в студии, наложение голоса и сведение фонограмм с широкой плёнки на узкую. Потом снова худсовет – плёночный, – ОТК (отдел технического контроля). Далее, если всё нормально, фотограф, художественное оформление, рецензия, репроцентр… На всех стадиях работы Женины мытарства верно делила редактор Анна Николаевна Качалина – мудрый и высокопрофессиональный наставник, продюсер (говоря современным языком) большинства мартыновских пластинок, начиная с самого первого миньона.

Для авторов и исполнителей, серьёзно относившихся к перспективам своей популярности, работа над песней и пластинкой не заканчивалась в студии грамзаписи, а, по существу, только подходила к своему пику. После фонограммной стадии следовала ещё более важная, трудная и, возможно, решающая стадия «эфирной раскрутки». Песня может зазвучать или не зазвучать, подхватиться «снизу» или не подхватиться, но в любом случае она сначала должна быть хорошо заявлена «сверху». Порой хватало одного точного попадания в эфир, чтобы песня сразу же пошла в народ. Однако если она «не пошла», не зазвучала после хорошей и мощной «засветки», тогда уж никто никого не винил: значит, таков материал и такова у него судьба. Соответственная судьба, понятное дело, ждала и пластинку, в которой не было шлягеров. Но главное, повторюсь, сначала пробить песню в эфир, любой ценой добиться, чтобы её услышали, иначе она может оказаться «мертворождённой». На этой стадии большинство артистов и авторов «сходили с дистанции»: тут нужен и особый талант, и простое везение, и божье благоволение.

Перед Евгением Мартыновым эфир открылся почти что сам собой, Женя в него вписался естественно и красиво, словно такого артиста давно уже все ждали и предвкушали его появление. Так было года четыре, начиная с 1975-го – с «Братиславской лиры». Несмотря на старания злопыхателей и завистников, «закрыть рукой солнце» никто не мог: захлопывалась перед Мартыновым одна дверь – ему тут же отворяли две другие, едва появлялось в печати чьё-то нелестное высказывание о нём – как популярнейшие журналы отвечали куда более вескими контраргументами на нескольких страницах да ещё с цветным портретом на развороте и клавиром песни в конце. И хоть Женина