Хайноре. Книга 1 - Ронни Миллер

Северянин пожевал губами.

— Тогда мне без тебя в самом деле не справиться, брат.

Топор кивнул.

— Помогу, чем смогу, конечно. Но подождать придется. Сейчас даже самое захудалое суденышко с волкодавами обходят, все углы вытряхивают. Мое через недельку отчаливает туда вас и пристрою.

— Да чтоб меня! — вдруг рыкнул северянин и по столу раз! кулаком. — Мы в город по его бумагам вошли. Дай им день-два всё прознают… Нет у нас недели, брат. Как вообще пропустили — не понятно…

Теперь Топор жевал губами, да кружку теребил толстыми пальцами, а потом махнул рукой.

— Ладно, не реви, разберемся. Дай хоть два дня мне, поговорю с должниками. Авось посажу тебя матросом куда-нибудь, дальше сам.

Рыжий кивнул.

— Хорошо бы.

— А с ней что делать? — Топор кивнул на Нору.

— Ее бы пристроить в дом какой, — та едва не охнула, а рыжий даже не глянул на нее. — Девка-то обычная, не слишком приметная, без меня ее не признают. За эту услугу я с тобой отдельно рассчитаюсь, дай только срок.

Топор пристально смотрел на рыжего, постукивая треснутым ногтем по рябой столешнице.

— Все мечты свои мечтаешь?

— Посмотрим, как запоешь, когда я высажу на этом берегу свои баркасы.

Мужчины посмеялись, и только Норе было совсем не смешно.

Глава 7. Капитан

Неприметная девка, обычная. Деревенская дурочка, значит. Вот я ему кто. Вот как я ему. Вот скотина рыжая! Вот северянская богомерзь! Ну погляди у меня, погляди на какую-нибудь девку! Я тебе… я тебе штуковину твою в узел свяжу, я тебя сама твоим же ножом, ты у меня!..

Нора смотрела, как рыжий с Топором хохочут, брагу хлещут в два рта, да лбами бьются, как бараны. Смотрела, хлебала похлебку, изредка натыкалась зубом на кусочек мяска, но и то было в радость. Утром она проснулась в одной из комнат постоялого двора, одна и в холоде, а когда спустилась — эти уже с утра пораньше пили. Трактирщик, тот самый с козлиной бороденкой, плеснул ей вчерашнего варева в миску, а в кружку — вина, что на вкус было кислым и пресным. В общем, совсем не царские кушанья, даже не их деревенские…

И так целый день. Аккурат с утра до ночи! Северяне — пьют себе, пьют, народ то уходит, то приходит, а брага в их кружках не кончается, словно в сказке про Сытую деревню. Днем Нора еще попыталась разнять этих двух пьяниц, но рыжий только отмахивался и огрызался, а настаивать она побоялась.

— Ну вот такие у них порядки, — пожал плечами трактирщик, когда она у него спросила — когда ж те напьются уже вдоволь. — Северянские. Повстречал старого друга — напои его до заплывших зенок.

Ей это все совсем не нравилось. Ежели уж их ищут, так не стоило ли схорониться где-то в подвалах, а не сидеть тут у всех на лбу, точно прыщ зудящий? Но Топор утверждал, что все здесь свои, и бояться нечего, он со всем разберется, ведь Лис ему что брат родной, кто ж его в свое время от казни спас, сбежать помог — Лис, брат, друг, вторая душа, так вот Топор говорил, раз дцать сказал, а рыжий будто каждый раз как первый слышит, кивает, улыбается, бодается, едва ли не лобызаются там, будто полюбовники.

А вечером приходит к ней в комнату, воняет брагой, глаза маслянистые, горящие, заводные, а руки пьяные и неуклюжие, и непременно ему надо к Норе под юбку залезть, непременно жарким бедром к ней прижаться и шептать всякие слова, от которых то волосы дыбом, то щеки красные.

Ночью второго дня, когда рыжий храпел, развалившись во всю койку, Норе не спалось. Все ее тревога какая-то мучила, да и жар шел снизу, с кухни, где с вечера на завтра готовили дичь, пахло луком, горелым жиром и еще какой-то снедью. Как может спаться хорошо в таком месте? Совсем ей городская жизнь не нравилась… то ли дело — лес. Всегда воздух свеж, снизу никто не гудит, сверху никто не пискнет, поют себе птички за окном, ну, бывает, волки завоют, дак к тому же и привыкнуть можно… а к шумному и пахучему городу ей совсем никак не привыкнуть было. Чувствовала себя волчицей, которую в город привезли и так и оставили, с хвостом, когтями и зубами, не сказав, что город — это не лес, здесь за зайцем не поохотишься, здесь за тобой охотятся, плащи соколиные или, что хуже, выходцы из Тарони…

Так она волчицею, хвост поджав, когти спрятав, чтоб по полу не бряцать, и кралась вдоль лестницы, на кухню, очень уж ей воды хотелось.

— Я тебе вот что скажу…

Ой!..

— Тихо, шельмец ты поганый! Говори, как положено, как уговорено было…

Нора вжалась в стену, аккурат меж шкафами с плесневелыми овощами и луковой шелухой, вжалась, срослась с тенью, как могла. Обернись мышкой, волчица, маленькой мышкой, тише-тише, шурх-шурх…

Там, за ящиками и столами, у черного хода, стоял какой-то мужик и Топор. Стоял Топор ровно, не шатаясь, будто не пил брагу с рыжим, братом своим, весь день, а ключевую водицу из ручейка хлестал.

— Эк… — крякнул мужик, виновато поджимая обветренные губы, потом откашлялся и заговорил какую-то околесицу: — Светлая пшеничка взошла, охотник поймал месяц и кончился второй полнолунный день.

Топор задумчиво потер подбородок, кивнул.

— Ладно. Хорошо. Скажи вот так, — северянин открыл было рот, снова закрыл, призадумался будто, и, наконец, выдал: — Пегий пес бежал по лесу, вышел к опушке и затаился. Понял?

— Так и скажу.

— Повтори.

Тот повторил, они попрощались, и мужик тут же юркнул за дверь, а Норе вдруг стало холодно и страшно, но вылезти из щели промеж шкафов ей будто не хватало сил.

— Ну и дурь вы придумали, Топор, — послышался голос корчмаря, зазвякала посуда.

— Может и дурь, зато работает.

— Ага… Когда?

— Скоро, друг. Скоро.

— Ну