Карнавал судьбы - Кристиан Гарсен

однажды вдвоем с коллегой мы отошли далеко от лагеря… В самом деле, забыл же сказать, что я геолог. Лечу в Нью-Йорк на научную конференцию. А вы?

Проходившая мимо стюардесса предложила нам выбрать напиток. Я взял себе стакан апельсинового сока и окунул в него губы — слишком кислый: это позволит потянуть с ответом. Мне всегда тяжело отвечать на такие вопросы, требующие дать определение себе самому. Всегда приходится колебаться, говорить себе, мол, мог бы ответить, что если нужно быть кем-нибудь, то я, в зависимости от обстоятельств, вполне доволен или мне вечно не везет, или по-разному, обозреватель, человек без тени, невидимка, писатель (в прошлом), а если интересует, чем я действительно занимаюсь, то можно сказать, что слоняюсь без дела, читаю, раздумываю, в меру своих способностей, люблю некоторых людей, а некоторых других ненавижу, тренирую свою ненависть на цинизме правительств, целенаправленном отуплении, которое стало основополагающим принципом нашего телевизионного общества, на обнищании языка и мышления, виноваты в котором средства массовой информации с их погоней за сенсационностью и зрелищностью, упадок идеологий и запрет на создание новых утопий.

Иногда я предпочел бы в качестве ответа ограничиться цитатой из Лавкрафта[45], однако воздерживаюсь от этого, чтобы не показаться педантом. «Чем занимается человек, чтобы заработать на жизнь, — говорил он, — не имеет значения. Мы существуем лишь в качестве приборов, реагирующих на красоту мира. Поэтому я никогда не спрашиваю у кого-нибудь, где он „работает“. Что меня интересует — это его мысли и сновидения».

В конце концов я отвечаю на этот вопрос, называя деятельность, которая позволяет мне получать регулярный заработок и пользоваться социальным пакетом, но всегда после некоторой заминки, так что иногда мне кажется, спросивший начинает подозревать, что я говорю не совсем правду.

— Журналист, — сказал я, поставив стакан. — Статья для региональной газеты. Вот. Этим я и собираюсь там заняться.

— Ах так, очень хорошо, — обрадовался сосед: его явно снедало желание поразглагольствовать. — Послушайте, мне не хочется вам докучать, но если хотите, расскажу, что с нами там случилось. Это довольно необычно, на мой взгляд, и, возможно, будет вам интересно. Однако сначала — о совпадении: видите ли, — продолжил он, немного наклонившись ко мне, — у того товарища, с которым мы работали в Сибири, были почти точно такие же имя и фамилия, как те, что вы здесь написали, — он постучал пальцем на открытой странице моего блокнота, — это был китаец, если точнее, гонконгец, звали его Эдвард Чен. Он уже умер, но мне известно, что его сын теперь живет в Нью-Йорке.

Глава 14

Рассказ Евгения Смоленко

(I. Буря в Сибири)

Мой сосед слева (в кресле Е9), которого, как он позже представился, звали Евгений Смоленко, был чрезвычайно любезен, но при этом немного болтлив, и мне уже хотелось сказать ему, что его истории меня не интересуют. Но я с трудом выхожу их подобных ситуаций — например, мне часто случается хорошенько обдумать тьму вещей и ничего о них не сказать, чтобы никого не поранить. Это, конечно, проявление слабости, а может быть, деликатности — как назвать, зависит от того, на чьей вы стороне. «Но слабость нежна, а деликатность немощна», — вставила Марьяна. Во всяком случае, когда он упомянул имя Чена, я передумал.

— Вы, часом, не знаете, ваш Джеймс Эдвард Чен не родственник моему Эдварду Чену? — спросил Евгений Смоленко.

— Мне не известно, как зовут его родителей. Это новорожденный. Я должен… вернее, собирался, скажем, навестить его. Объяснить не так просто. А ваш знакомый мог быть разве что его дедушкой.

Смоленко насупил брови, как если бы мысленно взвешивал две чаши весов.

— Да, не сомневаюсь. Эдвард Чен был примерно моего возраста. Значит, сейчас ему было бы около шестидесяти пяти — если бы он не умер лет десять назад, при обстоятельствах, вы увидите, имеющих некоторое отношение к случившемуся в тот день с нами, им и мной, неподалеку от реки Уссури, в Сибири. Не знаю, мне кажется, вам как журналисту такие вещи должны быть любопытны, это может вам пригодиться.

— Вы очень хорошо говорите по-французски, — сказал я.

— Я немного пожил в Париже. Но главное, я русский. Все дело в слухе. В диапазоне частот, если угодно. У русского языка он очень широкий, благодаря этому большинство русских довольно легко усваивают иностранные языки — так же, как португальцы, если не ошибаюсь. А у французского языка музыкальный регистр гораздо более узкий. Поэтому и полиглоты среди французов встречаются редко. Но вы позволите рассказать мою историю?

Я сделал нарочитую гримасу, означавшую «Да, разумеется, продолжайте», отметив про себя, что этот русский с легкостью перескакивает с одной темы на другую, с Сибири на «диапазон частот». Ломится напропалую. Краешком глаза я заметил, что начался новый фильм. Теперь на экране мелькала Джулия Робертс, чередуясь с Хью Грантом, актером, играющим обычно персонажей, бестактности которых, точно помню, я однажды позавидовал.

— Мы тогда работали в экспедиции у реки Уссури, — начал Евгений Смоленко, — это было в семидесятых, июньским днем. Вдвоем с Эдвардом Ченом выбрались из лагеря на прогулку: Эдвард обнаружил небольшую ошибку на карте, уж не помню, какую, или с масштабом там было что-то не то, в общем, карта показалась ему достаточно странной, чтобы потребовалось, по его мнению, проверить ее на местности. Честно говоря, срочной необходимости в этом не было, однако мы располагали свободным временем и решили его занять. Идти нужно было не слишком далеко, всего лишь пару часов от лагеря. На небе собирались подозрительные тучи, но стоял конец весны, так что погода была в целом приятной. Продвигались мы осторожно, осматриваясь по сторонам. Оба взяли с собой ружья, ведь в тех местах водятся тигры — не знаю точно, много ли их там сейчас. В лицо нам веял чудесный теплый ветерок, но сила его постепенно нарастала, так что в какой-то момент стало даже трудно идти. Мы с Эдвардом Ченом приняли решение вернуться в лагерь, но вскоре обнаружили, что заблудились. Лес местами был чрезвычайно густым, путь нам преграждали непролазные заросли, и было невозможно что-либо разглядеть за высокими деревьями, среди которых мы блуждали наугад. Ветер вокруг нас завывал, как стая диких зверей. Мы особо не беспокоились, потому что привыкли, конечно, сверять свой путь с картой и компасом. Однако быстро поняли, что допустили две оплошности: во-первых, не взяли с собой ни рации, ни радиоприемника, а во-вторых, не озаботились узнать прогноз погоды — впрочем, он бы нам все равно не помог, поскольку впоследствии узнали, что невероятную