Сломанный принц - Р. Г. Энджел

— Войди!

Я открыл дверь и вошел.

— Мне жаль, — она начала смотреть на свой чемодан, держа в руке ярко-зеленую рубашку. — Я закончу паковать… — она остановилась, подняв глаза и увидев меня стоящим там. — Что ты здесь делаешь? — ее тон стал холодным и настороженным.

Я тоже не мог ее за это винить; я был для нее всего лишь язычником.

Она покачала головой, когда я не ответил, и бросила рубашку в чемодан. — Не волнуйся, я уезжаю. Я пойду шпионить за кем-нибудь другим.

Да, я это заслужил. — Мне жаль, — слова показались мне чуждыми — я никогда не был тем мужчиной, который извиняется за что-либо.

— Что? — спросила она, но не прекратила собирать сложенную одежду из небольшой кучи на кровати, чтобы положить ее в чемодан.

— Не могла бы ты остановиться на минутку? Пожалуйста, — это тоже было не то слово, которое я часто использовал. Я не просил, я приказал.

Она медленно положила рубашку, которую держала на кровати, и настороженно посмотрела на меня, скрестив руки на груди.

— Мне жаль, — повторил я, мой взгляд на нее слегка заслонял капюшон. — Вчера у меня был не лучший день, а потом я подумал, что ты мне лжешь, — я покачал головой. — Я не очень хорошо справляюсь с ложью, а потом ты приготовила… — я болезненно сглотнул, пытаясь избавиться от комка боли и вины в горле. — Ты приготовила любимое блюдо моей матери — именно так, как она это делала, и… — я вздохнул.

— Я ничего плохого не сделала, — тихо сказала она. — Ты не имел права так на меня огрызаться, так меня пугать, — она покачала головой. — Я… я больше не чувствую себя здесь в безопасности. Я не могу не задаться вопросом, что я сделаю в следующий раз, что заставит тебя огрызнуться, и что может случиться со мной, если Дома не будет рядом, чтобы остановить тебя, — ее голос немного дрогнул на последнем слове.

Черт, я напугал эту бедную женщину. Я также был иррационально раздражен тем, что она видела в Доме своего защитника, а во мне — зверя.

— Я никогда не причиню тебе вреда, — и это было правдой. У меня был моральный кодекс — я никогда не причиню вреда женщинам.

Нет? А как насчет твоей матери и сестры? Ты не просто причинил им вред, ты убил их. Голос моего отца поднялся из его гребаной могилы, чтобы преследовать меня.

— Откуда мне это знаю?

— Я тебе это говорю, — я вздохнул. Я видел по ее скрещенным рукам и упрямому дерганью подбородка, что я проигрываю спор. Время для второго шага — переговоров. Я знал, чего она хочет больше всего; я просто должен был дать ей это.

— Слушай, мне нужен кто-то, и ты пока наименее… неприемлема.

Неприемлема, так это можно выразиться. Скорее соблазнительная.

— Ладно… — она замолчала.

— Останься до лета и… — и что, идиот? Ты не продумал это, да? Я оглядел ее комнату, мой взгляд остановился на рамке фотографии на ее тумбочке с ней и ее младшим братом. — Я помогу тебе вернуть твоего брата.

Ее лицо просветлело, и я понял, что у меня что-то есть. — Джуд? Как?

— Я знаю людей — у меня есть связи, — это был способ выразить это. По правде говоря? Раньше я владел городом. — Если ты останешься до тех пор, я позабочусь, чтобы у тебя была работа, жилье и хороший судья, который подпишет бумаги. Обещаю, — я мог бы сделать это так легко, по крайней мере, раньше. Конечно, три месяца — это не конец света, чтобы получить все, что она хотела.

— Откуда я знаю, что могу доверять твоим словам?

Это был справедливый вопрос; она меня не знала. Она могла быть отчаянной, но она не была глупой, и это заставило меня уважать ее гораздо больше, чем я уже уважал.

— Потому что я никогда не даю обещаний, которые не собираюсь выполнять. Потому что я считаю, что соблюдение данного обещания — вопрос чести, и хочешь верь, хочешь нет, я за честь.

Она молча посмотрела на меня, поджав губы. — Сними капюшон.

Я был ошеломлен ее просьбой. — Что?

— Сними капюшон, — медленно повторила она. — Мне нравится смотреть на людей, когда мы разговариваем, особенно когда они берут на себя обязательства.

Я сжал кулаки. В ее комнате было так светло, и с учетом того, как она вчера на меня посмотрела. — Я не думаю, что это хорошая идея.

— Почему нет?

Она собиралась заставить меня это сказать. — Я видел твою реакцию вчера. Зачем заставлять себя смотреть на зверя? — было трудно признать, что ее вчерашнее вздрагивание ранило меня. Я знал, что выгляжу как зверь, но каким-то образом ее реакция умудрилась ранить меня, когда я думал, что я выше всего этого.

Она покачала головой. — Меня вздрогнуло не твое лицо, а убийственный взгляд в твоих глазах.

Мне было трудно ей поверить; я слышал, как Франческа говорила за моей спиной. Она была худшей охотницей за деньгами, и все же она сказала, что не может выйти за меня замуж, учитывая, как я выгляжу.

— Пожалуйста, — мягкость в ее голосе удивила меня, потому что я этого не заслуживал.

Я совсем перестал дышать, когда поднял руку и медленно опустил капюшон, открыв свое лицо беспощадному утреннему солнцу.

Я встретился с ней взглядом, готовый увидеть, как она вздрогнет или опустит губы или даже отведет глаза, как это делали многие — все тонкие признаки отвращения, которые люди часто показывают, не желая этого.

Удивительно, но на ее лице не было ни одного из них, когда она посмотрела на меня, изучая мое лицо с таким пристальным вниманием, что я смутился.

— Тебе нечего скрывать, — мягко сказала она. — Единственное, что в тебе отвратительно, — это твое отношение.

Я выдохнул, сдерживая дыхание. Каким бы невозможным это ни казалось, ее не смущали или не беспокоили мои шрамы. Казалось, она могла видеть сквозь них, видеть Луку, которым я был раньше.

— Как тебя зовут? — спросила она теперь, но выглядела более отзывчивой; ее руки теперь расслаблены, плечи заметно расслаблены. Неужели она действительно не обращала на меня внимания?

— Ты знаешь мое имя, Лука, — грубо ответил я. Я поделился с ней большим, чем ожидал, поторговавшись с ней и показав ей свое лицо. Она была сотрудником, и все же здесь, в этой комнате, она, казалось, уступила всю власть.

Она покачала головой. — Нет, я имею в виду твое полное имя.

Я знал, что как только я скажу ей, она бросится в