Кровь избранных - Кай Дзен

Кай Дзен

«Кровь избранных»

Сказано, что после двенадцати тысяч лет борьбы с Ормуздом[1] Ариман[2] победит.

И обратился я, и увидел всякие угнетения, какие делаются под солнцем: и вот слезы угнетенных, а утешителя у них нет; и в руке угнетающих их — сила, а утешителя у них нет.

И ублажил я мертвых, которые давно умерли, более живых, которые живут доселе.

Все начинается там, где закончилось

Тело рыжеволосой женщины лежало на боку, и даже безжизненные глаза не портили красоту ее лица. Китаец взвалил труп на плечо, вышел из коттеджа и решительно зашагал к автомобилям. Усадив мертвую на заднее сиденье одной из машин, он пропорол ножом оба правых колеса у другой, потом сел за руль, завел мотор и, с разгона высадив ворота, уехал.

После нескольких крутых виражей вверх по склону он резко свернул на уходящий вправо проселок и скрылся в лесу.

Примерно через километр дорога превратилась в узкую тропинку. Тогда китаец остановил машину, не спеша вылез, снова взгромоздил на плечо рыжеволосую и стал подниматься на холм, петляя между деревьями. Тишину нарушал только свист ветра в покрытых снегом ветвях. Пока хватало сил, мужчина шел и шел, повинуясь неосознанному порыву.

Минут через двадцать, когда уже не держали ноги, он положил женщину к подножию ольхи, раздел и поудобнее устроил на снежном ложе. Лицо ее все еще оставалось розоватым. Изумление сменило мрачную гримасу смерти.

«Куда ты несешь меня и зачем?»

Китаец начал забрасывать нагое тело снегом. Надо, чтобы поскорее застыла кровь. Захоронение надлежало завершить ритуалом, в этом Овен прав. Лишь бы церемония не выглядела смешно.

«Я не знаю, куда принес тебя, да это и не имеет значения. А вот зачем, представляю прекрасно: никто от этой проклятой истории ничего не должен получить. Ни власти, ни денег, ни спасения. И уж тем более — жизни».

Он остановился, только когда целиком покрыл женщину снегом. Всю, кроме головы. Долго стоял китаец неподвижно, глядя в одну точку, куда-то в серо-зеленую глубину леса. Потом вынул нож и сделал короткий надрез на шее трупа, там, где проходила сонная артерия. Крови почти не вытекло. Аль-Хариф был уничтожен.

Часть первая

На несколько юаней дороже, чем сама змея

1

Шанхай,

январь 1920

По сигналу стартера всадники пришпорили лошадей, и те рванулись по первому кругу. Ритмичный цокот копыт по дорожке отдавался в ушах Шань Фена, как грохот камней, катящихся в ущелье. Глухой, навязчивый стук. Ему вторило эхо голосов возбужденных зрителей на деревянных трибунах. Вот наездники в ярких куртках понеслись уже вдоль противоположной стороны ипподрома, потом поворот — и новый круг.

Молодой китаец оторвался от зрелища и поднялся по ступенькам в коридор, где находилась администрация. Он заглянул в последнюю, приоткрытую дверь. Сидящий за столом краснолицый европеец, увидев его, вздрогнул, но Шань Фен сразу отпрянул, как будто ошибся, и усмехнулся хитрой мальчишеской улыбкой. Выйдя на улицу, юноша немного подождал и отправился бродить, словно бы без всякой видимой цели.

Странные в Шанхае улицы, подумалось ему. Широкие бульвары и проспекты ухожены благодаря французской концессии, выкатаны повозками, рикшами и даже автомобилями. Но заранее нипочем не знаешь, когда главные городские артерии вдруг превратятся в дремучие извилистые переулки. Достаточно ошибиться поворотом, зазеваться на пару минут — и ты уже совсем в другом мире. Солнечный свет тускнеет, еле пробиваясь сквозь тенты, натянутые на стенах, и сквозь развешенное на задних дворах белье. Заблудиться — пара пустяков, особенно если ты нездешний.

Впереди китайца шагал, а точнее, почти бежал, задыхаясь от чрезмерного усилия и страха, человек в элегантном сером костюме. Тот самый господин из конторы ипподрома. Он родился не в Шанхае и даже не в Китае и сейчас предпочел бы никогда не уезжать из родного Ньюкасла на поиски работы в город, который так и остался ему чужим.

Шань Фен шел за ним, не отставая, только чуть ускорив шаг: он не спешил, так как хорошо знал дальнейший путь. Парень перемигнулся еще с одним китайцем, стоявшим около окна какого-то дома, и сделал ему знак идти вниз по улице, но тот притворился, что не понял, и направился к перекрестку, где обычно останавливались извозчики. Однако нынче утром там никого не было. Паника толкала англичанина в самые пустынные и темные переулки, и теперь его грузная фигура ринулась в узкий тупик, в конце которого уже стоял Синь.

Как только англичанин с ним поравнялся, китаец повалил его на землю и начал бить ногами под дых: удар, другой, третий. Тут появился Шань Фен, и достаточно было одного взгляда, чтобы Синь отскочил в сторону и стал на страже у входа в переулок. Парень опустился на колени перед иностранцем и приподнял ему голову.

— Успокойтесь, мистер Уилсон, не надо бояться. Мы только хотели доверить вам вот это… — ласково произнес он, доставая из кармана рабочей блузы деревянный футляр.

Китаец открыл его прямо перед покрасневшими испуганными глазами Уилсона, который с трудом пытался подняться на ноги. На бархатной обивке внутри сверкнуло лезвие маленького кинжала с резной рукояткой.

— Сделайте то, о чем мы когда-то просили, мистер Уилсон. Послушайтесь нас, прошу вас. И сохраните этот маленький подарок, — продолжил Шань Фен.

Он закрыл футляр и положил его на колено англичанину, который отупело на него таращился.

— Не упрямьтесь, иначе в следующий раз, когда меня увидите, вам придется пустить его в ход против себя самого. Это будет не так больно.

Англичанин начал всхлипывать, и когда нападавшие молча удалились, его затрясло от рыданий.

Пройдя несколько переулков, китайцы разошлись, не прощаясь. Шань Фен нырнул в старый квартал, пересек внутренний дворик и поднялся на второй этаж одного из домов. В тесной, душной и длинной, как коридор, комнате толпилось множество народа: сборщики податей, ремесленники, попрошайки. И каждый пришел со своей просьбой к Шань Чу, Старшему Брату, Голове Дракона, верховному владыке Триады. Главу Шанхайской организации звали Юй Хуа. Как истинный хозяин, он не был ни щедрым, ни скупым.

Шань Фен стал пробивать себе дорогу, бесцеремонно расталкивая всех на своем пути. Он выглядел гораздо моложе своих лет, а открытый лоб под коротко стриженными волосами казался совсем детским. Но на самом деле ему уже исполнилось двадцать. Умные светло-карие глаза не потеряли ясности, словно обладали иммунитетом ко всем унижениям, что им приходилось видеть. Темно-синяя блуза слегка болталась на его хрупком теле. Юноша уже почти пробрался к двери, по бокам которой стояли два стражника, как кто-то схватил его за рукав:

— А ты куда, мышонок?

На него пахнуло гнилым дыханием. Шань Фен покосился на лапищу, державшую его за рукав. Она была толстая, мокрая и противная, как и грубый, хриплый голос:

— Я тут целый день дожидаюсь словечка Шань Чу, и теперь моя очередь! Старший Брат должен выслушать меня, иначе моя лавка разорится. Нечего лезть без очереди, становись и жди, как все.

Пощечина хлестнула коротко и сухо. Толстяк даже не увидел занесенной руки, он почувствовал только, как обожгло сразу покрасневшую щеку. Шань Фен нанес удар молниеносно, так, что, кроме шума и воплей торговца, никто ничего не заметил.

— Ты не признал у себя под носом человека из Триады и еще хочешь, чтобы Юй Хуа тебя сразу выслушал? — ледяным тоном заявил Шань Фен. — Вот и отправляйся теперь в конец очереди.

— Но… я уже жду не один час, — попытался протестовать лавочник.

— Сию же минуту! — повторил юноша и быстро вошел, пока торговец, ворча, пятился назад.

Слабые лучи света, пробиваясь сквозь портьеры, едва высвечивали в полумраке худой силуэт главы Триады. Эффект был явно рассчитан на то, чтобы впечатлять просителей. Юй Хуа всегда держался очень прямо, может, чтобы скрыть маленький рост и узкие плечи. Однако, несмотря на невзрачность фигуры, никто не сомневался в его могуществе.

— Ну, что у тебя сегодня?

— Золотой Дракон сменил место обитания. Его новым жилищем станет то, что мы выбрали для него.

— Очень хорошо, Шань Фен, — черствым, нетерпеливым тоном произнес глава Триады, что, видимо, означало конец аудиенции. Однако юноша задержался. — Что-нибудь еще?

— У меня есть просьба… Вернее, близкий мне человек желает, чтобы организация оказала некую услугу.

Юй Хуа коротко усмехнулся:

— Ладно, мой маленький агент, я слушаю.

Несколько часов спустя Шань Фен, любуясь яркой голубизной Хуанпу, шел по набережной Вайтань, или по Бунду, как называли ее англичане. На берегу, сразу за топкой прибрежной полосой, возвышались здания иностранных торговых компаний, сверкающие респектабельной чистотой массивных фасадов. Их вид всегда вызывал у молодого китайца глухую злобу.