Единственный чеченец и другие рассказы - Антон Блажко

Базой служила разгромленная консервная фабрика, стоявшая на окраине. Первый этаж пострадал мало, предыдущие обитатели вычистили сор, навесили двери, заложили кирпичом оконные проемы, установили буржуйки для обогрева и сложили на крыше наблюдательный пункт из мешков с песком, перекрытых шифером. К прибытию отряда наличествовал уже известный комфорт — нары, кровати, топчаны, раздобытые правдами и не только матрацы, одеяла, посуда, стулья, древний телевизор, приемник «Спидола» и прочие мелочи, создающие чувство обжитости и уют. С собой народ увозил только самое ценное и транспортабельное, не военные с их грузовиками, много ли утащишь в руках. Обиход поэтому доставался смене и приумножался ею в свой черед.

Разместились чин-чином — столовая, казарма, оружейка, где стояли ящики с боеприпасами и всякой пиротехникой; автомат, набитые магазины и гранаты у каждого всегда были под рукой. Имелось отдельное командирское помещение, оно же штаб, склад и кухня. Газ поступал с перебоями, баллоны старались приберечь и в хорошую погоду стряпали на улице, где стояла печка из кирпичей и чугунной плиты с конфорками. Готовила под приглядом старшины, вела хозяйство и стирала по просьбам крупное шмотье тетка Сергеевна с дочкой Таней девятнадцати лет. Раньше они жили в другом селе, неподалеку, совсем без родных. Первую войну как-то пересидели в подполе да по соседям-чеченцам, уцелел и дом, худо-бедно кормились с огорода. Независимость перетерпели благодаря строгому, но справедливому мулло. Если для мечети не случалось имеющего должное образование и подготовку имама, старшим по культу избирался самый знающий из общины, который становился для односельчан главным и во внутренних делах. Поселок в первую кампанию разрушили мало, войска прошли в наступательном темпе, особо не безобразничая, ваххабиты затем массой не нагрянули, и мулло обычно защищал прибегавшую Сергеевну и две-три оставшихся неместных семьи от здешних стервецов и наезжих головорезов.

Когда заварилась новая беспощадная война, по сравнению с которой предыдущую называли «зарницей», кончился авторитет старейшин и вообще чья-либо власть. Татьяну изнасиловали молодые боевики, швырнули в подвал и кинули следом гранату, на счастье не взорвавшуюся. Сырую картофельную тьму прострочили очередями, а бросившуюся на них мать, забив прикладами и ногами, оставили у забора. Взять в доме было нечего, расстреляв последние стекла и утварь, воины ислама ушли.

Но женщины выжили, отлежавшись в районе, где МЧС наскоро восстановило больничку, и прибились к стоявшему тогда на посту сибирскому ОМОНу. Им обустроили лачужку позади фабричных строений, за дело мать и дочь взялись сами, не сидеть же просто так, кормились с общего стола. Бойцы решили сбрасываться им на жалованье в месяц по полтахе. Это были не деньги, командировочные и часть прочего довольствия платили вперед, с пустыми руками в Чечню никто не ехал, от пропуска машин тоже кой-какой доход поступал. Казна пайком обеспечивала, "гуманитарной помощи" отряды притаскивали с собой не один центнер, так что кроме водки да сигарет парни мало в чем нуждались. На месте царила страшная нищета, десять рублей являлись приличной суммой, в ходу был натуральный обмен. Войска сливали государственную соляру и бензин за домашние продукты, милиционеры обращали бросовую кильку, твердый белый комбижир и стройматериалы типа колючки и сетки рабицы в огненную воду, от которой случались временные умопомрачения, но без летальных исходов — "нам хоть пулемет, лишь бы с ног валило". У федералов на железную валюту, спирт, покупались левые гранаты, дымовухи, сигнальные ракеты, штык-ножи и удобные ранцы десантников (РД) из брезента. При особом желании можно было добыть «муху», огнемет, даже танк, если набирался соответствующий объем жидкости. Ходило много фальшивых денег, особенно баксов, неотличимых на глаз, поэтому «зелень» тут советовали не брать, даже по супернизкому курсу. Сергеевне негласно уговорились давать только чистые, «наши». Ежемесячное довольствие по здешним условиям выходило солидным, тем паче имелся какой ни есть стол и кров. Она копила средства, понимая, что по блокам век не прожить, когда-то придется ехать в Россию. Бойцы не жмотились, кидали из общака сотню-другую сверх — такое тетки пережили.

Горе сожгло их по-разному: старшая молчала в вечной безучастности, девчонка с искривленной пулей ногой могла вдруг дико захохотать, а через минуту биться в истерике. Не очень развитая по выпавшей доле, малопривлекательная, говорящая с акцентом, как сами чехи и все выросшие здесь, она от случившегося повредилась в уме. Само насилие повлияло на нее образом, противоположным обычному, жалко и примитивно, с проглядывающей болезненностью она заигрывала с хлопцами, отпугивая даже истосковавшихся и всеядных. По смене уехавшие передали, что с беднягой лучше не связываться, под мухой иные пробовали нарушить запрет и раскаивались: у Таньки начинались приступы, она стонала, тряслась, орала в голос, потом могла лишиться сознания или глубоко впиться грязными ногтями в лицо, выбежать неглиже на блок. К ней относились сочувственно, но брезгливо. После суток на посту в любую погоду и обстановку сил и желаний оставалось день ото дня все меньше.

Территорию фабрики некогда окружал бетонный заборчик, который подправили там-сям, заделав проломы цементными блоками и кирпичом, подняли ломами несколько рухнувших секций, натянули сверху колючку, повесили сигнализацию из консервных банок. Для охраны этого внешнего периметра учредили ночной пост, промежутки между строениями завалили чем придется, в том числе приставив жестяные-шиферные листы и укрыв внутренность больше от лишних глаз, чем пуль и осколков.

— Ну, у вас тут прямо форт, — одобрил какой-то проверяющий, — целый редут!

Двойное ограждение позволило оставить на первом этаже несколько окон, в боевых условиях их закладывают как прорехи в обороне и светомаскировке ночью. Следующую трудность представляло отсутствие стекол — там, где прошла война, они становятся дефицитом. Пару рам заполнили найденными кусками, дальше натянули пленку. Вечером окна плотно зашторивали и прикрывали сбитыми щитами, днем распахивали для свежести и освещения, которое являлось в основном первобытным — свечи, керосиновые лампы. Электричество в селе отсутствовало, ГЭС на речке взорвали еще в прошлый раз, а дотянуть с севера у новой старой власти рук пока не хватало. На базе стоял ископаемый дизельный агрегат, но днем его мало включали из-за громового тарахтения, вони и частых поломок, запускали позже часа на три — подзарядить аккумуляторы раций, посмотреть телек бойцам. Чтобы пальнуть на звук движка чем-нибудь крупнее автомата, в темноте не требуется даже особенно целить. После заката курильщики во дворе и то садились на корточки, жались к стене, оптика приближает рубиновую точку огонька на километр, а ПНВ показывает возле губ светящийся шарик, словно во рту зажат фонарь. Бери чуть выше и шпарь… На одиночные выстрелы поверх голов отвечать скоро перестали, начинали войну лишь в случаях относительно серьезных. Ночью смена торчала за бетонными укреплениями, подремывая в очередь, благо в комендантский час изредка проезжал разве кто-нибудь свой, с оснащенными узкой прорезью нафарниками, отбрасывающими двойной млечный эллипс перед капотом. Остановившись, тотчас все гасили, подходивший для выяснения боец «светляком» тоже зря не махал.

Основную проблему устраиваемого в непростых условиях быта составляют всегда помывка и клозет. Плескаться летней порой можно было во дворе, благо за оградой не видать, с оправкой обстояло сложнее. Канализация в полном инженерном смысле отсутствовала на фабрике и раньше, имелся где-то отвод к речке или поглотительные резервуары, периодически опоражниваемые со сливом туда же. В углу забора стоял двухместный кирпичный сортир, загаженный до предела, с проломленной крышей. Глубокий выгребной коллектор под ним не был, к счастью, вскрыт случайным попаданием или злонамеренной «лимонкой», но ввиду переполненности дальнейшему использованию не подлежал. Первые обитатели блока сколотили дощатую будочку вроде тех, что стояли вокруг по огородам. Куркули позажиточней имели в домах санузлы, ванны с газовыми нагревателями, но сброс и там шел в ближайший овраг или закрытый колодец, внутрь которого опускались бетонные кольца, добывавшиеся с прокладки всяких коммуникаций. Объем засыпали щебнем или булыжником, собранным на берегу окатанным речным голышом. Вода фильтровалась в грунт через открытый низ колодца, нечистоты медленно оседали на заполнителе, рано или поздно заставляя чистить изобретение хитроумной народной мысли, но в зависимости от глубины его обычно хватало надолго. Строительство подобных сооружений даже в самом упрощенном виде бойцам улыбалось мало, хотя система как таковая для уроженцев разных нечерноземных деревень была не нова. Чеченцы тут вообще жили по-русски, с криницами, печками, сеновалами и чердаками. Дальше в горах еще стояли плоскокрышие сакли на гигантских валунах, штукатуренные светлые башни с плитчатым навершием. Нижние сланцевины, выходящие за край венечной кладки, придавливались сверху новым рядом отступающих в центр камней, и так конструкция сужалась до проема, закрывавшегося последними двумя обломками, шлепнутыми книжкой на старый бесцементный раствор. Готовился он из песка с известью, полученной обжигом карбонатных пород, иногда выбранных средь того же самого руслового галечника-кругляша. Такой капитальный свод выводили веками на века, поглядеть издали — фанза на мощном столпе, только смотрели тут издавна друг на друга сквозь ружейный целик…