Кровь избранных - Кай Дзен

Голландец все-таки успел. Выходит, это судьба и так должно было случиться. Знать бы только, чем все закончится. Он хитростью выведал у Юй Хуа, где скрывается Хофштадтер, но не поспешил и упустил время. А когда Шань Фен выпросил разрешение проведать ученого, Ганс решил его опередить. Агент Овна не мог позволить, чтобы китаец опять увел добычу из-под носа.

К профессору Дерюйтер явился за несколько часов до приезда юноши. Хофштадтер сразу узнал решительного голландца, который командовал на корабле спасательными работами, и ничего не заподозрил. Ганс сказал, что его прислали вместо Шань Фена. Ужин оставил тягостное чувство: профессор, как хозяин дома, старался соблюсти закон гостеприимства. Никогда не следует разделять трапезу с тем, кого собираешься убить.

Дерюйтер с отвращением вспомнил, как еще ребенком слушал пасхальную проповедь отца Николаса в Утрехтском соборе. С каким порицанием звучали в речи священника слова об Иуде и о предательстве. В детстве все проще и определеннее. Суровую непреклонность кальвинизма принимаешь на веру, потому что не успел соотнести с жизнью. Наверное, поэтому Ганс успокаивал душевное смятение заклинаниями и народными суевериями. К каким-то непонятным синкретическим богам голландец обращал молитвы, которые сам сочинил, чтобы оправдать ежедневный сомнительный выбор.

После ужина, под предлогом взглянуть на странный шум снаружи, Ганс выманил доверчивого Линя и одним движением перерезал горло. Когда же голландец вернулся в дом, мурашки побежали сначала по щекам, потом по всей коже. Дерюйтер погрузился в транс и стал действовать с нечеловеческой точностью. Это не он нанес удар, не на него с удивлением и упреком смотрела жертва. И не Ганс перевернул все вверх дном в поисках записей, которых почему-то оказалось слишком мало.

Голландец снова стал самим собой, когда услышал цокот копыт: судьба настигла его. Он вынес амфоры в соседнюю комнату, где воняло козлом, и затаился в темноте.

До него донеслись слова, которыми Шань Фен выдал себя: «Что же мне теперь делать, профессор? Куда я дену твои записи? Всю работу…» Теперь у Дерюйтера появилась новая задача.

Он покрепче стиснул нож и стал ждать, когда китаец двинется осматривать комнату. Настала пора свести счеты.

Но тут внимание Шань Фена отвлек шум, донесшийся снаружи, и парень вышел из дома. Там появилась какая-то женщина, насколько Ганс смог разглядеть в окно. «Странный знак», — подумал он. Коротко прикинув, не убить ли обоих, Дерюйтер решил этого не делать. Против приметы не пойдешь.

19

Корумба, Бразилия — Суарес, Боливия,

август 1944

Первые лучи солнца растопили утренний туман. На пристани, к которой причаливали наполненные рыбой лодки, царило оживление. От порта окрестные улицы поднимались между разноцветными стенами домов и ветвились маленькими переулками. Прямо на земле, в лужах мочи, дремали пьяные.

— А вот то, что мы съели и выпили в пятницу! — крикнула из окна какая-то старуха и выплеснула на улицу таз.

Хофштадтер придержал Отару:

— Когда идете, надо поглядывать наверх.

Они перешагнули через лежащее в луже тело и пошли дальше.

— Эти люди приехали в Корумба, спасаясь от войны, в поисках легких денег. Кто-то надеялся стать наемником, кого-то поманил мираж алмазов. Они потратили все свои сбережения на поездку сюда или проиграли деньги на обратный билет. Большая часть кончает тем, что либо спивается до скотского состояния, либо какая-нибудь шлюха награждает триппером… Или в драке получают удар ножом в трактире «Два чуда».

Немцу с японцем помахал рукой высокий, крепкий человек, пробиравшийся сквозь портовую давку.

— А вот и Герман, — обрадовался Дитрих.

Раздвигая толпу, как ледокол, к ним подошел великан. Его рукопожатие запросто могло покалечить.

— Недавно «Горда Рубья» прошла то место, где Миранда впадает в Рио-Парагвай. К завтрашнему утру корабль прибудет в порт Суарес, как и намечено.

Довольный Хофштадтер произнес:

— Артур молодчина. С завтрашнего дня грузом займемся мы. Герман, надеюсь, все готово?

— Да. А теперь пойдемте со мной…

Дитрих и Хиро двинулись за белокурым великаном. На его шее складки кожи обгорели на солнце, а на затылке, под короткими волосами, темнело большое родимое пятно. Живот свешивался наружу, но не был дряблым — под слоем жира перекатывались мощные мускулы.

Они отошли от главной пристани. На дальнем причале Герман прыгнул в одну из небольших лодок, и она закачалась на воде. Великан протянул руку Хофштадтеру, потом Отару и резким движением дернул трос мотора. Вверх взвилось густое белое облачко.

Единственным признаком присутствия людей на реке были радужные пятна бензина. Временами в воде что-то сверкало или слышался громкий всплеск.

— Герман и мои люди в порту Суарес со вчерашнего дня, — сказал Дитрих японцу. — Я предпочел бы сегодня тоже заночевать в Корумба. Когда приедем, вы поймете почему, Хиро.

— Вы до сих пор мне не сказали, где, собственно, находится лаборатория. — Отару раздраженно наклонился к немцу.

— Я и в самом деле должен был сообщить вам точное место, а не только название. — Хофштадтер наморщил лоб. — В центре Мато-Гроссо. Между истоками Рио-Парагвая и Хингу. Мы туда полетим. А Герман на корабле с грузом поплывет по реке, а потом отправится посуху.

Последние метры они проплыли с выключенным мотором, и их сразу окружили звуки реки. Когда лодка приблизилась к берегу, из-за узловатого ствола дерева появился какой-то человек и бросил Герману чалку.

— Надо поторопиться, скоро стемнеет. В этих краях ночь наступает за четверть часа. — Герман сделал знак человеку, который дожидался, чтобы их проводить.

Компания миновала излучину реки, и из-за небольшого, заросшего травой холма показались каменные стены полуразрушенных строений Суареса. Через несколько минут они вошли в порт и оказались на боливийской территории. Возле ворот между двумя башнями, над которыми сверху красовалась надпись «Боливия», лениво топтались пограничники. Стражи покосились на вновь прибывших, кивнули проводнику и пропустили всех.

Немощеная улица вела вверх. Темнота упала сразу, как секира, и отрубила все очертания портовых зданий. С гудением зажглись скудные фонари. Под ногами что-то замельтешило, и Герман с досадой начал пинками расшвыривать крыс, ударяя их об стены.

— Глядите внимательно, куда ставите ноги: можно по щиколотку провалиться в сточную канаву с червями, — поморщился великан.

Они стали пробираться по лабиринту узких улочек. Запах был такой, что им пришлось прикрыть носы платками. То и дело ноги скользили по грязи. Герман переговаривался по-немецки с проводником-боснийцем. Вдруг внимание Дитриха привлекло какое-то движение у них за спиной.

— Герман…

Не оборачиваясь, гигант продолжил спокойно, вразвалочку идти дальше и пробормотал себе в бороду:

— Я их видел, герр Хофштадтер. До отряда пока далеко. Но не волнуйтесь, эти бродяги не знают, на что идут, верно, сержант Налетилич?

— Да сжалится Аллах над их душами, — безмятежно ответил проводник.

Четверть часа спустя, миновав самую высокую точку города, компания уже шла мимо более массивных зданий, окруженных каменными оградами. Налетилич уверенно шагал впереди. Наконец они зашли в большой двор. Из-под ног выскочило какое-то животное.

— Осторожно, не наступите на старину Мигеля: это может плохо кончиться, — предупредил сержант. — Его тут держат, чтобы ловил мышей. Он, правда, уже состарился. Днем кот все время дремлет где-нибудь на солнышке.

Дверь открылась, и прибывшие вошли. В комнате находились человек пятнадцать, и все они дружно поприветствовали Германа, Налетилича и Хофштадтера.

— Отару-сан, позвольте представить вам отряд, который будет сопровождать груз и охранять лабораторию. Наших ангелов-хранителей, — произнес Дитрих.

Хиро сдержанно поклонился, охранники представились один за другим. Некоторые из них говорили по-немецки с тем же акцентом, что и босниец.

Налетилич положил на стол окровавленный мачете с прилипшими к лезвию волосами:

— По дороге пришлось немного подискутировать.

Кое-кто из присутствующих улыбнулся.

Герман пошел искать хозяина дома, чтобы заказать еду и питье. Через пару минут немец вернулся, опять выглянул в коридор и прокричал:

— И чтобы бутылки с водой были запечатаны! Не хватает нам еще заразиться холерой!

Вскоре пошел дождь. Дитрих, деливший комнату с Отару, подошел к окну и поинтересовался:

— Нам понадобится много времени?

— Да. — Японец аккуратно складывал на стуле куртку. — Ваш отец оставил детальные записи, но у него был Аль-Хариф, а мы такого преимущества лишены. Надо воссоздать сложнейшую молекулу, и комбинации приближаются к бесконечности.