Хайноре. Книга 1 - Ронни Миллер

— Но…

— Цыц! — шикнул рыжий.

— Эй, полюбовники, — Варой снова постучал ножом по прутьям, — прекращаем лобызаться.

Нора и северянин молча переглянулись, тот выразительно нахмурил брови — поняла, мол, слушайся, что велю. Нора кивнула, а сама смотрит на него с жалостью — побитый весь, в кровоподтеках, с синим глазом… какие тебе драки, они же убьют тебя, насовсем убьют… Снова слезы подкатили, страшно стало, что теперь будет, с нею, с ним…

— Так это… девка… эу, — окликнул ее Шмыга. — Ты нам задачку разреши, а? Ты что ли мужика таво в корчме… ну… чик-чик. А то мы всей Таронью гадали-гадали, так и не разгадали.

Нора поглядела на рыжего, тот на нее, брови свел в полосочку и спрашивает:

— Чего?

— Та девка, что нам наводку на вас дала, говорит, мол, твоя зазноба на нее с ножом кинулась, — разъяснил Варой, вырезая червя из яблока. — Вот мы и думали — кто ж из вас на самом деле Палач? В лесу под Мельном брошенный дом лесника нашли. — Нора вскинула голову, рыжий пихнул ее в ногу, мол, сиди ровно. А Варой смотрит ей в глаза, и взглядом не отпускает. — Сначала, думали — ну, ушли куда-то. Неделя прошла, а лесника с семьей нет и нет. Пошли люди в рощу искать. Искали-искали, не нашли. А потом пустили волкодавов. Те аккурат к дому ведут, лают так, погано. Загробно. Привели. И как давай копать. А там вся семья лесника лежит, жмется друг к дружке, уже червями поеденные. — Нора сглотнула тугой ком, но тот встал поперек и стоит. А Варой все смотрит и смотрит. — Не слыхали о таком?

— Нет, — мрачно отрезал северянин.

— Так я и думал, — подытожил гвардеец и подмигнул Норе единственным глазом.

Она опустила взгляд и не поднимала всю дорогу. И хоть обещала сама себе больше никого не боятся, решила, что этот жуткий человек хуже самого беса, и бояться его не стыдно.

Всю дорогу потом им с рыжим не давали и словечком обмолвиться. Рядом всегда был этот Варой, и когда они ели, и когда спали, и когда по нужде ходили. Первый раз Нора так и не смогла, присела на корточки, юбку задрала, и чует, что этот смотрит, глазом своим, поганым, чуяла и не смогла ничего, весь день маялась в клетке, на следующий уже все равно было — смотрит, не смотрит, приперло и все тут. Так ей было страшно, что даже расплакаться не получалось, а очень хотелось. Прижаться к рыжему и всю рубашку ему слезами замочить горючими, ан нет. Думала — ну, поплачу ночью, перед сном, тихонько, тихонько, может полегче будет, да только так уставала, что тут же засыпала, стоило голову уложить.

Рыжий пару раз пытался затеять драку, но только огребал сильнее и сильнее, даже Норе однажды прилетело. От Шмыги. Бросилась она, значит, северянину на помощь, когда его бить стали, а возница ее хвать поперек тулова, тряхнул, как мешок с луком, бросил на землю и рукой наотмашь по лицу. Голова потом весь день болью звенела.

Тяжело было. Страшно. Жутко. Особливо, когда Шмыга с другим гвардейцем начинали считалочку считать за право первого — того, кто Нору первым приходовать будет. А Варой, который обычно не давал над ними излишне глумиться, тогда как назло молчал, насвистывал себе под нос какие-то похабные песенки, яблоко жрал да наблюдал за нею, видно, забавляло его это. А рыжий был связан, и как бы ни пыхтел, ни рычал, ничего сделать не мог. Хорошо, что до дела у них так и не дошло, одноглазый всех строил и не давал расхолаживаться, девок-де и в Тарони полно, потерпите, не салаги какие, что титек не видали.

А ведь когда-то она так до одури рыжего своего боялась… за то, что сиротой ее сделал, за то, что Гавара, как квохталку, придушил, за то, что ее брал, невзирая на мольбы и слезы… но этих людей она боялась по-другому. Так боятся палача или смерти, так боятся чудища из сказок, так, будто холодной воды выпил, и теперь чувствуешь, как она растекается по нутру, так, будто знаешь, дерзнешь — и тебе не простится. Убьют тебя, точно убьют, тут ты не нужен, чтобы дорогу показать, чтобы ладным малым среди людей прикинуться, тут в тебе никакой нужды нет — попользуют, а потом придушат. Это Хайноре, дочь лесника, чуяла, как зверь.

В Таронь они приехали на четвертый день, с петухами.

Утро занималось пасмурное, пахло дождем и дул холодный сырой ветер, осенний, поняла Нора. Осень пришла. Это видно было и по людям здесь — все суетились, готовили сараи под урожай, собирали ранний, поля недалече от Тарони уже вовсю золотились стогами. Но когда их телега завиднелась у крепостных ворот, когда пересекла их и двинула дальше, вглубь каменных старинных стен, люди побросали свои дела и собрались поглазеть. Шептались о чем-то, нос воротили, плевались.

— Убийцы… Палачи…

— Хде? А хде?!

— Вон, едуть.

— Погань какая…

— Ну всё, расчехляй, палач, топор.

— А что начальник?..

— Еще не воротился с важной встречи, говорят.

— Ничего, воротится — разберется.

— Разберется, разберется.

Нора спрятала лицо в ладонях, чтобы не видеть никого, и чтоб ее не видели, хотелось свернуться в калачик и исчезнуть.

— Что же будет с нами… — плаксиво прошептала она, прижимаясь плечом к рыжему. — Что же нам делать… Не хочу умирать… Ой, мамочка моя…

Но северянин молчал. Смотрел на всех волком, и молчал, точно камень могильный. Уж ему-то, думала Нора, не страшно, он же воин, он же со смертью на короткой ноге, он вон какой сильный, говорила она себе. Так и ты не будь трусихой! Ты женой ему хотела быть! А волки мышей в жены не берут!

— Рыжего в темницу, шкуру его в допросную. На цепь.

Их выволокли наружу, Нора плакала и причитала, а северянин все рычал на нее, шипел:

— Заткнись! Слушайся, не спорь ни с кем, делай что велят, поняла? Хоть раз в жизни меня послушай!

— Не хочу! Не надо! Не бросай!..

Нора кинулась следом, но Варой схватил за волосы и