Николай Вавилов - Владимир Георгиевич Шайкин

В письме к Регелю от 11 мая 1919 года Вавилов сообщал: «Иммунитет» заканчивается набором. Русский текст (14 1/2 листов) набрали. Осталось английское резюме и библиография. На этой неделе еду в Москву по делам печатания «Иммунитета».

Эта первая большая научная монография увенчала многолетний труд ученого. Вышла она под названием «Иммунитет растений к инфекционным заболеваниям». Спустя полтора десятилетия Вавилов издал книгу под несколько другим заглавием: «Учение об иммунитете растений к инфекционным заболеваниям», в которой подвел итоги не только своих исследований по фитопатологии, но и всего мирового опыта в этой сфере.

«БИОЛОГИ ПРИВЕТСТВУЮТ СВОЕГО МЕНДЕЛЕЕВА»

Получив наконец жилье, Николай Иванович все же уговорил жену вместе с сыном перебраться в Саратов. Сам же он с началом весны, закончив чтение лекций, уехал на учебную ферму Оппоковского хутора, где были высеяны коллекции.

От зари до зари — в поле, на делянках, в наблюдениях, а вечером и ночью — на мансарде, у керосиновой лампы, в работе над новой рукописью о гомологических рядах. Предчувствие важного открытия держало исследователя в постоянном напряжении. Через руки его уже прошли тысячи образцов разных видов растений. Он подбирал их по сходным признакам — раскладывал своего рода «пасьянсы» и все больше убеждался в верности своей догадки: гомологические ряды у злаков действительно существуют. Начал сводить их в таблицы — пшеницы, ячмени, овсы… Однако вскоре убедился, что в аналогичные ряды выстраиваются и корнеплодные, и крестоцветные, и бахчевые растения…

Еще занимаясь в библиотеке Ч. Дарвина в Кембриджском университете, Вавилов задумывался: «Почему труды Дарвина стали фундаментом для теории и практики селекции, основой для творческой селекционной работы? Видимо потому, что Дарвин с удивительной для своего времени прозорливостью указал, как на основе единства противоположностей — наследственности и изменчивости видов — происходит отбор наследственных изменений, формируются и создаются новые сорта растений».

Дарвин тщательно изучал работы лучших селекционеров культурных растений, делал множество записей, выделял важные факты и выводы. В его книге «Изменение домашних животных и культурных растений» (1868) приводились факты из самых разных источников и больше всего — из работ швейцарского ботаника А. Декандоля, с которым Ч. Дарвин вел обширную переписку.

Николай Иванович с особым вниманием изучил книгу А. Декандоля «Происхождение культурных растений», вышедшую в свет в 1883 году. «Моя цель, — писал автор в предисловии, — заключалась главным образом в отыскании того первоначального состояния и местообитания каждого вида, которое его характеризует до введения в культуру». Это, по мнению Декандоля, очень существенно, поскольку почти три четверти указаний основателя научной систематики растений Карла Линнея о родине культурных растений неполны и требуют уточнения.

Что же считать настоящей родиной культурного растения? Местонахождение его в естественном, «диком» состоянии, как считал Декандоль? Он первым отмечал, что определить родину той или иной культуры можно по сведениям из археологии, истории, лингвистики. Эта проблема, разработанная им на гербарном материале, теперь приобретала особую важность в связи с развертыванием широкой селекционной работы в разных районах мира, в различных природных зонах России. Необходимость обеспечить селекционную практику полноценным и разнообразным исходным материалом ощущалась как никогда остро. В стране формировалась сеть селекционно-опытных станций и полей, это заставляло приступить к планомерному и научно обоснованному изучению видов сельскохозяйственных культур, их наследственной изменчивости, сортов и популяций, их географического многообразия…

Лампа начинала тускнеть: за окном все жарче разгоралась заря. Отложив работу над рукописью, Вавилов спускался со своей «голубятни», проходил мимо «Вавилона», как прозвали первый «коммунальный» этаж его практикантки, жившие тут, делал несколько шагов — и вот оно, поле, бесчисленные делянки.

Вскоре здесь появлялись и его помощницы с журналами для наблюдений в руках. Вот Аделаида Хинчук, исхудавшая после тифа девушка. На ее делянке высеяны гибриды, полученные после скрещивания пшеницы двузернянки и мягкой пшеницы. Саша Мордвинкина испытывает на иммунитет к некоторым заболеваниям группу овсов. А Лена Барулина занимается чечевицей. Увидев его, сорвала два цветка, порывисто протянула — показать.

— Даже цветки одинаковые! — воскликнул он, невольно засмеявшись, сразу поняв, что именно она хотела этим сказать.

С того самого дня, как увидел он эту девушку на учредительном собрании Ботанического общества, он не мог не думать о ней: необыкновенное внимание и отзывчивость на каждое слово собеседника, приветливость, деликатность, искренность нравились ему. Но главное, он видел ту же одержимость в изучении растений, которая была свойственна и ему самому. У этой большеглазой девушки ощущалось в душе нечто трогательное, по-детски доверчивое, такое чистое и хрупкое, что все сотрудники оберегали ее и называли ласково Леночкой, а он, Вавилов, наоборот, только Еленой Ивановной.

Он понюхал поданные ею цветки и воткнул их себе в петлицу.

— Можете считать это, Елена Ивановна, заявкой на весьма важный и нужный нам труд о виках, которые почему-то прикинулись чечевицами, — сказал он серьезно. — Садитесь, работайте, чтобы к началу года все было сделано, хотя бы вчерне. Не исключено, что вам придется доложить о сём явлении на предстоящем селекционном съезде…

Об этом съезде он мечтал давно: со дня последней встречи биологов России прошло семь лет. Изменения произошли колоссальные, сделаны открытия, которые пора вводить в селекционную практику… Для себя он видел возможность сообщить, к примеру, о гомологических рядах. Нужен, нужен такой съезд!

Лекции свои Вавилов иллюстрировал материалами, привезенными из экспедиций. Давая описание невиданных форм растений, указывал на те их элементы, которые могли служить обоснованием закона гомологических рядов в наследственной изменчивости, расширял с этой целью и полевые опыты, разрабатывал схемы изменчивости варьирующих признаков, привлекал к участию в работе все расширяющийся круг сотрудников. Это было совершенно ново, выходило за рамки привычного, излагаемого в учебниках. Во многих молодых сердцах Вавилов зажег исследовательский дух.

В конце июля его неожиданно свалила малярия. Жена так и не приезжала, поэтому со всеми делами приходилось управляться самому. А сил не было. Иногда практикантки поднимались по скрипучей лесенке, приносили ему дневники, тетради наблюдений, выслушивали советы. В перерывах между приступами садился за рукопись своей книги. Лена Барулина приходила всех чаще: готовила еду, заваривала чай, мыла посуду, мела пол. А он, конфузясь, разрешал ей все это делать, лишь бы дольше задержалась, поговорила с ним. Чувство любви все глубже проникало в сердце…

4 июня 1920 года в большой аудитории Саратовского университета наконец открылся III Всероссийский съезд селекционеров и семеноводов. Николай Иванович Вавилов выступал на нем одним из первых: он рассказал собравшимся о своем открытии. Доклад назывался: «Закон гомологических рядов в наследственной изменчивости». В доказательство ученый привел результаты многочисленных наблюдений, опытов, анализов, сравнений, сделанных им при изучении материалов из коллекций