Трое - Георгий Иванов Марков

— Зачем? Зачем?

Его шаги становятся все медленнее. Словно кто-то высасывает силы.

Быстрая тень летит за ним.

— Ванко! — Это Сашо. Он преграждает ему дорогу, босой, в трусах. Его разбудил дневальный.

Словно плотина прорвалась в груди Ивана. Он весь дрожит, силы уходят. Он падает в руки товарища.

— Брось, Ванко! Не стоит! — говорит Сашо, а сам весь кипит. — Слушай браток, это же самые последние твари! Подметки твоей не стоят!

Бесконечная преданность другу выливается во взрыв:

— Кожу с нее сдеру!

Но Иван не слышит и не помнит.

Сашо ведет его обратно, раздевает, укладывает в постель и сам ложится рядом. Он не может понять, что именно собирался натворить «профессор» и действительно ли все это из-за жены?

Но сейчас ночь!

9

Твердость! С этого начинается возмужание!

Капитан

Незадолго до заката, на западе вдруг появилась большая фиолетово-черная туча. Она походила на огромную взъерошенную птицу с растопыренными крыльями, хищно устремившуюся на город. Вскоре туча закрыла добрую половину горизонта. Кажется, еще немного — и она закроет солнце, безмятежно приближавшееся к нему.

Не часто в конце сентября можно наблюдать такую картину. К тому же день, как будто, выдался не душный, ничего не предвещало внезапной перемены погоды. Над долиной плыло блаженное осеннее спокойствие. Все отдыхало, укрощенное, смиренное. Словно люди и природа по-стариковски задумались о неизбежном.

А туча, нагрянувшая так неожиданно, все приближалась и приближалась, огромная и страшная. Вот мрачные тени закрыли озаренные солнцем гребни гор и поползли вниз, к городу.

Первую тревогу принес ветерок: поднял пыль на дорогах, раскачал деревья, погнал воду в речке. Природа пробудилась ото сна. Но поздно. Атака была стремительной и неудержимой; без сомнения — еще полминуты, и светлая власть солнца уйдет бесследно. Закружились над кровлями стайки птиц, женщины бросились к окнам, прохожие заспешили домой. Ветер усиливался. Лес испуганно зашумел.

Туча, как хищник, подобралась к огненному шару и протянула к нему свои лохматые черно-фиолетовые лапы. Но они расплавились в солнечных лучах.

Туча, будто удивлена. Затем она снова протянула лапы — решительно и властно, но снова солнце плавит их в своем неистощимо ярком огне. Что это! Туча неистовствует. Она собирает силы, обрастает новыми черными хищными крыльями. Всей своей громадой она налетает на безмятежное, улыбающееся солнце. Закрывает его.

Над землей нависает зловещий мрак. Разогнался ветер — непокорный бунтовщик против всяких туч. Паника и страх начались в лесу. Помутнели воды мирной речки, укрылись люди.

И вдруг, когда казалось, что уже ничто не сможет остановить победоносного шествия мрака, острая блестящая сабля рассекла тучу, и где-то внизу, на дне долины, на старой иве вспыхнул неожиданный свет.

Это был фантастический миг!

Прорыв расширялся. Разорванная пополам, смертельно раненная туча уползает к горам, оставляя за собой потоки крови.

Но и горы не могут ее принять. Бездонное небо, смеясь, поглощает ее в своей пучине.

В последний раз, перед закатом солнце озаряет землю. И это — самые теплые, самые живительные его лучи.

Иван размеренно шатает перед воротами завода. Теперь он чувствует себя, как человек, который сбросил с плеч тяжелое, хотя и дорогое, бремя и может вздохнуть полной грудью, почувствовать легкость в движениях.

Никакого самообольщения. Он навсегда разделался с тяжелым грузом прошлого. И, пожалуй, не с меньшей тяжестью рисовавшегося ему впереди и теперь отброшенного будущего. Идет новое будущее. Какое оно? Его это не интересует. В его душе — твердость.

Стоя на посту, Иван по привычке наблюдает просторы неба, смертельную схватку солнца и тучи. Но этот поединок нисколько не взволновал его. Он знает, чем бы ни закончилась схватка, придут новые тучи, а потом снова заблестит солнце. Он не думает о том, что ждет его; он знает: что-нибудь да будет.

«Все в жизни надоедает. И самое большое счастье, и самое глубокое горе. Надо, чтобы это менялось, нужно сбросить старую власть слабеющего чувства и сменить ее более сильной властью нового, свежего чувства. И потребность эта наступает не от соображений разума, а от естественного стремления человека к новому».

Это самая успокоительная философия.

Для часового Ивана уже нет жестокой боли, причиненной письмом жены. Последнее, что еще связывало его с нею, было презрение. Так же, как он презирал жену за ее бесконечные слабости и глупые выходки, так теперь он вдвойне презирал себя за то, что позволил себе расхныкаться, поддаться недостойным мыслям и чувствам, за то, что так глупо выдал себя перед капитаном и товарищами. Двух дней ему было достаточно, чтобы окончательно выбраться из трагического водоворота мыслей, выбраться на спасительный берег и уснуть.

А когда он проснулся, то все уже было другим.

Никогда еще его сознание не было таким ясным. Никогда прежде он не чувствовал себя таким спокойным и уверенным. Никогда раньше у него не было такой решимости и силы.

Его уже больше не раздражало сочувствие Младена и Сашо. Друзья по-прежнему были внимательны с ним, особенно после той ночи. Только капитан, словно угадав его состояние, продолжал держаться с ним так, будто ничего не случилось. Ивану становилось неприятно при мысли, что капитан, может быть, в душе смеется над его слабостью.

Жизнь в казарме продолжала идти своим чередом, мужественно строгая, грубоватая, шумная, подчиненная командам и дисциплине. Мите продолжал выдумывать свои истории. «Без пяти два» не упускал случая поразмышлять над самыми обычными явлениями, а солдаты продолжали называть его горе-философом. Желязко продолжал усердно читать книги, которые ему давал Иван, хотя и не понимал ничего в них. Младен не переставал интересоваться работой на заводе и обдумывал дальнейшие «шаги» своей карьеры. Также и Сашо, он три дня удерживался от встреч с Данче, а затем они снова стали видеться.

Все двигалось своей дорогой. Нужно было идти своей дорогой и Ивану. Кто-то посоветовал ему сохранить письмо жены в качестве вещественного доказательства при разводе. Он так и сделал. Другой дал ему совет больше ей не писать, и он не писал. Иван чувствовал, что окружающие как-то более реально, относятся к его истории, и он им доверился. На этом и закончились его муки и мысли о жене.

В часы одиночества, рассматривая в новом свете свои отношения с женой, Иван удивлялся, как это он мог так глубоко переживать размолвку, как мог ее так любить и так страдать от этого? Вспоминая некоторые моменты, он удивлялся, что мог принимать их так близко к сердцу, так их переживать.

Он был глубоко убежден, что совершенное им просто самообман. Достигнув