Боксер-7: назад в СССР - Валерий Александрович Гуров

Но, похоже, в данной ситуации он, потрясенный всеми событиями последних часов, тоже не был способен произнести что-то осмысленное. Пришлось мне снова брать решение проблемы на себя.

— Господа полицейские, — заговорил я, показывая глазами переводчику, чтобы он тут же переводил мою речь на немецкий. — Мы только что побывали в магазине, в котором произошла эта ужасная кража. Вот рядом с нами — та самая продавщица, которая написала заявление о случившемся. Она может подтвердить, что мы договорились о мирном разрешении конфликта, и готова свое заявление отозвать. Фрау, подтвердите, пожалуйста, — обратился я к ней.

— Да, действительно, — взволнованно заговорила женщина. — Большая часть ущерба магазину уже возмещена, остальная часть, согласно нашим договоренностям, будет возмещена при первой же возможности.

— То есть сразу же после того, как наших ребят отпустят и они смогут вернуть вещи, — вставил я.

— Поэтому, — продолжила продавщица, — я хотела бы аннулировать свое заявление и отказаться от всех претензий в адрес того, кто это сделал.

— То есть, исходя из ваших слов, — медленно проговорил ошарашенный полицейский, который руководил процессом, — получается, что претензий у вас нет и пострадавшей вы себя не считаете, так?

— Совершенно верно, — подтвердила продавщица.

— Тогда выходит, что пострадавшей стороны здесь тоже нет, — резюмировал полицейский, — а если пострадавших в деле нет, то и самого дела, получается, тоже нет.

— Получается, так, — недоуменно пожал плечами второй полицейский.

— Но вот ваш знакомый, — первый полицейский кивнул на Ульриха, — утверждает, что он все же совершил кражу товаров из магазина. Каковы в таком случае были его мотивы, побудившие это сделать?

— Ну, с кем не бывает, — выдал вдруг молчавший до этого Славик Калганов. — Сглупил парень.

— Со мной, например, точно такого не бывает, — строго посмотрел на него полицейский. — И со множеством других добропорядочных и законопослушных людей, которые не залезают в магазины и вообще не присваивают чужого имущества.

— Понимаете, — торопливо заговорил я, чтобы Славик снова чего-нибудь не ляпнул, и, не дай бог, все не испортил, — у парня очень тяжелая ситуация в семье. Он, его маленькая сестренка и больная мама живут на одно пособие. А девочка очень хочет профессионально заниматься спортом, но стоит это очень дорого. Вот он и решился на этот, безусловно, плохой поступок.

— А вы его адвокат, что ли? — вскинул на меня брови полицейский. — Он сам за себя не может рассказать?

— Так, а чего же тут еще рассказывать-то, — подал голос Ульрих. — Он все правильно вам объяснил. Все так и было.

— И вы сейчас сожалеете о содеянном, — со скептической усмешкой произнес полицейский.

— Сожалею, — охотно кивнул Ульрих. — И клянусь вам, что если бы не крайне тяжелая ситуация в семье, я бы никогда…

— Ну ладно, — оборвал его полисмен, — про семью мы уже слышали. Лучше объясните мне, почему за вас, местного жителя, так рьяно заступаются наши гости из Советского Союза. У вас с ними какие-то личные отношения?

— Никаких, — удивленно ответил Ульрих. — Мы с ними и познакомились-то только сегодня, и то… вскользь.

— Дело в том, — снова вмешался я, — что все мы — участники чемпионата Европы по боксу. Как вы, должно быть, знаете, соревнования будут проходить буквально в эти дни. Естественно, что ко всему, что связано с этим чемпионатом и всеми его участниками, будет приковано пристальное внимание международной прессы. Да, собственно, оно уже приковано — наверняка во многих газетах уже даются анонсы и ведутся первые репортажи о подготовке к турниру.

— И что вы хотите этим сказать? — подозрительно посмотрел на меня полицейский.

— Я хочу сказать, — спокойно ответил я, — что если информация об этом неприглядном происшествии просочится в прессу, то разразится международный скандал.

— Да что вы говорите? Прямо-таки международный скандал? Не много ли вы на себя берете? — усмехнулся полисмен. — Вы что, такие знаменитости?

— А знаменитости мы или нет, здесь ни при чем, — с достоинством ответил я. — Писать-то об этом будут не потому, что это именно мы. Посыл у журналистов будет совершенно другой. Дескать, посмотрите: как только этих советских спортсменов выпустили за границу, так они сразу начали вести себя, как дикари и совершать преступления против добропорядочных граждан.

Полицейский молча слушал меня, ни одним мускулом не выдавая своего отношения к тому, о чем я говорил. Тогда я решил зайти с козырей.

— А главное, — с жаром добавил я, — поднявшийся скандал ведь коснется и вас в том числе!

— Нас? — удивленно приподнял брови полицейский. — Это еще с какой стати? Ваш приятель заявит, что воровал одежду по нашему приказу, что ли? А он знает, что за такие шуточки полагается по нашим законам?

— Да нет же, — терпеливо продолжал объяснять я. — Речь идет не о клевете или оговоре. А о том, что из всего прочитанного многие сделают вывод: местная полиция работает из рук вон плохо! Потому что как еще можно оценить их работу, если в самом центре города, в месте притяжения туристов и проведения таких масштабных мероприятий международного уровня происходят такие дерзкие ограбления? И я больше чем уверен, что у вас найдется пара-тройка прощелыг-журналистов, которые с жадностью ухватятся за эту тему и начнут ее использовать в каждом своем материале. А то еще, не ровен час, и журналистское расследование запустят по этому поводу: поднимут какие-нибудь ваши неудачи за последние годы, переберут всех, кто работает на данном участке, станут полоскать ваши имена в прессе, добиваясь отставки… То и дело будут кричать, мол, что за сотрудники работают в нашей полиции, как они могли допустить такой позор… И при этом им невозможно будет ничего возразить, потому что они-то будут упирать на международную репутацию вашего государства! Вы представляете, во что это все выльется? Вот скажите честно: оно вам надо?

Полицейский вздохнул и задумался. Видно было, что в нем борются два соблазна: довести дело хоть до какого-то конца, посадить преступника и оказаться в своих глазах и в глазах коллег ловким сыщиком — и избежать того шума в прессе, о котором я ему только что так красочно поведал. А я, конечно, немного приукрасил для убедительности, но в принципе все, о чем я говорил, вполне