Синтез. Создание Бога в эпоху Интернета - Александр Бард

в потенциал провозглашения. Капитализм - это золотой век печатных и массово распространяемых идеологий. А поскольку новые прокламации можно строить поверх старых - когда вчерашние цели на заводе достигнуты, их заменяют сегодняшние, новые и более высокие цели на завтра - из магии прокламации вокруг прогресса как идеи возникает метафизика. Подобно тому, как вечность изображается в монотеистической метафизике, прогресс изображается в индивидуалистической метафизике - независимо от того, идет ли речь о развивающемся, индивидуальном человеке либерализма или о коллективном обществе пятилетнего плана социализма - как проявление неделимого, как нечто внешнее и вечное по отношению ко всей очевидной быстротечности жизни.

Когда Просвещение устраняет Бога как связующий фактор метафизики - либо, как это делают деисты, обезболивая Его, либо, как это делают атеисты, убивая Его, - акцент переносится на индивида, на идею самого человека как экзистенциального атома и краеугольного камня существования и социальной модели. Таким образом, метафизика больше не позволяет ангелам, приходящим к пророкам, передавать от Бога к человеку истину, которая уже идеально сформулирована Богом. Человек должен построить свою собственную метафизику, и он считает, что лучше всего это сделать, извлекая истину непосредственно из своего жизненного мира, основывая мировоззрение на эмпирических фактах и отстаивая его с помощью логических аргументов. Однако это стремление само по себе требует необоснованной и нелогичной веры во врожденную способность человека воспринять и понять всю жизнь с его ограниченным интеллектом и несовершенным доступом к информации. Эта слепая вера и есть рационализм - иррациональное ядро индивидуалистической метафизики, наделяющей человека божественными качествами. Индивид превращается в существо, которое внезапно постигает, понимает и овладевает абсолютно всем в своем собственном желании.

Эта слепая вера становится непреодолимой, когда одноименный двигатель капиталистической парадигмы, то есть капитал, приходит в движение после открытия банкнотного пресса в XVII веке. С появлением капитала впервые в истории символ становится даже более важным, чем то, что он претендует представлять. А вместе с этой репрезентативностью, этим поклонением символу, приходит социальная однородность как норма. Это факт, что поиск однородности доминирует во всей капиталистической парадигме. Примером этого может служить то, что поддержание нейроразнообразия - богатой флоры различных типов личности, сформировавшейся за миллионы лет жизни кочевых племен и де-факто отличающей человечество биологически, - в качестве идеала становится практически невозможным, как только капитализм становится общепринятым. С конца XVIII века нейроразнообразие презирается всеми доступными способами, а вместо этого создается непрерывный поток патологических диагнозов, основанных исключительно на внезапно осознанных, предполагаемых дисфункциональных отношениях с постоянно меняющимся производственным идеалом капитализма.

Все, что отклоняется от двух человеческих идеалов капитализма - различных форм капиталиста как хозяина и различных форм фабричного рабочего как раба, - клеймится как проявление психологической болезни, которая должна быть исправлена или, в худшем случае, полностью устранена из социального организма (массовые чистки нацизма и сталинизма в XX веке - совершенно логичное следствие этих рассуждений). Это связано с тем, что капиталистическая индустрия требует не только постоянно растущего уровня образования среди населения, но и лечения постоянного потока новых психопатологий в качестве нормативно необходимой практики. В своем исследовании "Диалектика просвещения" Макс Хоркхаймер и Теодор Адорно показывают, как это постоянно растущее производство патологии в конечном итоге вырождается в измерение черепа и расовые теории нацистов и фашистов в XX веке. Фашизм и нацизм, по мнению Хоркхаймера и Адорно, - это просто рационализм, доведенный до крайнего предела. Имея в качестве фундамента слепую веру, можно наложить на нее любую логику, но рано или поздно результатом всегда будет социально (само)разрушительное безумие.

По мнению Канта и его последователей, рационализм - необходимый стержень индивидуалистической мифологии. Индивидуализм требует слепой веры в то, что собственное мышление человека - при наличии времени и необходимости - способно понять и решить все загадки и проблемы мира. Хотя рационализм и допускает, что сегодня человек не всемогущ, поскольку он, очевидно, смертное существо, но при всемогуществе человека - поскольку он фактически является латентным богом - решение проблемы, согласно рационализму, может быть лишь вопросом времени. С начала XIX века индивидуалистическая метафизика становится столь же удобной, сколь и эффективно самореализующейся: индивидуализм провозглашается в университетах, и в тех же университетах профессора и исследователи также организованы как индивидуумы, заключенные во все более специализированные атомы предметных областей, где они посвящают свои дни цитированию друг друга в закрытых котеджах под предлогом, что они занимаются неким объективно истинным производством знания. И пока человек остается в рамках мифологии индивидуалистической метафизики - а почему бы и нет, если вы принадлежите к элите, которая пожинает все ее плоды, - трудно представить себе индивидуализированного человека по отношению к атомизированному миру каким-либо иным образом. Внешние сигналы, мешающие общепринятой мифологии, конечно же, немедленно устраняются самой системой.

Только с приходом Интернета в конце 1980-х - начале 1990-х годов в обществе появляется среда, в которой холизм и генерализм развиваются в ущерб атомизму и специализации академического мира. Кроме того, только с появлением Интернета начинается критика индивидуалистической аксиомы. Новая парадигма с ее новыми структурами власти требует новой мифологии, нового повествования о развитии информационного, коммуникационного и сетевого общества в эпоху Интернета. Информационалистская парадигма характеризуется интерактивностью как доминирующей формой коммуникации, кибернетическим миром как географической ареной, вниманием, а не капиталом как движущей силой в социальном плане, а также производством, потреблением и, прежде всего, социальным воспроизводством медиа как основным занятием (обо всем этом мы подробно писали в "Нетократах"). Информационизм движим событием как своим метафизическим горизонтом, и в нем доминирует конфликт между новыми классами - небольшой, но полностью доминирующей нетократией и значительно более многочисленным, но во всех отношениях подчиненным консуммариатом.

Если мы чему-то научились в истории, то нет никаких оснований полагать, что академический мир будет актуален как производитель истины в развивающемся сетевом обществе в большей степени, чем духовенство монотеистических религий было производителем истины для индустриального общества. Это еще один способ сказать, что университеты уходят в прошлое во всех других отношениях, кроме чисто сетевого: в лучшем случае, в студенческие годы человек учится вести проекты и контактировать с ценными в аттенционном отношении людьми. С другой стороны, производство истины автоматизируется и само становится сетевым эффектом. При информационализме достаточно использовать коллективно созданные и свободно доступные источники знаний в сети (например, Википедию), чтобы не обращаться к академическим экспертам при желании сформулировать социально приемлемую истину. Сегодня именно Интернет является арбитром (к лучшему или худшему). Власть университетов над производством истины достигла своего пика в середине XX века точно так же, как власть церкви над производством истины достигла своего пика в XV веке. С приходом информационизма на смену ему приходят