Общественное движение в России в 60 – 70-е годы XIX века - Шнеер Менделевич Левин

народа. Герцен же боролся за «победу народа над царизмом»[197], хотя допускал возможность мирной, бескровной победы.

В уже упоминавшейся статье «Революция в России» Герцен, говоря о желательности мирного пути развития, одновременно подчеркивал, что предпочитает «самое бурное и необузданное развитие застою николаевского status quo»[198]. Через год в статье о русских делах, напечатанной в органе итальянского революционера Маццини, Герцен писал: «Куда мы идем? Вероятнее всего – по пути к страшной жакерии, к массовому восстанию крестьянства. Мы очень далеки от того, чтобы желать этого, и мы громко заявляем об этом. Но, с другой стороны, гораздо хуже, чем жакерия и рабство, то ужасное состояние неуверенности, в котором находится страна»[199].

Если либералы были за освобождение крестьян только и непременно сверху, то Герцен отвечал им: «Будет ли это освобождение „сверху или снизу“, – мы будем за него! Освободят ли крестьянские комитеты, составленные из заклятых врагов освобождения[200], – мы благословим их искренно и от души. Освободят ли крестьяне себя от комитетов, во-первых, а потом от всех избирателей (имеется в виду поместное дворянство. – Ш.Л.) в комитеты, – мы первые поздравим их братски и также от души»[201].

В ходе подготовки крестьянской реформы «Колокол» систематически подвергал острой критике те основы реформы, которые проектировались в правительственных и помещичьих кругах. «Колокол» обличал планы освобождения без земли или с нищенскими наделами, выступая за сохранение крестьянами полного надела; он боролся за максимальное уменьшение выкупа, за идею немедленного и обязательного выкупа без каких-либо переходных состояний, за освобождение крестьян от всякой опеки и власти помещиков и чиновников. Важное принципиальное значение имело отстаиваемое «Колоколом» требование о предоставлении крестьянским общинам формального права возражения против решений составленных из дворян и чиновников комитетов по крестьянскому делу, о создании третейских судов («для окончательных разбирательств после утверждения акта освобождения»), выбранных «поровну с обеих сторон»[202], и т.д. На случай, если бы народ, увидя, что его «надувают освобождением», поднялся стихийно на борьбу, Герцен и Огарев заранее определяли свое место – на стороне восставшего народа. На этот случай они считали необходимым вести дело так, чтобы армия не выступила против народа, а поддержала его. «…Если, – писал Герцен в 1859 г., – мы будем обращаться теперь к солдатам… мы скажем им о том, чтоб они подумали о смертном грехе усмирять крестьян; о том, что солдат, который штыком или пулей убьет крестьянина, – отцеубийца… и что если он подумает, то увидит, что без его слепого повиновения крепостное состояние рухнет, увлекая с собой все, препятствующее освобождению»[203].

Герцен одобрительно отзывался о расправе крестьян над помещиками, когда крестьяне с оружием в руках вступались за честь свою и своих ближних.

В разгар либеральных славословий по адресу Александра II Герцен подчеркивал двойственность и нерешительность правительства, клеймил каждый попятный шаг, разоблачал реакционные мероприятия, протестовал против «жалкой системы мелких частичных улучшений», не затрагивающих «существа дела»[204]. Уже в начале 1857 г. Герцен писал одному из московских общественных деятелей либерального направления, Н.М. Щепкину (сыну великого русского актера): «Я… не могу быть подкуплен слабенькими поползновениями к добру Ал[ександра] II …Нам нужны операции, горькие лекарства; не отдадимте нашего негодования, наших стремлений, выстраданных под лапой (Николая. – Ш.Л.), за барскую ласку»[205]. Ценным дополнением к этому документу является написанное вслед за ним письмо Герцена к Тургеневу. Имея в виду, очевидно, того же Н.М. Щепкина, Герцен писал: «Получил на днях опять письмо от русского; что делать, – тают перед Александром Николаевичем… Это – гибельное направление, против него я стану всеми мерами действовать»[206]. В 1858 г. Герцен сравнивал Александра II с теми средневековыми паломниками, которые «ходили в Иерусалим два шага вперед да один назад; это, – замечал Герцен, – лучшая метода, чтобы никуда не дойти»[207]. Репрессии, распространение политического шпионажа побудили тогда же Герцена дать острую и резкую оценку положения: «Это – то же николаевское время, но разварное, с патокой»[208].

Издатели «Колокола» заняли безупречно демократическую позицию в национальном, и прежде всего в наиболее актуальном для России того времени польском вопросе. За весь период существования «Колокола», как и до его основания, Герцен убежденно и настойчиво отстаивал «неотъемлемое право» Польши на независимое государственное существование[209]. При этом он прямо отмежевывался от либеральных высказываний о польском вопросе, решительно противопоставляя им свою демократическую позицию[210].

Надо также отметить – к чести издателей «Колокола», – что они предоставляли его страницы для выступлений таких представителей революционно-демократического лагеря, которые занимали более твердые и последовательные позиции, были свободны (или почти свободны) от тех колебаний, которые были свойственны редакции «Колокола». Несколько таких выступлений состоялось, в частности, в течение 1858 г. Критики «Колокола» слева неизменно подчеркивали свое братство с ним, свою высокую в целом оценку его пропаганды. Это не мешало им указывать на слабые стороны позиции «Колокола», протестовать против любых тенденций к «облагораживанию» мотивов действий Александра II и его правительства, раскрывать тесную связь интересов царизма и помещиков[211], недооцениваемую редакторами «Колокола». В пространном письме, опубликованном в «Колоколе» от 4 октября 1858 г., содержался уже открытый призыв к общему крестьянскому восстанию: «На себя только надейтесь, на крепость рук своих: заострите топоры, да за дело – отменяйте крепостное право, по словам царя снизу!»[212]

Именно отмеченная сейчас статья («Письмо к редактору») послужила поводом для известного нападения на Герцена и его «Колокол», предпринятого видным представителем либерального лагеря 50-х годов Б.Н. Чичериным. В письме, напечатанном в самом же «Колоколе», Чичерин обвинял Герцена в якобы излишней страстности, нетерпении и неумении выжидать, в поддержке революционных стремлений. Чичерин призывал общество к «умеренности, осторожности», к поддержке правительства и заранее оправдывал террор власти в случае расширения движения в России в духе, желаемом «Колоколом»: «И точно, если больной, вместо того, чтобы спокойно и терпеливо выносить лечение, предается бешеным порывам, растравляет себе раны и хватается за нож, чтобы отрезать страдающий член, с ним нечего больше делать, как связать его по рукам и по ногам»[213].

Комментируя это свое выступление, Чичерин писал Кавелину (в конце ноября 1858 г.): «Либерализм, который при всей своей независимости не смотрит враждебно на правительство, который не довольствуется отрицанием, а хочет основать твердую политическую систему,